е поддержал. Вообще никто…
– И ты полугодков уломал?
– Сказал: «Если пальцем тронете, всех заложу». И все считали, что если кто-то кого-то закладывал, то думали, что это я. А вот кто бы что бы не говорил, за всю свою срочку ни разу никого не заложил. Ни разу никого… И если закладывали, то все думали, что это я…
– Ты нашел свой способ защиты…
– Ну ничего, зуб постоянно на меня точили. Раза два меня побили, бывало такое…
– Ты интернатовский, закаленный.
– А мне было по фигу. «Ну, побил, тебе легче стало?» – «Ну да». – «Ну и давай, до свидания».
– А ты знал Трундаева? – вспомнил рассказ комбата.
Юрий:
– Как же, это мой командир.
– А что можешь про него рассказать?
– Когда я пришел служить, у меня с ним и началось. Первые месяца полтора его не было вообще. За командира у меня был командир отделения. Такой хороший мужик, он все обязанности командира взвода выполнял. А потом как-то вечером звонит этот командир взвода: «Я старший лейтенант Трундаев». Звонит этому командиру отделения: «Давай всех людей на полигон». Типа, он сейчас приедет, стрелять будем. Он приехал, привез установку противотанковую «Фагот». Двадцать человек построилось, все объясняет нам. «Сейчас, – говорит, – стрелять будем». А я смотрю, лежит пятнадцать ракет, а нас двадцать человек. И я понимаю, что все выстрелить не смогут. И он объясняет, объясняет, и: «Кто первый стрелять будет?» Я даже из строя выбежал: «Можно я первый?»
– Тяга к учению пробудилась.
– Ну и все. Он объяснил, где, что, как делать. Я все проверил, повертел, ну и все. Первый раз выстрелил, все – попадание. Все нормально. Другие выстрелили. Потом тоже месяц его не видел. Потом опять вернулся. В плане, когда в полях с ним были, с ним особо ничего не было. Он – пацан такой. Всегда улыбался, дружил с нашим комбатом. Он рыбак еще тот, на рыбалке зависал. У него позывной даже «Рыбак» был. Мне он нравился тем, что в обиду нас не давал. И заступался. Хозяйственный. Вот наш взвод знал все мусорки. Мы лазили по всем мусоркам, везде собирали металлолом. Сдавали, и на полученные деньги мы покупали генераторы, бензопилы. Он был в этом плане очень хозяйственный. Адекватный.
– На фото улыбчивый…
– Да, он веселый…
– А какие качества он вам прививал? Ведь от командира много зависит. От одного озвереешь и бросишь рапорт, а другого обнимешь…
Щербаков:
– Я сказал, что мне нравилось: хозяйственный – все деньги в «дом», и что заступался. Он в обиду вообще нас не давал. Кто бы что бы ни говорил, он в обиду не давал.
– Как Трундаев реагировал, чтобы «старички» «молодых» не нагибали?
– Да это мелочи, всего полгода.
– А как он в бою?
Юрий Андреевич:
– Он очень верил в себя. Он мог спокойно ходить без каски. Стрельба идет, а он не прячется, стоит. Повторяю, сильно верил в себя. Так, конечно, нельзя. Это его и погубило… Вот случай был: мы пришли на позиции вдвоем. Я потею, окоп копаю, а он просто сидит в чистом поле. Я ему говорю: «Товарищ старший лейтенант! А как же окоп?»
– Окоп сейчас самое главное: надо укрыться…
– Да, как бы так. Чисто от себя скажу: как мужик, он был хороший. Мне он нравился. Конечно, что-то было хорошее, что-то нет, всего по чуть-чуть хватало. Мне его черта особенно нравилась, что он не давал нас в обиду. С соседних взводов или рот на нас наезжают, он быстро их осаживал. У нас все командиры плюс-минус все одинаковые, все хорошие.
– Он в 2014 году звание Героя России получил.
Щербаков:
– Результатов у него было много. Но, извините, тогда и война была другая. Тогда намного проще было. Я вместе с ним в одном расчете работал. Он стрелял, я заряжал. Колонна танков шла, как раз эту колонну полностью остановили. Он пожег все танки. Четыре танка было. Все танки отлетели полностью. Они вообще не успели ничего сделать. Они по дороге ехали. Один, второй, третий, четвертый – я только успевал ракеты подтаскивать. Задолбался. А нас было тогда семь человек вместе с ним. Я ему вопрос постоянно задавал: «Товарищ старший лейтенант, а почему я? А почему не он или тот? Почему я?» А он говорит: «Ты самый молодой, так что привыкай».
– И он погиб?
– Погиб он уже не с нами. Нас уже вывели оттуда, а он туда повторно поехал. Ну и погиб.
Перешли к спецоперации.
– Юра, ты уже «всех собак съел» на спецоперации. Что бы ты пожелал тем, кто сейчас на передовой? Можно без секретов…
Юра:
– Сейчас секретов как таковых уже нет. Вы же видели видео. У меня сразу была договоренность, что я действую скрытно. Чтобы меня не спалили. Я о себе говорю. Я следую одному очень важному правилу для себя: меньше брождения. Если тебе не надо куда-то идти, сиди у себя в окопе и не ходи. Просто сиди и никуда не вылезай. Вот радийка у меня включена, я сижу и слушаю. Вот скажут по радийке: «Юр, надо работать». Мне хватит одной минуты, чтобы развернуть установку, навести и выстрелить. Я знаю, что быстро все это сделаю. Но стараюсь никуда не ходить, ничего не делать. Сейчас же листвы нет, тебя же видно. Противник за тобой так же наблюдает, как и ты за ним. Поэтому не надо никуда ходить, сиди спокойно, и все. Это самое важное!.. А так не знаю, что посоветовать. Нужно копать нормальные, адекватные окопы. Чем глубже, тем лучше. Сделать маскировку. И все такое… И меньше брождений! Мень-ше… И терпения всем. Все будет, но мы никто не знаем, когда и куда шарахнет.
