– А не под гребенку…
– И все. 28 сентября 2022 года призвали, а 11 ноября мы уже пересекли «ленточку» эшелоном. Нас ночью вывозили на «Уралах». Сначала были в небольшом селе Маньковке, а потом были комендачами. Комендантская служба. Сватово. Нижняя Дуванка. Троицкое. Это ЛНР. Охраняли блокпосты, дороги. Досмотр машин, досмотр всех подозрительных. Ориентировки на ДРГэшников, еще на кого-то.
Есть еще фото в деревне Фомовке. Мой друг стоит около общежития, куда был прилет, с собачкой. Мы ее подобрали. Ее потом один наш боец поехал в отпуск и увез домой
– А подробнее о комендантской службе можно? – попросил я. – Там же и ДРГ могли напасть… Это же не по Москве патрулировать…
Константин Шуренков:
– Обычная служба. Один стоит на охране, другой проверяет документы, досматривает машину. Никто же не знает, что там окажется. Оружие он везет, или группа ДРГ передвигается. Ориентировок-то много было. Или это какой-то полковник сидит разбалованный, который начинает выпендриваться: «Какого хрена вы меня остановили?» Тяжко было. Потому что на ветру, на холоде. Стоишь сутками на улице, дежуришь. И ночью, и днем. Причем тут прилеты также со стороны врага. Любой блокпост – это для них подарок, если правильно навести.
Комендантская служба. Сватово
– Да, могут накрыть…
Шуренков:
– Поэтому все было на нервах, на больших нервах.
– А были ситуации, когда чуть до стрельбы не дошло? ДРГ?
– Нет. Только «пятисотые». Это те, которые бегут. Солдаты. Потому что проверяешь: «Куда ты передвигаешься на гражданской машине? С гражданскими лицами? Документы?» – «Документов нету». – «Выйди из машины». Все. Потом выясняешь, оказывается, командование бросало. Вот они нам рассказывали про эту Новоселовку. «Сидим, один автомат и одна граната. А по нам из минометов да из танков лупят. Вот что мы можем сделать? Что мы можем сделать? Разве мы на такую войну ехали. И “двухсотых” много. И их там никто не вытаскивает. Не вывозит. Машины не подходят…» Человека понимаешь, но все равно по обязанностям передаешь военной полиции. Объясняешь, что так и так. Они там с ними сами разбираются. Или обратно в подразделение отправляют, или туда. А так, чтобы ДРГ, не было. Не попадалась.
Шуренков продолжал:
– А как в отпуск пошел в мае (2023 года), вот нас с отпуска перевели из Росгвардии в мотострелки и закинули во Владимировку сначала, тоже ЛНР, мы там полмесяца пробыли, нас закинули в Новоселовку. Новоселовка – это граница Харьковской области, и мы встали в линии обороны. До врага был километр. Вот так вот: пули летали, прилеты были. Чтобы дойти до точки эвакуации за едой, по каждому сантиметру, который пристрелянный, шли. Сидели, держали оборону. Перестрелки…
– Вот сейчас минус 20 на улице. Снег. Холод. Да еще могут быть обстрелы. А ты в окопе…
– А у нас, наоборот, жара, трупный запах. Мыши по тебе ползают. Ночью отправить нужду по-маленькому никто, грубо говоря, не выходил. Все в бутылочку, чтобы тебя тепловизоры не срисовали. Птички. «Баба-яга» частенько пролетала, скидывала бомбы фугасные. По нашим позициям тоже лупила. Когда скопление идет какое-нибудь. Поэтому я говорил: «Рассредоточьтесь».
– А что это за «Баба-яга»?
– Большой-большой дрон, который переносит фугасные снаряды, допустим. До двух трех фугасов он может нести. Ему даже оператор не нужен. Он запрограммирован и так и летит над позициями. Его слышно очень хорошо. Но найти его, увидеть, проблема. Как будто бензопила над тобой…
– Что запомнилось?
