Я стояла посреди бульвара Сен-Жермен и смотрела на каменное здание впереди – величественное, с маленькими балконами, заставленными цветочными горшками. В окнах горели свечи. Интересно, как жила Мэри во время оккупации и чем продолжилась история с Эдвардом? Письмо все изменило? Он ее вернул? Их ждал счастливый финал? Было уже поздно, около десяти, но было приятно смотреть на горожан, сидящих в кафе, и влюбленных, гуляющих, взявшись за руки. Но свидетельства ужаса, пережитого городом, еще остались. Возле мусорного контейнера валялся изрезанный, наполовину сожженный нацистский флаг. Зеленый навес пекарни через дорогу почернел от пожара, в одном из окон не было стекла. Желтая звезда Давида болталась на двери.
Я зашла в дом Мэри, отыскала нужную квартиру и тихо постучала. Вскоре послышались шаги, щелкнул замок.
– Анна! – воскликнула Мэри. – Ты приехала!
Я обняла старую подругу со слезами на глазах.
– Ущипни меня. Сама не верю, что я здесь.
– Ты, должно быть, устала.
Я глубоко вздохнула.
– Мэри, скажи мне, как Уэстри? Ты его видела? Он…
Мэри опустила взгляд.
– Я не была в больнице несколько дней, – тихо ответила она. – Но, Анна, ранения серьезные. Он буквально изрешечен пулями.
У меня перехватило дыхание.
– Я не могу потерять его, Мэри.
Старая подруга заключила меня в объятия.
– Пойдем, тебе надо отдохнуть. Прибереги слезы на завтра.
Я последовала за Мэри. Она включила две лампы и усадила меня на диван с золотой отделкой.
– Красивый дом, – пробормотала я, продолжая думать о Уэстри.
Мэри пожала плечами. Она смотрелась здесь как-то неуместно, словно школьница в вечернем наряде матери.
– Я тут долго не пробуду, – сказала она, не вдаваясь в детали. – Хочешь сэндвич? Круассан?
Я глянула на ее левую руку. На безымянном пальце не было кольца. Я инстинктивно прикрыла правой рукой свое бриллиантовое кольцо, вспомнив, как спрятала его на острове.
– Нет, спасибо.
Мэри очень изменилась. Но чем? Все те же рыжеватые волосы, та же прическа. Та же улыбка, те же неровные зубы. Но глаза… Да, изменились глаза. Они стали грустными, и мне не терпелось узнать причину этой глубокой грусти.
– А что Эдвард? – Имя эхом прозвучало в ночном воздухе, и я в ту же секунду пожалела о сказанном.
– Эдварда нет, – безучастно промолвила она, глядя в окно на сверкающие огни Парижа и Сену вдалеке. – Больше нет. Послушай, мне не хочется об этом говорить, если ты не против.
Я быстро кивнула:
– Представить не могу, что тебе пришлось пережить во время оккупации.
Мэри провела рукой по волосам.
– Просто ужас, Анна. Мне повезло, что я, американка, все еще здесь. Во многом помог французский, я учила его в колледже. Документы, которые Эдвард… – Она запнулась, словно упоминание его имени ее ранило. – Он сделал все необходимые бумаги. Удивительно, что меня не схватили, ведь я участвовала в Сопротивлении.
– Мэри, как страшно… Ты такая храбрая.
– Нацисты проводили чистки. Стоило что-то не так сказать или сделать, тебя сразу отправляли на допрос. Выселяли бедные еврейские семьи. – Она остановилась, указывая на дверь: – В этом доме жили три семьи. В соседней квартире – четыре человека. Мы пытались их спасти, но опоздали. Не знаю, вернутся ли они когда-нибудь…
– Ах, Мэри…
Она встряхнула головой, словно отгоняя воспоминания – возможно, слишком болезненные, – и достала носовой платок.
– Прости. Я думала, что смогу тебе все рассказать, но боюсь, это слишком тяжело…
Я взяла ее за руку, заметила маленький розовый шрам и сразу вспомнила Бора-Бора.
– Пожалуйста, – сказала я, – давай не будем говорить о прошлом.
– Боюсь, оно меня никогда не оставит, – вздохнула Мэри.
Я попыталась сказать что-то хорошее:
– Но город спасен.
– Да, и это чудо. Мы думали, что его сожгут вместе с нами.
– Мэри, – осторожно начала я, – как ты здесь оказалась? Из-за письма, что я дала тебе перед отъездом с острова?
– Если бы ответ был так прост… Нет, зря я сюда приехала.