– А твои ощущения? Вот полетела твоя ракета, и, как тарелка, слетает с танка башня.
Юрий Андреевич:
– Я вам так скажу. Когда у нас первое наступление было, то я: «Мухи не обижу», а тут: «Как это, отнять человеческую жизнь?» Первый день, наверно, самый тяжелый. Мне говорят: «Стреляй!» А я: «Ну как так?» Одно дело ты на учениях стреляешь в камень, а другое – ты понимаешь, что сейчас человеческие жизни оборвутся. А уже второй день легче. Я по радийке услышал: «Наступление идет справа на парней». Я думаю: «Дай выйду, посмотрю». И вижу: едет танк и два БТРа. Ну и все, я понимаю, если я сейчас не выстрелю, то они спокойно к нашим подъедут. И все – я открыл огонь. Как-то так.
– Но знаешь, когда башня, как тарелка, отлетает…
– Я особо этому не удивляюсь. Потому что я понимаю: ну отлетела она один раз, второй, третий. Где-то не отлетела, где-то загорелась… Лучше не удивляться, а быстрее выполнить свою работу. Замаскироваться и бежать.
– Делать работу, которую ты обязан делать…
– Именно так.
– А вот ты видишь, твой друг погибает… С одной стороны, не в тебя попало, а в него…
– Это случилось еще в самом начале. Нас три человека было, один 200-й и нас двое 300-х. Я не знаю, как сейчас это воспримут, потому что я сам был раненый. Я прекрасно понимал, что есть 200-й. Конечно, это тяжело. Но тогда я сам еще не знал, что со мной. Я понимаю, что я сам 300-й, но не знаю, не оторвало ли у меня чего. Не очень ли опасные осколки, которые влетели в меня. Я сам орать начал. Я лежу, ору, а потом сам себе говорю: «А зачем ты орешь?» Надо, типа, что-то думать. Что-то предпринять. Это уже потом ты осознаешь. А поначалу: че, че, че… Как-то так. Конечно, в целом парень, который погиб, хороший. Мужик уже, адекватный мужичок. Но оно бывает, этого не избежать.
– Тебя эвакуировали?
– Конечно, всех. И меня, и 200-го, и 300-го. А нас еще так эвакуировали. Я так боялся. Чтобы вы понимали, машина подъехала прямо в чистом поле. И я водителю ору: «Поехали!» Я прекрасно понимал, если к нам прилетело в кусты, а тут машина в чистом поле стоит, я думал: сейчас по машине еще отработают. Это хорошо, повезло, прошло все нормально.
– У тебя какое ранение?
– Легкое. У меня двадцать пять осколков в теле. В две ноги, две руки, в спину.
– Ого!
– Так она взорвалась в полуметре от меня.
– Вспышка прямо перед…
– Я же все почувствовал: вот это тепло, даже песчинки, песок летел. Я почувствовал, как он летит. Мы трое находились – треугольник, так сказать. Мы находились где-то по два метра друг от друга. И она посередине между нами. Может, не в полуметре от меня, а четко посередине между нами упала.
– Мина?
– Противотанковая ракета.
– И как это вы…
Слово «уцелели» проглотил.
Юра:
– Я просто успел лечь. А знаете, есть правило: «Земля спасет…» Успел лечь, и повезло.
– А осколки вытащили? – спросил я, переведя дыхание.
– Не все…
– Они тебе мешают? Чувствуешь их?
Юра:
– Чувствовать чувствую, но нет, не мешают.
Мы говорили.
Напоследок я спросил:
– Если звонишь «домой», то кому?
– Александру Васильевичу…
– Каждому бы иметь такого дядю, и дяде – такого племянника…
В Интернете нашел интервью Щербакова:
«Юра – это мое имя и мой позывной. Но на меня была охота. Стали известны мои координаты – где нахожусь, где стою. Мне сказали сменить позывной и быть аккуратнее.
У меня два ордена Мужества, Знак отличия, Георгиевский крест, медаль Суворова и медаль “За боевые отличия”. На моем счету три танка советского производства, три американских боевых машины пехоты “Брэдли”, пять обычных БМП и четыре бронетранспортера “Буцефал”.
Я не ощущаю себя героем. Когда меня первый раз представили к званию, пришел отказ. Ну и фиг с ним, думаю. А потом, когда мне уже комбат сказал, что я Герой России, не поверил. Переспрашивал у других офицеров, те подтверждали, но я продолжал не верить.
У них (вэсэушников. – Примеч. авт.) есть продвинутая техника, те же американские БМП “Брэдли”. Видел “Леопард”, мы можем спокойно им противостоять. Но в большинстве своем у них советская техника. Однако противника нельзя недооценивать.
Сижу в окопе. По радиосвязи слышу и понимаю: “На тебя идет накат”. Выношу установку, ставлю. Они в чистом поле катятся. Я сразу же бамс-бамс. И все. По сильному взрыву понял, что боекомплект в груженой машине рванул. Там все разлетелось, живого места не осталось. Прекрасно понимая, либо ты их, либо они нас, сначала думал: меня вроде как бы и не вызывали, не говорили мне работать. А потом подумал, если не я, они просто к нам зайдут. Пришлось работать. Кто, если не ты?