Кустов прикрывался от бьющего с небосвода солнца белой шляпкой и потихоньку посвящал меня в свою жизнь.
– Родился в поселке Воля на крещение 19 января 1997 года. Там же учился в синицынской школе. Батя на железной дороге работал, мать – в общепите…
В который раз разговаривал с пареньком из простой семьи. Складывалось впечатление, что именно ребята из наших обычных семей составляли костяк армии.
– Ты родился в поселке Воля. А что это за место?
Кустов рассказывает
Кустов:
– Мне вот 26 лет, а я все в нем жил и живу. Чем известно? Вот если взять Тресвятское, рядом с Волей, там в школе в годы войны находился эвакопункт. Недавно 25 мая мы на школе открывали две памятные доски. На одной сообщалось о нахождении здесь эвакоприемника, где принимали раненых, оказывали им первую помощь, отправляли дальше на излечение. На другой – список умерших здесь в эвакоприемнике красноармейцев и офицеров. И мне предоставили честь участвовать в их открытии. А в самом здании музей Пескова Василия Михайловича. Но там и со времен войны кто шинель, военные сапоги принес, кто немецкие каски… патроны… фляжки… ложки… что найдено при раскопках… Есть макеты винтовок… Фото бессмертного полка… У кого деды воевали… Стенд с участниками боевых действий в горячих точках… Кто-то принес макет флага победы… А если по моей линии, Кустовы, там недалеко от Тресвятского – поселок Астра… И Ракитное. И там захоронение бойцов. И там Кустов, может, мой родственник…
Я помнил лес около Тресвятской, где в госпиталях лечили раненых.
Кустов:
– А поселок Воля, говорят, там то ли колония была, то ли переселенцы… Вокруг лес: и хвоя, и лиственные. А рядом в Тресвятском склад угля. Мне это место близко по душе. Проживал бы в городе, город был бы близок, а так – здесь. И детство, и юность. Здесь к труду приучали. Свой огород. В школу пошел здесь. Хорошая учительница – она с детства приучала к порядку, постоянно мероприятия, можно сказать, жили в школе…
– Не просто от сих до сих…
– Она как вторая мама. И по характеру строгая, справедливая. После начальной здесь пошел и в среднюю. Школе более ста лет… Занимался лыжами. Ездили на соревнования в Воронеж «Лыжня России». А так во дворах футбол. С детства у меня тяга к технике. С отцом перебирали двигатели, но он в 2006 году скончался, и с 9 лет воспитывался отчимом. Он хороший человек. И электрике, и по хозяйству учил. После 9-го класса пошел в Новоусманский техникум, тогда 38-е училище. Я там учился два с половиной года на автомеханика. Жизнь била ключом! И стенгазеты выпускали, и конкурсы, и на втором курсе начал осваивать гитару. С ребятами пели во дворах, а на последнем курсе стал выступать за училище.
Пронесся поезд «Смоленск – Симферополь», и я подумал: «В Крым!» Уже десять лет я не бывал на Черном море, куда до этого ездил каждый год если не два раза, то один раз точно.
Кустов:
– Дальше армия. Служба по призыву. 2016 и 2017 годы. Попал в ВВС в город Морозовск Ростовской области. Там полк, а наша часть – как бы обслуга. Я как водитель ездил на КамАЗе, подвозил керосин, все необходимое. Сам Морозовск – небольшой городишко, часть рядом с военным городком. Своя бахча. Арбузы! А служба… Наряды частенько то по роте, то по парку, там с техникой.
– А на сверхсрочную не хотел остаться?
– Да нет. Особой-то тяги к военной службе не было. Да и другие причины. С некоторыми отношения не заладились. С прапорщиками, с сержантами. Некоторые адекватные, некоторые не очень. Могут и покрыть… Ну, скажем, путевой лист подписать. Пройти медосмотр. Психолога, когда в рейс. Затычки. Скажем, в техническом состоянии автомобиля вопросы. Нужна запчасть, не могу в рейс выйти, а он мне: «Давай езжай». И я, грубо говоря, в чистом поле сломался, под машиной валяюсь…
– У меня дело было по одной тамбовской фирме, – вспомнил я свою адвокатскую практику. – Там тягач с прицепом, так у прицепа тормоза должны тормозить раньше, чем у тягача, а водителя выгоняли в рейс, когда наоборот. И так случилось, что на горном спуске прицеп сложился с тягачом.
Кустов вздохнул и:
– Вот. Психолога проходишь. Он: «Ты сегодня не поедешь, в другой какой-нибудь день». А командир: «Нет, езжай». И вот у них разногласия, а я обычный срочник, обычный солдат, тебе сказали, что должен подчиняться. Один говорит: давай делай. Другой запрещает. И у них разногласия, а я между ними.
– Понятно, одному кровь из носу надо, чтобы ты ехал и вез, а тут какие-то препоны… – сказал я, понимая, сколько у молодых солдат возникает таких проблем. – Это называется «трения».
Кустов:
– Да, из них выходили, другого посылали…
– А если некого…
– Вот тогда и…
– Стреляли?
– Конечно, выезжали на стрельбище, – сказал и засмеялся: – У меня как у водителя автомат Калашникова АКС-74. Укороченный, складной. Как в том анекдоте: «Если у вас дуло кривое, то вы можете стрелять из-за угла». Оно у меня немножко гнутое…
– Старый автомат дали, – сказал я и добавил: – Этим никого не удивишь. Когда я служил в роте милиции, попадались такие пистолеты, из которых можно попасть только в молоко.
