– Я родился в Огайо, но мы прожили там недолго. Мама умерла от скарлатины, и мы с отцом уехали на запад, в Сан-Франциско. Он был инженером, работал на железной дороге. Я мотался с ним, менял школы каждый месяц.
– Не самое правильное образование, – заметила я.
Уэстри пожал плечами.
– Получше, чем у многих. Я посмотрел страну. Знаю железные дороги.
– И что теперь? Ты говорил, что, когда все кончится, хочешь вернуться сюда, на остров, но наверняка у тебя есть другие стремления и планы?
Я посмотрела в глаза Уэстри – они сияли и были полны оптимизма.
– Я еще не знаю, – уклончиво ответил он. – Может, продолжу учиться, стану инженером, как папа. А может, поеду во Францию, буду брать уроки живописи, как великие импрессионисты. А может, просто останусь здесь. – Он мотнул головой в сторону бунгало.
– Ну, уж нет, – возразила я, – тут тебе же будет так одиноко!
– Почему же одиноко? У меня будет все необходимое. Крыша над головой. Кровать. Самый красивый пейзаж на свете. Просто рай.
Я вспомнила, что он хотел поселиться на этом пляже вместе со своей семьей.
– Но как же общение? – немного застенчиво спросила я. – Как же… любовь?
Уэстри улыбнулся:
– Тебе легко говорить. У тебя это уже есть.
Я опустила взгляд и воткнула носок ботинка в песок, такой горячий, что тепло чувствовалось сквозь кожу обуви.
– Ну, – продолжил он, – надеюсь, я ее найду. Где-нибудь.
– А если нет?
– Найду, – уверенно улыбнулся он.
Я быстро отвернулась.
– А теперь давай поговорим о тебе.
Я теребила веревку на рюкзаке, пока молчание не стало гнетущим.
– Мне особенно нечего рассказывать.
– Уверен, это не так. У каждого есть история.
– Я родилась в Сиэтле. Жила там всю жизнь. Получила диплом медсестры, и вот я здесь.
– Вот так, – иронично заметил мой собеседник, – вся жизнь уложилась в три предложения.
Я почувствовала, что краснею.
– Прости. У меня не такая интересная жизнь, как у тебя.
– Думаю, ты лукавишь, – заявил он, оценивающе посмотрев на меня. – А почему, – продолжил он, указывая на мою руку с кольцом, – ты не вышла замуж до отъезда?
Как он смеет задавать такие вопросы?
– Потому что…
Я замялась и предпочла промолчать. Перебрала все рациональные причины: я не хотела торопиться, мама хотела устроить большой праздник в отеле «Олимпик», и еще… Но ни одна из причин не показалась мне достаточно весомой. Если бы я захотела, то отправилась бы прямиком в Городской совет, как предлагал Герард, и узаконила наши отношения. Я могла стать миссис Герард Годфри, не строя препятствий в виде годового путешествия на южные острова. Но я этого не сделала.
– Вот видишь, – проговорил Уэстри, – у тебя точно есть история.
– Ты преувеличиваешь.
Уэстри подмигнул:
– Посмотрим.
Я вернулась вечером, но Китти еще не было дома, и, когда прозвонили на ужин, я отправилась в столовую одна, заскочив по дороге в лазарет, чтобы проведать Мэри. К счастью, она уже сидела и пила апельсиновый сок через соломинку.
– Привет, Анна, – пробормотала она. Голос был еще слабый, но более живой. В нем появилась сила, которой не было утром.
– Привет. Я иду ужинать. Может, тебе чего-нибудь принести? Ты, наверное, устала от жидкой диеты.
– Да, – призналась она, – мечтаю о булочке с маслом.
– Будет сделано, – улыбнулась я.
Я вернулась на тропу, ведущую в лазарет, прошла мимо куста гибискуса, где мы с Китти рвали цветы в первый вечер, и продолжала идти вперед, пока не увидела пристань. Дюжина привязанных веревками лодок болталась на воде, ожидая выходных дней, когда солдаты отправятся на них в океан. Мало кто на это решался, хотя остров был относительно безопасен, враг еще ни разу не атаковал его.
Я подошла поближе и заметила, как из лодки вылезают двое. Взъерошенные кудряшки могли принадлежать исключительно Китти, но ей помогал выбраться из лодки вовсе не Ланс. Я ахнула, различив лицо полковника Донехью. Китти мило улыбалась ему, пока он укладывал весла в лодку. Потом они рука об руку вернулись к лужайке, где попрощались, и Китти заспешила к женским казармам.
Догнать ее? Я решила этого не делать: в конце концов, она обманула меня насчет свидания, скорее всего испугавшись, что я буду ее осуждать, и я ее действительно осуждала. Но подруга не должна думать, будто я за ней шпионю. Придет время, и она сама все расскажет. Я вернулась в столовую и попросила кухарку приготовить поднос для Мэри.
– Как Ланс? – игриво спросила Стелла у Китти за завтраком. Она тоже видела ее с полковником?
– Хорошо, – ответила Китти, ковыряясь в яичнице, напоминающей резину. – Мы встречаемся сегодня вечером.
Стелла завистливо покачала головой. В день нашей встречи это меня насторожило, но я быстро поняла, что у нее просто такой стиль общения.
