«Человек на фронте — не только солдат, постоянно обращающий на себя внимание своими мужественными добродетелями, он — умом и сердцем является политическим борцом в новой Европе» [136]. И чем дольше длилась война, тем больше взывалось к политическому: «Как ни в одном из прежних поколений немецких солдат, в современном немецком солдате политическое слилось воедино с военным» [137]. Официальные сводки Вермахта все же вопреки этому имели другой почерк. Еще в 1944 году подвиги солдат описывались определениями директив 1943 года. Речь шла об «особой храбрости», «стойкости», «образцовой твердости», «лихости», «непоколебимом боевом духе», «молодецкой атаке», «ожесточенном рукопашном бое», «упорной выдержке в зачастую почти безысходной обстановке» [138]. И хотя Гитлер в своих директивах на ведение войны постоянно писал о «фанатичной воле к победе», о «священной ненависти» по отношению к врагу и о «беспощадной борьбе» [139], ничего из этого в сводках Вермахта почти не находится. Здесь толкуется граница определенно национал-социалистического переформирования военной относительной рамки.
Установка на классические добродетели военного канона была ясна также и орденской культуре, в которой, с одной стороны, существовала привязка к старым традиционным линиям, а с другой — к выделению особой храбрости шли новым путем. Для размежевания с кайзеровской империей офицер и солдат во времена Третьего рейха должны были сплотиться в единое боевое сообщество. Это подчеркивалось тем, что все военнослужащие, независимо от их звания, могли быть награждены одинаковыми орденами и знаками отличия. Во время Первой мировой войны высший прусский орден «Pour le Merite» был предусмотрен исключительно для награждения офицеров, а на практике вручался прежде всего полководцам. Поэтому из 533 награжденных им офицеров сухопутных войск было всего одиннадцать командиров рот и два командира взвода и ударного подразделения, среди которых был молодой лейтенант Эрнст Юнгер [140]. Учреждением Железного креста 1 сентября 1939 года Гит-лер сознательно выступил за традицию важнейшего прусского ордена храбрости, учрежденного впервые в 1813 году, а затем повторно в 1870 и в 1914 годах. Железные кресты Первой мировой войны можно было, как и прежде, носить на повседневной форме — самым известным примером был сам Гитлер, с гордостью носивший Железный крест I класса, а по повторной шпанге к Железному кресту каждый мог видеть, что их обладатель был награжден орденом в обеих войнах. Теперь впервые Железный крест стал имперским орденом, а не только прусским. Его вручали в нескольких классах (второго, первого классов, Рыцарский крест, Большой крест [141]), причем Рыцарский крест не имел предшественников во время Первой мировой войны и стал эквивалентом кайзеровского «Pour le Merite», традиция которого не возобновлялась. Рыцарский крест в орденском деле не был новинкой, правда, Рыцарского, Железного креста до сих пор не существовало. Рыцарский крест и три его более высокие степени (Дубовые листья, Мечи и Бриллианты), введенные во время войны, должны были вручаться за выдающиеся заслуги в управлении войсками, а также за особую храбрость при совершении подвигов, решивших исход боя. При этом особо ценилось «собственное самостоятельное решение, выдающаяся личная храбрость и выдающиеся успехи в ведении боевых действий в крупных масштабах» [142]. Взгляд на практику награждения показывает: акцент на храбрость был не пустыми словами. Из 4505 Рыцарских крестов, которыми были награждены военнослужащие сухопутных войск, 210 были вручены рядовым, 880 — унтер-офицерам, 1862 — младшим офицерам, 1553 — старшим офицерам и генералам [143]. Командиры взводов, рот и батальонов, в отличие от «Pour le Merite» Первой мировой войны, составили, таким образом, самую большую группу орденоносцев; число награждений рядовых составило все же пять процентов. 2124 ордена было вручено только пехотинцам различных званий и только 82 — офицерам, занимавшим высокие командные должности. К этой системе подходили также требования статута для четвертой и высшей степени Рыцарского креста — Золотых Дубовых листьев. Ею должны были наградить только двенадцать заслуженных одиночных бойцов. Фактически было только одно награждение — пилота пикирующего бомбардировщика Ханса-Ульриха Руделя.
Насколько часто нацистский режим и часть руководства Вермахта упоминали в своей официальной переписке фанатизм и волю к самопожертвованию, настолько мало соответствовала практика награждения военным орденом этому идеалу. В отличие от высшего британского ордена храбрости «Крест Виктории» [144], Рыцарским крестом только в семи процентах случаев наградили посмертно [145]. Следовательно, награждались не те, кто фанатично жертвовали своей жизнью или самоубийственно бросались под вражеские танки. Чаще награждали бойцов и командиров, которые могли точно представить определенные успехи. Следовательно, это было скорее особое отличие за подвиг, чем за выполнение национал-социалистически коннотированного требования любой ценой принести себя в жертву. При этом вызывает со-мнение, что Гитлер вмешивался в награждение высшим орденом; на практике решающими инстанциями в награждении орденом были командир дивизии, соответственно в Люфтваффе — командир эскадры. Награждения, в которых решающим образом должен был оцениваться политический дух солдата, оста-вались, таким образом, большим исключением.