– Ну, что. На улицу выходишь летом чаю попить. Налить, погреть, кофе выпить. И начинает мимо тебя свистеть… Ну все, ложишься. Ползком, ползком обратно в блиндаж.
– В атаку ходили на вас?
– Делали вылазки. Перестрелки. А там же впереди такие же мобики сидят.
– А как ночью? Что, если к вам подкрадутся…
Шуренков:
– В основном мы ставили растяжки по периметру. Но и дежурили у блиндажей. По два, по три человека. Чаще по человеку, чтобы остальные поспали. Просто вот так дежурим. Через два часа другой. И я отцам-командирам объяснял. А командиры-то какие? Просто студенты, которые закончили военную кафедру, они вообще ни сном ни духом, они вообще не понимают то, что происходит. Вот в этом и ужас. Я говорю: «Подождите, я вот дежурю у блиндажа, я не сплю. Вот я услышал шорох: кто это? Лиса, хорек пробежал, собака какая-то. Или это дээргэшник ползет? У них-то все есть, они могут увидеть. А мы не можем увидеть. Мы просто смотрим в темноту. Куда мне стрелять, в темноту?»
Я вздыхал.
– А если там наш раненый, – говорил Константин, – обеспечения нету… Ребята, которые на «Солнцепеках» подъезжаешь, начинаешь с ними разговаривать, они: «У нас два или три заряда». Это мы держим для себя, когда в нас уже полетит, чтобы хотя бы ее отразить. У нас нет снарядов… А по телевизору…
Мне тяжело было слышать упреки снабженцам, чья работа хромала, и в подразделении, где воевал старший сержант Шуренков, ребятам выпадали дополнительные испытания.
– А с готовкой как решался вопрос? Ведь костер зажжешь, дым пошел – примета…
Шуренков:
– Нет, на газовой горелке в котелке или в кастрюльке. Закидывается тушенка, макароны, рис, гречка, все переваривается и вот так раздается по котелкам. И едим…
– А вода?
– За ней, как и за тушенкой, – 4 километра. Как я вам сказал, по пристрелянной до сантиметра тропе. А хохлы знают, где мы ходим, куда мы ходим. Потому что машины ближе еду не привозят. Меняли точки, потому что их бомбили. Бегали туда. Вот с рюкзаком подбежал, в рюкзак набросал 5–10 банок тушенки, две бутылки воды. И бегом обратно. И так следующий пошел через интервал в пять минут. И – воздух. Все смотрим в воздух, слушаем воздух, чтобы ничего не жужжало, не летало. Пошел следующий. Самое страшное, где мы перебегали, это открытое поле. Оно метров пятьсот. Открытое. Там видимость на поле километров за пять, если с дронов. Его нужно было преодолевать только бегом. С этим рюкзаком. То, что ты сумел взять, то и поедим. Вот летом, допустим, у нас не было воды. Вот особенно когда в Маньковку приехали, было 250 грамм на сутки на человека. Ну, стакан. Хочешь, пей ее, хочешь, кофе вари, хочешь, мойся, хочешь, подмывайся. Баня? Никакой бани нету. Какая баня? Где вода? Воды-то нету. Никаких водоемов нет…
– А с рюкзаком один от взвода бежит? От отделения? Все же не побегут…
– Там от каждого взвода. Сначала, допустим, третий взвод бежит. Пять человек. Потом от второго взвода еще пять человек. Вот так и бегали по очереди. Не все скопом, а по очереди.
– А как сейчас ребятам там? В Воронеже у нас минус 18. А ведь не так далеко от передовой…
Константин Вадимович:
– Слушайте, если честно, не созванивались недели две. Но я знаю, что они поставили буржуйки. Слепили из чего было. Ну и в земле. Вот так и топятся. А там леса в этих просеках. Там же в основном пахотные поля, а вот где эти просеки, в них прячешься. И хорошо, когда летом зеленка и тебя не видно, а зимой-то тебя видно прекрасно. Любой дымочек…
– Вот именно, дымочек!