– Как же тебе везет с мужчинами, – сказала она и обреченно вздохнула. – Я больше не хочу думать об Эллиоте. Его мысли целиком заняты той женщиной. Он все время один, либо фотографирует, либо сидит в казарме, пишет ей стихи. Вчера вечером я познакомилась с летчиком. Его зовут Уилл, неплохой парень.
Лиз подошла и поставила поднос на наш столик.
– Как там Мэри, поправляется?
– Слава богу, да, – ответила я. – Сегодня ей уже гораздо лучше.
Лиз пристально посмотрела на конверт, который держала в руке.
– Сегодня ей пришло письмо, – осторожно сказала она, – и я невольно обратила внимание на имя отправителя. Она, кажется, говорила, что ее бывшего жениха зовут Эдвард?
Я кивнула:
– Дай посмотреть.
Я подняла конверт к свету, но не обнаружила ничего особенного, лишь то, что письмо действительно отправил Эдвард. Эдвард Нотон из Парижа.
– Анна! – возмутилась Китти. – Ты не должна читать ее почту. Это личное.
– Но придется, если это может помешать ее выздоровлению. Этот человек бросил ее практически у алтаря и вверг в такое отчаяние, что она сбежала на далекий остров. Представь, как это письмо может на нее подействовать.
Остальные согласно закивали, и Китти смягчилась.
– Я же не собираюсь его читать, просто уберу, пока она не придет в себя. Ее сердце разбито. Ей нужно набраться сил. Не хочу, чтобы письмо снова подорвало ее здоровье.
– Хорошо, – согласилась Китти, – но, когда дело касается любви, вмешиваться не стоит.
Она предупреждает меня, намекая на себя?
Я недовольно сморщила нос и засунула письмо в карман платья.
– Я и не вмешиваюсь, – прямо ответила я Китти, – это касается здоровья Мэри.
Китти отодвинула тарелку в сторону.
– Девочки, боюсь, я больше не смогу съесть ни кусочка этих пережаренных яиц. Пойду работать. Сестра Гильдебрандт говорила, что сегодня к нам поступит пациент.
Всю дорогу в лазарет я переживала из-за слов Китти, но сразу забыла об этом, когда узнала, что с соседнего острова к нам направляют раненого пилота. Пилот был нашим первым настоящим пациентом, не считая Уэстри, которого лечила я.
Летчика привезли в четверть одиннадцатого. Ситуация была серьезной, насколько мы вообще могли себе это представлять – осколки попали в голову. Китти, которая привезла солдата на операцию, работала вместе с доктором, твердой рукой удаляя покрытые кровью осколки металла и выбрасывая их на поднос. Лиз с извинениями вышла из комнаты – ее стошнило, но Китти не дрогнула. Она проделала все с таким умением и легкостью, что доктор попросил ее остаться еще на час и ассистировать при уходе за пациентом. Она сразу же согласилась.
Когда закончилась наша смена, я вернулась к казармам, мечтая отдохнуть от стерильности лазарета в уютном бунгало. Я собрала небольшую сумку, положив туда ножницы, иголку, нитки и кусок бледно-желтой ткани, найденный неподалеку от лазарета. Я решила, что материал отлично подойдет для занавесок.
Когда я пришла в бунгало, Уэстри там не было. Вспомнив о нашем тайнике, я достала из книги ключ, отперла дверь и положила сумку на стул.
Я сразу принялась работать над занавесками – измерила ширину окон, подсчитала длину и ширину каждого отрезка, разложила все на полу и, отпугнув маленькую ящерицу, начала разрезать ткань. Подшивая шторы, я слушала пение птиц. У меня не было утюга, чтобы погладить ткань, но я надеялась, что мягкий, влажный воздух со временем выпрямит неровности занавесок.
За шитьем я думала о Уэстри, таком непосредственном и энергичном, совсем не похожем на последовательного, уравновешенного Герарда. Почему Герард не может вести себя свободнее и жизнелюбивее? Пропуская нитку с иголкой сквозь ткань, я поняла, что здесь, в тропиках, мои переживания по его поводу только усилились. Особенно меня задевало, что он остался в стороне от войны. Почему он не пошел против воли отца и не повел себя более достойно?
Когда я вставляла прут в первый комплект штор, то вспомнила о картине под кроватью. Картина, конечно, привлекала меня, но в первую очередь мне был интересен автор.
Кто мог здесь жить? Мужчина вроде Уэстри, любитель приключений? Я представила, как Уэстри поселится на острове. Может, женится на аборигенке вроде той, которую мы с Лансом и Китти встретили на рынке. Как же ее звали? Кажется, Атея. Но будет ли он счастлив с такой женщиной? Я ухмыльнулась. В каком-то плане определенно – да, но не заскучает ли он с ней? Ведь ее интеллект явно не дотягивал до интеллекта Уэстри. Страсть стихает, но любовь бессмертна. Я надеялась, Китти когда-нибудь это поймет.
Вдруг в бунгало стало темно. Я выглянула в окно – на небе разрослись пухлые серые облака, готовые вот-вот разразиться дождем. Я оглядела пляж, надеясь увидеть Уэстри, и вдруг вспомнила про почтовый ящик, вернее, про скрипучую половицу в углу. Я подошла, приподняла ее, заглянув внутрь, и сразу увидела белый конверт:
«Дорогая миссис Клео Ходж,
Думаю, тебе интересно узнать, кто такая Клео Ходж. Что ж, милая моя, – это ты. Нам нужны кодовые имена на случай, если н