Наряду с Железным крестом и его различными степенями, Гитлер и ко-мандования видов вооруженных сил вскоре создали дополнительные награды за храбрость, такие, как Немецкий крест в золоте, учрежденный в сентябре 1941 года, чтобы иметь в распоряжении награду, занимающую промежуточное положение между Рыцарским крестом и Железным крестом I класса. К тому же имелась возможность упоминать фамилии солдат, совершивших необы-чайные подвиги, в сводках Вермахта. Из этого потом развилась идея создания особого почетного списка сухопутных войск, доски почета Кригсмарине и почетного списка Люфтваффе, куда заносились солдаты, совершившие вы-дающиеся подвиги. Отточенная наградная система была дополнена многочисленными боевыми знаками, в такой форме имевшимися только в Германии. В Кригсмарине были свои знаки для экипажей подводных лодок, торпедных катеров, эсминцев, линкоров, вспомогательных крейсеров, прерывателей блокады, тральщиков, мелких боевых судов и береговой артиллерии, награждение которыми, в свою очередь, проводилось в несколько степеней. То же самое существовало в Люфтваффе, где были, кроме того, учреждены особые знаки фронтовых летчиков, показывавших, сколько боевых вылетов совершил тот или иной член экипажа. Сухопутные войска учредили пехотный штурмовой знак, общевойсковой штурмовой знак, знак участника танкового боя, знак зенитчика и знак за уничтожение танка противника для «одиночных бойцов». Несомненно, самым престижным был учрежденный в ноябре 1942 года знак за рукопашный бой, вручавшийся «как видимый знак признательности солдату, участвовавшему с холодным оружием в рукопашном бою». После 50 подтвержденных дней пребывания в состоянии ближнего боя, когда «были видны белки глаз противника», вручался золотой знак «за участие в ближнем бою», считавшийся высшей пехотной наградой. На самом деле шансы остаться в живых столько времени до получения этого знака были очень малы. Всего было вручено 619 таких наград [146]. Первые награждения состоялись в конце лета 1944 года и были особо раздуты пропагандой.
К различным орденам и знакам добавлялись также нарукавные нашивки («Африка», «Крит», «Мец 1944», «Курляндия»), а также специальные нашивки в форме щита, которые носили на верхней части рукава (щиты Нарвик, Холм, Демянск, Крым, Кубань), они вручались за участие в считавшихся особо престижными сражениях. Учреждение «Сталинградского щита» было предусмотрено, но, по понятным причинам, отменено.
Наградная политика благоволила прежде всего фронтовым солдатам. Кристоф Расс сообщает, что в 253-й пехотной дивизии 96,3 всех Железных крестов было выдано в боевые части [147]. Солдатам из тыловых служб светило лишь получение куда менее престижного Креста за военные заслуги. Это было вызвано большой разницей в статусах, поскольку солдаты, мало контактировавшие с противником, едва ли имели возможность получить награду, тогда как их товарищи на передовой, если оставались в живых, могли получить многочисленные ордена и знаки отличия. Хотя, например, награждения Железным крестом II класса производились в массовых масштабах — оценивается, что их было вручено 2,3 миллиона штук — это число значит, что более 85 военнослужащих Вермахта не были удостоены этой нижней степени ордена за храбрость. Их мундир оставался без украшений, тогда как военная биография испытанных фронтовых бойцов благодаря дифференцированной наградной системе признавалась всеми с первого взгляда. Они пользовались высочайшим престижем, это вело к вполне желаемому социальному давлению, что действительное испытание может быть пройдено только на фронте. Это часто приводило к тому, что солдаты, особенно в отпуске, незаконно надевали ордена, чтобы произвести впечатление на семью и друзей или чтобы не выглядеть неудачником [148]. Но и практически эти награды играли важную роль, потому что ими как раз награждали за участие в опаснейших делах. Вермахт всеми силами стремился сохранить строгой практикой награждения высокий престиж своих наград. Так, были введены правила, определявшие соответствие подвига награждению. Особенно при массовых награждениях Железными крестами II и I класса вряд ли можно было исключить злоупотребление. Но благодаря своей высокой транспарентности система награждения орденами пользовалась гораздо большим уважением, чем во время Первой мировой войны. К тому же особенностью Вермахта было то, что предпринимались попытки награждать солдат после совершения подвига как можно быстрее. Так, Дёниц иногда про-водил награждение по радиотелефонной связи, если командир подводной лодки направлял радиограмму об особых успехах. В сухопутных войсках времени от донесения о совершении подвига до вручения награды обычно проходило несколько больше.