насилия и связанной с ним оценочной матрицы.
Формальные обязательства решающим образом определяют жизнь и деятельность военнослужащих, как не в последнюю очередь видно из показаний дезертиров даже в последние дни войны. С социальными обязательствами то же самое: для фронтовых солдат группы товарищей и начальники являются социальными единицами, которым они почти исключительно чувствуют себя обязанными. То, что они могут быть обязаны подругам, женам или родителям, то, что они переживают и делают — напротив, почти не играет никакой роли. Социальный ближний мир — это то, что принуждает солдата к определенным действиям. Абстрактные понятия, вроде «мирового еврейского заговора», «большевистских недочеловеков», а также «национал-социалистическое народное сообщество», играют для них почти незаметную роль. Эти военнослужащие вовсе не являются «борцами за мировоззрение», скорее, в большинстве своем, они вообще аполитичны.
Личная предрасположенность определенно играет роль в том, как будут рассматриваться, оцениваться и обрабатываться события, но как она будет влиять в каждом отдельном случае, можно увидеть только при изучении отдельных случаев, для которых в этой книге не нашлось места. Первые шаги в этом направлении намекают на вывод, что восприятие у военнослужащих было очень однородным. И это относится даже к генералам, у которых в течение долгого времени пребывания на военной службе действительно выработалась однородность восприятия [964]. Впрочем, различные и даже противоположные оценки войны едва ли оказывали влияние на фактические действия военнослужащих. На войне протестанты вели себя точно так же, как и католики, нацисты — как противники нацизма, пруссаки — как австрийцы [965], люди с высшим образованием — как не имеющие его. В связи с этим фактом подходы с точки зрения целенаправленности для объяснения, например, национал-социалистических преступлений, видятся с еще большим скепсисом, чем это было и без того установлено. Коллективно-биографический подход [966] подводит ближе к мотивационной структуре, но имеет тенденцию к переоценке формативной роли идеологического по сравнению с формативной ролью практического. Это специфическая для групп практика насилия намного больше, чем когнитивное обоснование и упорядочение, обосновывает и делает объяснимыми действия военнослужащих.
С нашей точки зрения, смещение относительных рамок с гражданского состояния в состояние войны является решающим фактором, более важным, чем все мировоззрение, предрасположенность и идеологизация. Они важны лишь для того, что солдаты считали вероятным, справедливым, раздражающим или возмутительным, а не для того, что они делали. Война формирует взаимосвязь событий и действий, в которых люди делают то, что они в других условиях никогда бы не сделали. В связи с этим солдаты убивали евреев, не будучи антисемитами, и «фанатично» защищали свою страну, не будучи национал-социалистами. Будет время прекратить переоценку идеологического; идеологическое может предоставить поводы для войны, но не объяснить, почему солдаты убивают или совершают военные преступления.
Война и действия работников и ремесленников войны банальны, настолько банальны, как поведение людей в гетерономных условиях, то есть происходят всегда на предприятии, в учреждении, в школе или в университете. Вместе с тем эта банальность развязывает самую крайнюю степень насилия в человеческой истории и оставляет за собой более 50 миллионов убитых и во многих отношениях опустошенный на многие десятилетия континент.
Насколько национал- социалистической была война вермахта?
Убийство военнопленных, расстрел мирных жителей, массовые бойни, принудительные работы, разбой, изнасилования, ведение войны техническими средствами и мобилизация общества — все эти стороны Второй мировой войны были не новыми. Новыми были ее размах и качество, превзошедшие все, существовавшее до этого. И новым для современности, прежде всего, был раз-мах насилия, простиравшегося до индустриализованного массового убийства евреев. Впрочем, здесь не идет речь о последующей оценке характера Второй мировой войны. Скорее, речь идет о вопросе, что в современном восприятии и поведении немецкого солдата было специфическим, а какие элементы встречаются и в других войнах XX века.
Поскольку два этих аспекта Второй мировой войны образуют призму, через которую современность смотрит на свою историю, возникает вопрос, что в этой войне и, прежде всего, в восприятии и поступках солдат Вермахта, которые ее вели, было специфически национал-социалистическое или всего лишь специфическим для войны.
Кто будет убит
В Багдаде 12 июля 2007 года группа гражданских лиц, среди которых был фотограф агентства «Рейтер» Намир Нур-Эльдин, была обстреляна двумя американскими вертолетами. Большинство, как показывает опубликованная Викиликс видеозапись с бортовой камеры [967], было убито сразу. Один человек, очевидно, тяжело раненный, пытался отползти из опасной зоны. Когда появилась машина и два человека попытались спасти раненых, экипажи американских вертолетов снова открыли огонь. Погибли не только желавшие помочь. В автомобиле находились два ребенка, которые были тяжело ранены в результате обстрела. Причина этой атаки заключалась в том, что экипажи вертолетов сначала у одного, а потом и у нескольких человек видели предметы, которые они распознали как оружие. Когда в этом определении было достигнуто единство мнений, они открыли огонь из вертолетов, после этого одно следовало за другим. Источник: Викиликс.
