ечены кандидатами в младшие командиры, а войска их вообще не получали», — говорил генерал-майор граф Штольберг- Штольберг [878].
Много орденов, хорошее вооружение и продовольствие, отобранный, и прежде всего — молодой личный состав — все это были отличительные черты, характерные не только для дивизий СС. В гораздо большей степени некоторые отборные соединения Вермахта тоже пользовались преимуществом при комплектовании личным составом и материальной частью. В первую очередь здесь следует упомянуть мотопехотную дивизию «Великая Германия», которую Главное командование сухопутных войск создавало в сознательной конкуренции с войсками СС как «Лейбштандарт» сухопутных войск [879]. Следует назвать также некоторые соединения Люфтваффе: как парашютно-десантные соединения, так и танковая дивизия «Герман Геринг» имели особый статус. И они, впрочем, воспринимались как «другие», потому что носили специальное обмундирование и шлемы, и их упрекали в том, что они «щедро одаривались орденами» [880].
Их поведение тоже вызывало негодование. «Знаменитая пресловутая дивизия «Герман Геринг» — толпа засранцев, сплошь надутых офицеров, хвастливых обезьян, молодых хлыщей и постарше. Они были такими важными, что даже нельзя было понять, что это за люди такие. При первой атаке они разбежались. Они удирали от танков так, что нам приходилось их держать» [881], - рассказывал полковник Ханс Райман о своем опыте в Тунисе.
Храбрость и фанатизм
Образ «самоотверженных» и «фанатичных» боевых войск уже во время войны с большой тщательностью и искусством был разработан нацистской пропагандой. Расхожие топосы в большом количестве встречаются в протоколах под-слушанных разговоров. Солдаты Вермахта были едины во мнении, что войска СС «как быки», «ужасно храбрые сорвиголовы», что они под «Дойчланд, Дойчланд юбер аллее» и упрямо под «Марш, марш» «совершенно безумно», открыто бежали в огонь и несли «сумасшедшие», «безумные», «бессмысленные» потери [882].
«Штандарт «Германия», то есть полк, — сообщал один фельдфебель из Люфтваффе, — за квартал года потерял 2500 убитыми» [883]. Большинство немецких генералов, собранных в Трент-Парке в 1941–1942 годах, воевали на Восточном фронте и там впервые имели дело с войсками СС. Они тоже рассказывали о бессмысленных потерях войск СС.
НЕИЗВЕСТНЫЙ: Я хочу вам рассказать одну историю, которую я видел собственными глазами и сам пережил, в противном случае я бы об этом не говорил. Это было во время зимней битвы. Перед нами были четыре русские дивизии — гвардейская кавалерийская дивизия, две гвардейские стрелковые и еще одна дивизия. Они прорвались на левом фланге в полосе соседней дивизии. Тогда я начал создавать оборону на фланге. Мой фронт проходил вот так, а фланг обороны шел дальше вот так, он шел под очень острым углом, просто смех берет. Я находился со своим командным пунктом здесь, в середине четырехкилометровой полосы, в двух километрах от каждого из соседей. И получил в качестве подкрепления одну воинскую часть для создания обороны на фланге — батальон СС, на самом деле — это была всего лишь усиленная рота. Это была рота численностью приблизительно 175 человек, пара станковых пулеметов, два миномета. Хауптштурмфюрер фон Бенден — сорвиголова, участвовал еще в Первой мировой. Парни были из охранной дивизии в тылу и воевали против партизан, их взяли оттуда и бросили на передовую. От меня они получили задачу захватить деревню Волчанка. Так как у них не было тяжелого вооружения, я дал им от себя два ручных пулемета и три противотанковые пушки и сразу же ушел. Началась атака, я не поверил своим глазам, как они быстро шли вперед. Она развивалась прекрасно, мы подошли к деревне, начали обстрел. Бенден сел в свой легкий вездеход, встал в нем и поехал во главе своего батальона. Батальон пошел за ним размеренным шагом, на деревню и против парней, которые там засели.
БЮЛОВИУС:… полная чепуха.
НЕИЗВЕСТНЫЙ: У них было девять офицеров. Из девяти офицеров — семь убито и ранено. Из 170 человек около 80 потеряно. Деревню они захватили… Потом они с 80 людьми удерживали деревню целую неделю. Один раз их выбивали, и они брали ее вновь. В конце у них осталось 25 человек. Да, это была бессмысленная глупая выходка. Я дал ему батарею скорострельных орудий. До артиллерийского обстрела дело не дошло, нет, нет и нет. Говорю:
— Фон Бенден, вы можете вести обстрел.
— А? Что? Дерьмо, мы ее возьмем и так.
Полное безумие [884].
Реакция на такие рассказы была всегда одинаковой. «Полное безумие», — заметил генерал-лейтенант Карл Бюловиус. В правдивости таких историй никогда не сомневались: каждому они казались убедительными. Представления того времени о бессмысленных и огромных потерях не относились только к вой-скам СС. Когда генерал-майор Фриц Краузе услышал историю о хауптштурмфюрере фон Бендене, он сразу же вспомнил историю из своего опыта.