– Вот у меня автомат косил. Ходили, стреляли, подготовка была, в защитном костюме бегали… Заборы красили. Нас из Воронежа тридцать человек было, а там полугодишники-татары. Они о нас думали: молодые, зеленые, ничего не соображаете. Давайте мы их немного вразумим. Дедовщины не было – с этим строго… Ну они, конечно, хотели, там, но мы, воронежские, всех на место поставили… Обозначили свои позиции…
Кустов рассказывал о прозаичных вещах, с которыми каждый сталкивался будь то в армии, то в заводском коллективе. И здесь порой решающую роль играло общее землячество.
– Ну вот, ты служишь, рядом полк, самолеты. Неужели в летчики не захотел?
Александр Кустов:
– А мне по состоянию здоровья туда нельзя… Меня бы не допустили…
– У них требования высоченные!
– Да, военно-врачебную комиссию не прошел бы.
– А в автомобильное училище? – вспомнил военную профессию солдата.
Кустов:
– После армии я устроился в Воронеже автомехаником в автосервисе. Потом работал на вагоноремонтном заводе. Я был слесарем по отоплению. По холодной воде. Трубы гнул. Потом у нас начали потихоньку зарплату урезать, и я ушел. Занимался дверьми. Воротами. Освоил сварку. Все вроде бы ничего, работы хватало, но я не думал, что это работа сезонная. Весна, лето, осень – заказов много. А зимой спрос на двери упал. И, бывало, дома сидели без зарплаты.
– Одним словом, мотало…
Мимо, стуча по рельсам, проносились поезда, и наш разговор на минуту-другую прерывался.
Кустов:
– Да. Поработал я там полгодика, дома посидел, и мне предложили: не хочешь ли попробовать в наладке станков на фабрике на Текстильщиков?
– Бывшая фабрика технических тканей, – я вспомнил это огромное девичье предприятие на улице Текстильщиков.
Кустов:
– Там годик. Не в самом ткацком цехе, а на механике. Сырье у нас перемалывалось до состояния пуха. Аллергия на пыль появилась. Нос стало забивать. Ну, там, когда чистка оборудования идет, в респираторах, в очках, караул! Двери нараспашку, а все равно как в тумане ходишь. Зарплата неплохая, около сорока тысяч, и коллектив хороший был. Весело было! На Новый год елку двухметровую привез. Разные поделки из подручных средств.
Кустов показал фото с елкой и дедом морозом из ваты.
– Носатый…
– Из картона уши… Тряпкой обмотали…
– Самоделка!
Маленькие детали украшали, казалось бы, вовсе непривлекательную работу парня, и невольно слышались голоса девчонок-ткачих и их шутки-прибаутки.
Кустов:
– Но с фабрики ушел, устроился в «Красное и белое» на распределительный центр грузчиком. Приезжает фура, привозит товар. Ее разгружаем, по складу товар раскидали. Приходит заявка-заказ. По заявке набираем и на рохлю складываем. Рохля – это тележка гидравлическая. И на нее складываем. И к машинам подвозим. И спина стала не выдерживать. Там и по четыреста килограммов таскали. На рохлю, и потащили… Одним словом, ушел в автосервис. И работал там. Вот так и носило. Где-то с зарплатой, где-то с начальством не задались отношения. Где-то в коллективе терки…
Так трудилось большинство молодых людей, кочуя от одной фирмы к другой и не зная, когда эта беготня закончится.
– Это не так, как раньше, – сетовал я. – Прибился к заводской трубе, и до пенсии. Стабильность, которая была при Советах, канула в Лету.
– Вот в автосервисе и прибился. Я же на автомеханика учился. Но у нас в техникуме и ЗИЛы, и уазики, и «козлы», а тут что-то новенькое. Иномарки. Начал у ребят спрашивать. Осваивать технику.
– Слышал, что в Донбассе творится?
Кустов:
– Слышал, что ведутся боевые действия, но не думал, что меня это коснется. И не мог и подумать, что Белгородскую область противник будет обстреливать.
Сыпались сообщения об обстрелах Шебекино – города в Белгородской области в 8 километрах от украинской границы.
– И тебя мобилизовали…
Кустов:
– А как получилось? Моему другу детства Вадиму – наши родители общаются, дружат – 23 сентября звонят: «Прибудьте в администрацию (поселения. – Примеч. авт.) и получите повестку». Я с ним прихожу, а меня в списках не было. Сначала на гусеничную технику набирали мехвозов (механиков-водителей. – Примеч. авт.), водителей автомобилей – чуть попозже. А я девчонкам говорю: «А как же так, мы с детства вместе, ему повестку дали, а мне…» И нам дали по повестке. Ему дали, а я сам напросился. И мы единственная шумная компания. Те, кто получил повестку, унылые, грустные.
Вот вам и паренек, который и служить не рвался, и здоровьишко не стопроцентное, а как объявили мобилизацию, не скрылся ни в Казахстан, ни в Среднюю Азию, как поступали многие.
Кустов:
– Мы, да, понимали, куда идем. Осознавали. У нас боевое настроение было. И мы с ним потом в Новоусманский райвоенкомат. В военкомате личные дела заполнили. Там в Доме культуры мы переночевали. И нас человек двадцать на автобусе повезли в Богучар.