Особенно неожиданный пример развращенности немецких «девушек» привел 24-летний обер-лейтенант флота Гюнтер Шрамм с миноносца Т-25.
ШРАММ: То, что я сам заметил в Бордо — просто ужасно! Там я должен был как-то раз отправиться на санитарную станцию, и там меня проводили по разным отделениям, и в коридорах я встречал толпы немецких девушек — то есть потрясающе! Совершенно обезумевших, там было три с такими признаками сифилиса на лице, и они кричали — уже совершенно сумасшедшие. Выкрикивали: «Хочу еще негра!» и тому подобное. Они там трахались с неграми. Вели себя хуже француженок [423].
Часто разговоры носили в полном смысле слова профессиональный характер, в котором сопоставлялись различные области знания.
ДАНИЭЛЬС: В Бресте в публичном доме я заплатил шестьдесят франков.
ВЕДЕКИНД: Вот это да! В Бресте, в Грюнштайне, там, на углу, больше двадцати пяти франков не платят, везде так [424].
Вместе с тем иногда, хотя и мягко, в разговорах критиковалось поведение своих солдат.
НИВИМ*: Должен сказать, мы вели себя во Франции не всегда так порядочно. Я видел в Париже, как наши егеря посреди кафе хватали девушек, клали на стол, и готово! И замужних женщин тоже! [425]
Особенно распущенностью своих людей возмущались начальники.
МЁЛЛЕР*: Как командир группы я тоже должен был иногда заниматься вопросами, связанными с венерическими заболеваниями. В тот день, когда меня сбили, один из моих лучших пилотов доложил о том, что заболел. Этот парень как раз за четыре недели до этого вернулся обратно в группу после своего свадебного отпуска. Я ему сказал только: «Вы — большая свинья». Он, наверное, рад, что я не вернулся из боевого вылета, потому что я его точно привлек бы к ответственности [426].
Заявления вроде этого не были редкостью. Капитан 1 ранга Эрдменгер, командир 8-й флотилии эсминцев, в 1943 году в своем докладе о состоянии дисциплины с огорчением заметил, что «использование французских борделей (…) участилось, что не способствует развитию чистой солдатской личности. Прежде всего бордели посещают солдаты не только младших возрастов 18–20 лет, но чаще всего — унтер-офицеры и фельдфебели. При этом страдают понятия о чистоте, поведении по отношению к женщине, понимание значения здоровой семейной жизни для будущего нашего немецкого народа». Убежденный национал-социалист, Эрдменгер просто не мог понять, как два его солдата, вернувшиеся из свадебных отпусков, первым делом отправились во французский бордель [427].
Еще более возмутительным, чем посещение борделей, для настоящих солдат было массовое сексуальное насилие.
РАЙМБОЛЬД: Итак, одно я вам прямо могу рассказать, за чем не кроется слуха. В первом офицерском лагере, где я был здесь, в плену, был один глупый франкфуртец, молодой хлыщеватый лейтенант. Мы восьмером садились за стол и рассказывали про Россию. Вот что он рассказал: «А, там мы поймали шпионку, она ходила по окрестностям. Сначала колотили ей палкой по ягодицам, потом обработали ей задницу штыком, потом мы ее вые… ли, потом ее вышвырнули, выстрелили ей вслед, там она лежала на спине, мы бросали в нее гранаты. И каждый раз, как к ней приближались, она начинала орать. В конце концов она издохла, а труп мы выбросили». И, представьте себе, вместе со мной за столом сидели восемь немецких офицеров и громко хохотали. Ну, я не выдержал, поднялся и сказал: «Господа, это уж слишком» [428].
Раймбольд возмущен историей, которую относительная личность, «молодой хлыщеватый лейтенант», представил в качестве своей лучшей. Рассказы такого рода чаще всего повествуются от второго лица, как и следующий.
ШУЛЬТКА: Что сейчас происходит — не лезет ни в какие рамки. Вот, например, парашютисты ворвались в дом к итальянцам, убили двух мужчин. Там было двое мужчин, двое отцов, у одного из них было две дочери. Потом изнасиловали обеих дочерей, просто затерзали, а потом — пристрелили. Там были широкие итальянские кровати, швырнули их на кровати, вставили им мужские члены и еще после этим хвастались.
ЧОСНОВСКИ: Это просто бесчеловечно. Но потом некоторые рассказывают о делах, в которых они вовсе не участвовали, но хвастаются ими просто колоссально. (…)
ШУЛЬТКА: Или противотанковый ров под Киевом. Один господин из гестапо, высокий фюрер СС, у него была прекрасная русская. Он хотел ее поиметь, она ему не дала. На следующий день она уже стояла на краю противотанкового рва. Он сам ее расстрелял из автомата, а потом мертвую трахал [429].
Даже если подобные истории иногда, как в приведенной цитате, рассказывались из хвастовства, они происходили в действительности [430]. Примечательно, что рассказы об изнасилованиях не вызывают у солдат ни удивления, ни возмущения даже тогда, когда немецкие женщины были изнасилованы партизанами, как рассказывал бронебойщик Вальтер Аангфельд.