КРАУЗЕ: Нечто подобное я видел в частях Люфтваффе… из двух батальонов, оба — единственное, что тогда еще оставались от авиаполевой дивизии. В пять утра после 16-километрового ночного марша по льду и снегу они пришли кое-как на место. Потом пехота — тогда это был корпус Кнобельсдорфа — взяла их на левый фланг готовившейся к наступлению ударной группы. В 5.00 началась атака, то есть прямо из походной колонны, они даже шинели не могли снять. Потом их просто так погнали в атаку, при этом у них не было ни противотанковых пушек, ни пулеметов — ничего, совсем ничего. Прошли, с некоторыми потерями, не так уж далеко, так, полтора- два километра. Потом как из-под земли — контратака русских танков, и этих людей раскатала. В двух батальонах — 480 убитых, из них около 300 — плоские, как книга, раздавленные танками, а раненых — и не сосчитать. Двух батальонов — как и не бывало [885].
Многие солдаты могли рассказать об ужасных операциях, стоивших жизни сотням людей. Примечательно на самом деле то, что в частях Вермахта высокие потери объяснялись чаще всего неопытностью командования или части в целом, а в войсках СС — «совершенно непостижимой удалью» [886]. Интерес-но, что историй, в которых войска СС воевали бы с особенно малыми потеря-ми, не рассказывали. Хотя многие солдаты никогда не имели дела с войсками СС — хотя бы потому, что они служили на флоте или в Люфтваффе, эсэсовцы казались им, по словам американского военного психиатра Дикса, «удивительными чертями, специально отобранными и обученными и потому преисполненными совершенного презрения к смерти» [887].
На первый взгляд кажется, что требования Гиммлера от своих солдат жертвенной смерти, очевидно, исполнялись на практике. «Пленного эсэсовца» не может быть, — сформулировал он свое требование в 1941 году, так как они стоят как «часовые чести, как часовые боевой силы дивизии. И потом, они должны направить пистолет против своего солдата и принудить его преодолеть страх, даже если на него идет вот такой большой танк. Дальше может быть, что полк, батальон или рота сократятся до четверти или пятой части от своего состава. И что эта четверть или пятая часть дальше не сможет или не захочет атаковать дальше — допустить невозможно. Господа, пока еще в дивизии насчитывается 500 человек, эти 500 человек способны наступать» [888]. В 1944 году он потребовал от своих эсэсовцев вести себя так же, как японцы, у которых тогда как раз попали в плен 500 из 300 тысяч человек [889].
Разговоры подслушанных эсэсовцев, на первый взгляд кажется, подтверждают восприятие солдат Вермахта. Так, например, солдаты СС рассказывали, как их офицеры с пистолетами в руках гнали вперед или устраивали скорый суд над бегущими солдатами Вермахта [890]. Когда командир дивизии СС «Гитлерюгенд» Курт Майер в Трент-Парке столкнулся с деморализованным генералитетом Вермахта, он заметил:
МАЙЕР: Мне бы очень хотелось, чтобы большинство здешних господ покомандовали моей дивизией, чтобы посмотрели хоть разок на самоотверженность и фанатизм. Им стало бы стыдно с головы до ног [891].
Он еще осенью 1943 года пугал своим радикализмом на офицерских курсах Вермахта. После третьего бокала вина он говорил о том, как вспоминает очевидец, «что солдат должен превратиться в языческого фанатичного бойца, который питает ненависть к каждому французу, каждому англичанину, каждому американцу, все равно, что это за человек, хватать его за горло и выпивать из него кровь. Он должен ненавидеть каждого, каждый должен быть его смертельным врагом, только так мы сможем выиграть войну» [892].
Для штандартенфюрера Ханса Лингнера, старого эсэсовца, воевавшего и на Востоке, и в Нормандии, воля к борьбе была тесно связана с высоким смыслом самопожертвования. Так, находясь в плену, он заявил одному армейскому капитану:
ПИНГНЕР: Нас всех еще в школе воспитывали, что бой Леонида за Фермопилы считается высшим самопожертвованием за народ. Сейчас это как раз то, за что крепится все остальное. И если именно весь немецкий народ станет народом солдат, то тогда он весь должен погибнуть. Потому что из-за того, что они думают и говорят как люди: «Э, теперь с нашим народом все, смысла в этом больше нет, это, конечно дерьмо», думаете, этим вы существенно спасете каплю крови? Думаете, из-за этого условия мира станут другими? Конечно же нет. С другой стороны, ясно, что народ, который подобную судьбоносную борьбу не поведет до последнего, вообще больше не возродится как народ [893].
Гитлер и Гиммлер не сформулировали бы этого по-другому. Точка зрения Лингнера и Майера была во многом типична для взглядов войск СС. Поэтому не случайно, что в феврале 1945 года два солдата сухопутных войск были убеждены в том, что СС будут воевать до последнего и будут вести в Альпах «что-то вроде партизанской войны» [894].
Историк Рюдигер Овермане на самом деле доказал, что доля погибших в войсках СС в целом оказалась лишь незначительно выше, чем в сухопутных войсках [895]. Если дифференцировать эту картину дальше, то оказывается, что в соединениях СС процентное соотношение убитых такое же высокое, как в танковых дивизиях или среди парашютистов Люфтваффе. Пока удерживался фронт, казалось, что особого различия в поведении отборных соединений в бою нет. Но как объяснить, что солдаты Вермахта воспринимали войска СС как фанатично сражавшиеся формирования, которые несли очень большие потери?