Мы говорили, а я углублялся:
– А как с психикой: обстрел за обстрелом, не всякий выдержит…
Константин:
– Был такой Сашка. Он сразу в Маньковке еще до передка сказал: «Меня в тюрьму, куда угодно…» Он попытался убежать, его разведка поймала, вернули обратно. Он говорит: «Меня, пожалуйста, в тюрьму, куда угодно. Мне там будет лучше». До передка-то еще смеялись: «Как это, тебе в тюрьме будет лучше?» Многие, которые уходили в отпуск, положим, после объявления президентом отпуска, они просто не возвращались. Да, это статья, это суд, но они не возвращались. Я не знаю, что им будет, их до сих пор не нашли, они объявлены «пятисотыми». То есть уже как бы в розыске. Но они не возвращаются. Это еще до «передка». То есть люди не выдерживали таких условий. Я вот 43 года, меня «Пенсией» называл дружок мой позывной, «Кэп», ему тоже 43 года. Он капитан спецназа ГРУ. Вот мы да, пенсионеры. У нас еще какая-то закалка есть. А половина, им 21, 23, 25 лет. У них все воспитание – игра в телефон. Выдержки, закалки никакой нет… Еще такой момент надо учитывать, они все служили по году. Вот у меня был товарищ, он приезжал ко мне в госпиталь ветеранов, Андрюха, отличный парень. Он у нас поваром был. Когда он первый раз приехал из отпуска, говорит: «Я не хочу ни готовить, ничего. Я просто не понимаю». Потому что когда он приехал домой, его жена говорит: «Андрюш, я сейчас ужин приготовлю, ты вот здесь пропылесось…» Он: «Я вот так смотрю по сторонам и говорю: “Чего здесь пылесосить? Чисто все. Аккуратно”». То есть вот этого бардака солдатского нету. Он не понимает, для него это тяжело. Он говорит: «Ужин приготовить». То есть не он, а она приготовит ужин. Это что, можно просто спокойно выйти и пойти в магазин. Открыл воду, у тебя спокойно течет холодная и горячая вода. Ты сел в туалет и спокойно справил свою нужду, а там в туалет в ямку ходили, которую надо было потом закопать, и ты сидишь на этой ямке и только вот слушаешь: жужжит или не жужжит. Жужжит или не жужжит, потому что страшно…
– А что самое страшное можете вспомнить?
Шуренков:
– Вот самое страшное, что не у меня, допустим, а у моего товарища медика. Он побежал эвакуировать. То есть был штурм. Была группа «Z». Они провели штурм. И нужно эвакуировать раненых. Убитых. И по рации говорят: «Сейчас подождите, не идите». Ну, ждут. «Все, можно». Они бегут. Впереди двое штурмовиков зэка (из отряда «Шторм Z»), сзади медик.
– Бегут эвакуировать раненых.
– Да. И они бегут-бегут и видят впереди синие повязки…
– Ох ты, ВСУ!
– Оказывается, там засада. Хохлы забрали у раненых, у убитых рации и по рации выходили на нашей волне: «Сейчас подождите, не идите». Сейчас подготовят. И они: «Мужики, мы спасать». Те: «Кого спасать?», и просто в упор расстреливают. И вот этот медик, который был третьим, он сначала лег и ему повезло, что они просто прошли, добивать не стали. И они только отошли, стоят рядышком. А тот думает: «Что делать-то? Лежать, не лежать. Сейчас снова придут, мало ли, проверять станут. Еще чего-то. Документы, а я живой». Он вскочил. «Я, – говорит, – бежал сломя голову. Конечно, вслед пули мне летели, не попали. Но бежал напропалую. Мина, не мина. Куда бежал, даже не соображал. Просто примерно в ту сторону, и все. Бегу по этой лесополосе». Вот это мне запомнилось.