…Правую руку резануло острой болью, как будто он непроизвольно зажал горящую спичку, и в следующее мгновение ее сильно потянуло. Сергей вскочил на ноги, взбивая вокруг себя гальку, подался вперед, чтобы не ослаблять лесу.
«Ну же, ну», — сказал он себе, напряженно вглядываясь туда, где у валунов, играя бликами, летело темное, загадочное тело реки. Правая рука, которой он держал лесу, налилась тяжестью и от напряжения непроизвольно вздрагивала. Он ухватился за нее левой рукой. В глубине что-то стремительно пронеслось: поверхность реки как бы вспухла на мгновение. В руке снова сильно дернуло, леса наполовину выскочила из воды и дзинькнула, еще острее впиваясь в руку. Есть! Сергей ошалело, бессознательно попятился от воды, поджимая руки к груди. За что-то зацепился ногой, но не упал, не дала леса, тянувшая в реку. И в это время в голове пронеслось: «Все делаю правильно, не машу лесой — тяну». На крючке было килограммов десять. Это же надо, подумал он, как повезло! А вдруг действительно — таймень! И ему на мгновение стало страшно. Показалось, что не рыба бьется у него в руках, от рывков которой леса со свистом чиркает по воде, а сама, ворочающаяся у ног его, река захватила удочку, и неизвестно, кто кого тянет, кто кого держит…
Сергей медленно, сантиметр за сантиметром, пятился от воды, леса тянулась за ним, ослепительно бела на солнце, капли воды срывались с нее, сгорая искрами. Рыба выходила на отмель, и чем дальше отодвигался Сергей от берега, тем она становилась тяжелее. Но вот почувствовала, как солнце начинает прижигать ее нежные крылья, и тогда она прыгнула. Сергей увидел ее широкое блеклое брюхо, с которого в полете сбегала вода, и тут же она упала в воду. Сергей потерял равновесие и упал, и, падая, он увидел, как леса высоко взметнулась над рекой. Сергей тотчас же вскочил на ноги и бросился к воде. Это был таймень. Он выбросил крючок и теперь, утомленный борьбой, спокойно лежал на мелководье среди голышей, мягко шевеля спинным плавником, который на сантиметр выступал из воды. Он часто хлопал наджаберными крышками, в такт с которыми со дна поднималось облачко мути, — и уходил.
Первым его порывом было броситься на свою добычу, подмять ее под себя, задушить. Он метнулся к воде, но тут же упал, зацепившись ногой за ком спутавшейся лесы. Упираясь руками в холодные скользкие голыши, приподнялся. Таймень лежал рядом, спинной плавник колыхался из стороны в сторону, но уже был под водой, видно, течением его потихоньку стягивало под уклон, и казалось, таймень понимает это. Иначе отчего бы он был так спокоен, так грациозно ленив, сжимая и разжимая свои крылья-плавники и глядя ему прямо в лицо. Рыбы не могут смотреть в лицо, сказал себе Сергей. Если рыба начинает смотреть в лицо… это не рыба…
— Не взялся? — сочувственно спросил Пашка, когда Сергей пришел на гидроточку и устало присел возле печки, подставив ей спину.
— Был, да сорвался.
— Ничего, долго не погуляет. Аня вернется, втроем сходим, он от нас не уйдет. А ты разувайся, пусть ноги отдыхают, вишь, как устал, лицо обрезалось.
— Да, есть немного. Спину вот что-то ломит. К дождю, что ли?
— К дождю. Снова, гляжу, собирается. Тучки с утра верховодят на севере. Сейчас под осень — самый сезон. Река еще пару раз зальет как пить дать. Да-а-а… — Пашка подкинул в печку дров. — А спину подогрей. Небось жена вернется, спросит, отчего это без нее холодный стал?
— Да ничего, — сказал Сергей и покривился.
— И сильно болит?
— Тянет.
— Я с этой язвой тоже маюсь. Где-то прихватило. Река… Мажусь медвежьим салом с перцем. Легшает.
На следующий день прилетела Аня. Была она в новеньких джинсах, красиво обтягивающих ее длинные ноги, под штормовкой толстый свитер, лицо загорело и делало ее непохожей на ту Аню, которая улетела неделю назад.
— Ты как с Крыма, — оказал с улыбкой Сергей, принимая у нее новую хозяйственную сумку в разноцветную клетку.
— С Крыма, Сереженька, с Крыма! Ты не представляешь, что сейчас творится в городе. Кажется, солнце работает по двадцать четыре часа в сутки. Народ ночами с пляжа не уходит, все как негры… И я вкусила нашей Африки, как видишь. — Аня, счастливо улыбаясь и заглядывая Сергею в лицо, шагала с ним к избушке, опершись на его руку. — В вертолете, пока летела, все вспоминала этот рай. У вас тут, оказывается, холод собачий. Я чуть не замерзла. Мама вот свитер подарила, нравится?
— Да, уж сентябрь, прохладно, — сказал Сергей. — Ты представляешь, только тебе улететь, тут такое наводнение началось!..
— Да ты что? Какая жалость! Вот здорово, наверно, было!?
— Тут такое было!
— Ой, Сережа, чуть не забыла! Ты знаешь, я ведь у Верки на свадьбе была! Ну и Варка! Помнишь, была доска доской. Сейчас такая стала… Колька вокруг нее так и вьется…
— Чего это он?
— Что? — не поняла Аня.
— Чего же вьется? — Сергея неприятно поразила Анина интонация, с которой та говорила о своей подруге. Послышалась ему не то зависть, не то досада. Они молча шли несколько минут, потам Аня опросила:
— Сережа, а ты хоть скучал тут без меня?