ЛАНГФЕЛЬД: Там, неподалеку от Бобруйска [431], тоже было одно дело, когда на автобус с 30 помощницами-связистками напали партизаны. Автобус ехал через лес, и его обстреляли партизаны. А после этoro туда отправили танки, но было уже поздно. Удалось отбить автобус и девушек и захватить пару партизан. Но за это время всех девушек отодрали и отделали. А некоторые были мертвы. Тому, что их застрелят, они предпочли пошире раздвинуть ноги, это же само собой разумеется. Их нашли только через три дня.
ХЕЛЬД: Тогда им удалось хорошо пое… ться [432].
На этом месте можно было бы закончить рассказы о сексуальном насилии. То, что записано в протоколах подслушивания, достаточно хорошо свидетельствует о повсеместном наличии сексуальных потребностей и сексуального насилия на войне. Последние цитаты особенно показывают само собой разумеющееся распоряжение женщинами. Но не только использование представившихся и добытых сексуальных возможностей в глазах солдат является само собой разумеющимся, говорить об этом вовсе не являлось чем-то необычным, не тем, что выходило бы за рамки.
КОКОШКА: ДЛЯ бойца — позор с помощью пистолета принуждать итальянскую девушку к е… ле.
ЗЕММЕР: Конечно, это же — боец! [433]
Техника
Техническое устройство предметов вооружения вряд ли играет какую-то роль в научной дискуссии. И в этой книге нас интересует, прежде всего, одна сторона восприятия техники и вооружения. С первого взгляда, это имеет оправдание — в разговорах военнопленных солдат сухопутных войск именно технические аспекты почти не играют роли. И на самом деле это не удивляет: в вооружении пехотного бойца за шесть лет войны относительно мало что изменилось. В конце войны применялись все те же стандартные карабины К-98, с которыми солдаты в сентябре 1939 года вошли в Польшу. Из пулеметов во время войны было вообще только два стандартных типа. С другим вооружением пехоты или артиллерии дело обстояло так же. Быстрее всего развитие происходило в танковых войсках. Но когда происходило переучивание на другой тип танка, его обслуживание быстро становилось привычным. Танк «Тигр» оставался танком «Тигр». Таким образом, в сухопутных войсках технические рамки изменялись мало. В сумме техническое оснащение оставалось относи-тельно постоянным, а пехотное вооружение особенно было таким повседневным массовым товаром, что едва ли давало темы для разговоров. И поэтому оно было не настолько существенным, потому что на полях битвы в Европе качество винтовок, пистолетов-пулеметов и пулеметов было относительно равным, и ни одна из воюющих партий не могла записать на свой счет решающее техническое превосходство.
Совершенно другая ситуация складывалась в военно-воздушных силах. Качество техники здесь играло гораздо большую роль, чем в сухопутных войсках. Воздушная война была борьбой в сфере высоких технологий; в течение шести лет произошло необычно быстрое техническое развитие. Во всех областях можно отметить инновации: в мощности самолетов, в навигационной технике, в бортовом вооружении. «Мессершмитт-109» 1939 года имел очень мало общего с самолетом той же марки 1945 года. С ведением воздушной войны ночью было к тому же открыто новое измерение войны. Британское бомбардировочное командование [434] совершенствовало технику ночных нале-тов, в то время как Люфтваффе развивало все новые идеи по их отражению. Так возникла высокоразвитая радиолокационная и навигационная техника. В 1939 году началась гонка ноздря в ноздрю за создание самого скоростного истребителя, наиболее точного радиолокатора и наиболее точных способов навигации. Теперь ошибочный путь — не так, как в годы Первой мировой войны, — невозможно было исправить за короткое время, так как затраты на развитие и производство возросли во много раз. Поэтому гигантские средства инвестировались в вооружение для ВВС: в 1944 году уже 41 всех ресурсов Германского рейха тратился на это. На производство танков шло только 6 [435]. Несмотря на это, британцы и американцы технически превзошли Люфтваффе в течение 1942 года, и до конца войны это отставание преодолеть больше не удалось. Количественное и качественное равенство было потеряно, по-этому с 1944 года Люфтваффе стало все больше отставать. Последствия этого были губительными для всего Вермахта и были заметны на всех театрах военных действий.
В жизни пилотов, наблюдателей и бортстрелков техника занимала прочные позиции [436]. Кто в воздушном бою быстрее летал, искуснее маневрировал или был лучше вооружен, выживал. Кто использовал устаревшую технику — погибал, даже если был хорошим летчиком. Техника определяла жизненный мир солдат ВВС, оказывала доминирующее влияние на восприятие войны и формирование ее относительных рамок.
Протоколы подслушивания являются отражением значения техники для соответствующего вида вооруженных сил. Для ВВС в них содержится очень много материала, для ВМФ — немного меньше, для сухопутных войск в сравнении с ВВС — лишь десятая часть. Поэтому в следующем разделе речь пойдет прежде всего о Люфтваффе. При этом представляет интерес прежде всего то, о чем говорили солдаты, беседуя о технических аспектах, насколько сильно техника доминировала в их восприятии войны и в своем течении соответствующим образом его изменяла.