Все разыгралось в течение нескольких минут. Протокол переговоров военнослужащих друг с другом является поучительным:
00.27. ОК, у нас цель пятнадцать по дороге к тебе. Это мужчина с оружием.
00.32. Понятно.
00.39. Там один…
00.42.Там четыре или пять…
00.44. Контроль наземных войск, ясно. Один — шесть.
00.48…. это направление, и там еще другие, которые подошли туда, и один из них несет оружие.
00.52. Ясно, цель пятнадцать захвачена.
00.55. ОК.
00.57. Видишь, все люди там внизу стоят вокруг?
01.06. Осталось без изменений. Вскрой внутренний двор.
01.09. Да, понятно. По моей оценке, там около двадцати из них.
01.13. Там один, да.
01.15.0, да.
01.18. Я не знаю, может быть это…
01.19. Эй, контроль наземных войск, понятно, один-шесть.
01.21. Это оружие.
01.22. Да.
01.23. […]
01.32. Проклятый засранец.
01.33. Отель два-шесть, говорит Крэйзихорз один-восемь [переговоры между 1-м и 2-м вертолетами]. Вижу вооруженных людей.
01.41. Да. У того тоже оружие.
01.43. Отель два-три; Крэйзихорз один-восемь. У меня шесть лице АК-47. Прошу разрешение на атаку.
01.51. «Роджер» за. У нас нет людей восточнее нашей позиции. Разрешаю, атакуй. Все.
02.00. Все ясно, мы атакуем.
02.02. Ясно. Стреляй.
02.03. Я буду. Яне смогу их сейчас достать, потому что они за зданием.
02.09. Разворот, эй, контроль наземных войск…
02.10. Это что, РПГ?
02.10. Все ясно, у нас парень с РПГ.
02.13. Я стреляю.
02.14. Окей.
02.15. Нет, подожди. Дай нам облететь. За зданием в момент с нашей точки зрения… Окей, мы заходим.
02.19. Отель два-шесть, вижу личность с РПГ. Готовлюсь открыть огонь. Мы не… 02.23. Да, у нас человек, который стрелял, а теперь он — за зданием.
02.26. Вот проклятие.
Роковое развитие событий для людей на земле началось с момента, когда одному из военнослужащих в экипаже вертолета показалось, что он заметил че-ловека с оружием. С момента этого определения группа лиц на земле, за которой экипажи следили с большого расстояния по мониторам, стала «целью». Намерение выйти на эту цель и уничтожить ее поэтому было практически предопределено. В течение нескольких секунд другие члены экипажа выявили еще оружие, из одного лица с оружием в течение нескольких секунд стало много, неопределенное оружие стало автоматами АК-47, наконец один АК-47 превратился в ручной противотанковый гранатомет. Когда один из вертолетов получил разрешение на атаку, группа исчезла из его оптических приборов, потому что находилась за одним из зданий. В этот момент восприятие военнослужащих было направлено только на то, чтобы снова взять людей на мушку. В этот момент мнимые повстанцы уже не только носят оружие, теперь уже говорится: «у нас человек, который стрелял, а теперь он — за зданием». Именно из-за того, что группа исчезла из поля зрения экипажей вертолетов, намерение сделать этих лиц как можно скорее «безвредными» становится уже несдерживаемым. Любой вопрос, действительно ли речь идет о «повстанцах», или есть ли у них вообще оружие, одновременно является ответом. Военнослужащие определили ситуацию, с этого определения развертывается последующий процесс. Групповое мышление и взаимные подтверждения воспринятого превращают фактическую ситуацию в фантастическую: так как то, что видят солдаты, совсем не то, что видит просто зритель у экрана телевизора. Перед ним развертываются события, к которым он не имеет никакого отношения. Задача экипажей вертолетов, как и наземных войск, состоит в борьбе с «повстанцами». Каждый человек, находящийся внизу на улице, воспринимается с этой точки зрения. Каждое подозрение, которое по любой причине вызывает этот человек, имеет фатальное свойство подтверждаться само собой дополнительными признаками. Если группа лиц, которая, по-видимому, уже однозначно распознана, затем вдруг исчезает из поля зрения, вызывает в восприятии военнослужащих чувство крайней опасности: теперь все настроено только на поражение «цели».
02.43. Можешь открыть огонь.
02.44. Все ясно, стреляю.
02.47. Скажи, если в них попадешь.
02.49. Дайте нам выстрелить.
02.50. Жги их всех.
02.52. Давай уже, стреляй!
02.57. Стреляй, стреляй дальше!