— Я даже не знаю, что это такое, скука. Меня здесь не было. Неужели ты не заметила, что я был все время с тобой?
— Ох, Сережа, я просто с ума сходила. Мама меня и так и эдак успокаивала. Говорит, дурочка ты, и больше ничего. Что она понимает?
С реки поднимался Пашка с вязкой рыбы.
— Павел Архипович, здравствуйте! Будем уху варить? Вот здорово! А я вам письмо привезла от Анны Ивановны. Вы знаете, она мне так понравилась! Она в аэропорт приходила с Витей. Такой у вас сынишка озорной… Там мы с ней и познакомились, поговорили.
— Ну? — только и прохрипел Пашка, перекладывая вязку из одной руки в другую.
— А Витя просил каких-то камешков…
Они вошли в избу.
— Чем я вас сегодня буду угоща-а-а-ать! — возвестила она, выбирая какие-то свертки из сумки.
Сначала появилась бутылка коньяка, кусок копченой лососины в целлофане, апельсины, сразу наполнившие избу ароматом, на стол посыпались конфеты…
— А вот и торт… Как он измялся… — сказала Аня, с сожалением разглядывая нарушенный кремовый рисунок, — ни одного цветочка не осталось.
— Ничего, мы тебе настоящих нарвем. Сейчас у них самое время, — сказал улыбаясь Пашка. Он только что прочитал письмо и, разглаживая его на колене, повеселевшими глазами наблюдал за Аней.
— Что жена пишет? — опросил Сергей.
— Ничего, все нормально. Вот, тоже в отпуск собирается.
Аня бросила быстрый взгляд на Пашку и снова уткнулась в сумку, Пашка затопил печь, поставил уху, и, когда чайник вознес к потолку струйку пара, сели за стол.
— Как насчет этого? — спросил Сергей у Пашки, бултыхнув коньяком.
— Давай. Сегодня день веселый.
Судя по выражению его лица, день сегодня у него действительно был не из последних. Нюрка, обрадованная совершенно неожиданным для нее приглашением на отпуск, писала, что хотя сейчас на ферме и очень тяжело, но она все равно добьется у начальства, чтобы ее отпустили. А не пустят, так уволится. Спрашивала, что прикупить ему, — Пашкин гардероб весь при нем. Несколько раз спрашивала о его здоровье. Это особенно разволновало его и растрогало. Он благодарно посматривал на Аню, за столом вел себя по-джентльменски. То кусок хлеба подаст ей, то соли подвинет поближе, и все это с озорным подмигиванием Сергею. Мол, гляди, парень, отобью.
Аня как всегда была весела и разговорчива, городские новости сыпались потоком, который останавливал только глоток коньяка. Временами она теряла нить разговора, глаза потухали, и она рассеянно смотрела за окно, где, раскачиваемая ветром, терлась о стекло золотистая ветка клена.
Пришел черед торту. Аня, еще поохав и повздыхав над ним, как бы выговаривая у общества если не прощения, то хотя бы понимания, начала его резать, после каждого куска обтирая нож салфеткой. Пашка разлил чай.
— Вкусный, но что-то горчит, — сказал Сергей, откусывая от своей порции.
— Что горчит? — спросила Аня.
— Да вроде торт, — неуверенно ответил Сергей. Аня, понюхав и откусив крошку со своего куска, всплеснула руками:
— Ну вот! Я так и думала, что пропадет. Говорила мне мама, не бери! Не послушалась! И вот… — На Анины глаза набежали слезы. — А все из-за этой дороги! В аэропорту, в Соколовке целый день проторчала.
— Ты же говорила — холодно… — сказал Сергей, растерянно глядя на жену.
— Да, холодно! А в поезде какая духота?! Сам, что ли, не знаешь?!
— Ну что ты, Аня, шумишь так? — сказал Пашка. — Может, он просто с апельсинами належался. А у них корки горькие. — И в доказательство того, что к делу примешаны только апельсины, он отхватил от торга большой кусок, вымазав усы кремом, и спокойно запил его чаем.
— Что вы делаете?! Отравиться хотите!? Возись потом тут!!!
— Аня, что с тобой? — Сергей оторопел. Он никогда не слышал, чтобы голос Ани так неприятно срывался, переходя в визг.
— Ничего! — Аня встала из-за стола и молча прошла в свою комнату.
Пашка, уставясь на середину стола, где располагался торт, большими глотками пил из кружки.
— Пашка, это у нее с дороги. Измучилась… — сдавленно произнес Сергей, стараясь не смотреть на Пашку.
— Да, это с дороги. Откуда ж еще, — сказал Пашка. Он встал, смахнув с бороды крошки. — Пойду-ка я на речку, воду посмотрю.
Дождавшись, когда Пашка выйдет, Сергей бросился за перегородку. Подошел к Ане и обнял ее за плечи. Она молча ткнулась лицом ему в грудь.
— Ты устала. Может, приляжешь?
— Сережа, я, наверно, дура. Правда? — быстро заговорила она, схватив его за руки и крепко прижимая к своим щекам. Сергей почувствовал, как они горят. — Но ты не обращай на это внимание. Это пройдет… Уже прошло. Я так думала о нашей встрече. Столько было всяких задержек в дороге. Я ведь трое суток к тебе добиралась… На, день раньше выехала, хотела как быстрее… Хотела, чтобы чего вкусненького поел… ты про все здесь уже забыл, чтоб вспомнил… Ой, что я говорю? Я, наверно, пьяная, да?