На мгновение я пожалела, что отдала письмо и не уберегла Мэри от этих страданий. Но иначе она бы не оказалась в Париже. Не нашла Уэстри. Не позвонила. Я изумилась, как переплетались наши истории, надеясь, что всех все-таки ждет счастливый финал.
– Куда теперь? – спросила я, внимательно вглядываясь в ее лицо, надеясь увидеть улыбку или свет в глазах, хоть какой-нибудь признак надежды. Но Мэри мрачно посмотрела в окно:
– Пока не решила.
За окном блестели огни, и мне стало легче при мысли о том, что где-то там, в этом городе, – Уэстри.
– Ты пойдешь завтра со мной в больницу? Я ужасно нервничаю перед встречей, после… После стольких месяцев.
На мгновение взгляд Мэри прояснился.
– Конечно, пойду. Знаешь, Стелла тоже здесь.
– Правда?
– Да, с прошлого месяца.
– А Уилл?
– Тоже. У них скоро свадьба.
– Чудесно. Буду рада ее увидеть.
– Несколько дней назад они отправились на юг. Она огорчится, что вы разминулись.
– Во сколько нам завтра выходить?
– Посещения начинаются в девять. Возьмем такси. Твоя комната прямо по коридору – вторая дверь налево. Ты, наверное, устала. Иди, отдохни.
– Спасибо, Мэри, – сказала я и взяла сумку.
Прежде чем отправиться в спальню, я еще раз оглядела гостиную. Мэри неподвижно сидела на диване, опустив руки на колени и глядя на Сену и сияние освобожденного Парижа.
Я почувствовала – здесь, в этих стенах, что-то произошло. Что-то трагическое.
Вдали показался Американский госпиталь, и я сжала руку Мэри, глядя на огромный фасад. Солнечная погода не смягчила вид сурового здания.
Я повернулась к Мэри:
– Почему оно такое…
– Враждебное?
– Да.
– До освобождения здесь творились страшные вещи.
Мэри рассказала, что двенадцатиэтажное здание, некогда больница Бьежон, самая большая в Париже, было захвачено нацистами. После освобождения генерал-майор Пол Хоули, хирург, очистил здание от оборудования, которое нацисты использовали для жестоких экспериментов над людьми, в основном – поляками и евреями. Теперь на верхнем этаже нарисовали красный крест, но мне показалось, он скорее походил на бомбардировщик.
Мэри указала на одно из окон:
– Видишь, вон там? Открытое окно на седьмом этаже?
Я кивнула.
– Я нашла там полячку с ребенком, они умерли от голода. Нацисты проводили над ними эксперимент. Наблюдали через окно и все записывали. Я читала бумаги. Она умерла через девять дней. Ребенок – через одиннадцать.
Меня передернуло.
– Но ужас закончился, – гордо продолжила Мэри. – Генерал Хоули преобразил это место. За последние две недели поступило около тысячи человек, и будут еще.
Я не могла оторвать взгляд от седьмого этажа.
– Анна?
– Да? – слабо отозвалась я.
– Ты готова?
– Надеюсь.
Мы поднялись по ступенькам и зашли внутрь. В густом, тяжелом воздухе повис мрак. Зло, творившееся здесь, не могло исчезнуть бесследно. Можно оттереть стены, отмыть полы, но ощущение зла по-прежнему витало в воздухе.
Мэри нажала кнопку девятого этажа, лифт поехал вверх. Первый, второй этаж. Мои мысли замелькали вместе со световым табло. Он в сознании, узнает меня? Третий этаж. Он меня еще любит? Четвертый. Что нас ждет?
– Ах, Мэри, – я вцепилась в руку подруги, – мне так страшно…
Она не стала меня утешать или успокаивать:
– Ты правильно сделала, что приехала. Подведешь итог, не важно, какой.
Я вздохнула.
– Ты общалась с Китти?
На мгновение Мэри смутилась, и я поняла, что до нее дошли отголоски истории наших отношений на острове.
– Насчет этого, – нервно начала она, – я должна тебе кое-что сказать. После того как я позвонила…
Вдруг лифт остановился на пятом этаже, и в кабину зашли врач с двумя медсестрами, прервав наш разговор.
Мы вышли на девятом, и я невольно ахнула. На койках лежало около трехсот раненых солдат, укрытых темно-зелеными шерстяными одеялами.
– На этом этаже много тяжелых пациентов, – объяснила Мэри.
Сердце бешено заколотилось в груди.
– Где он? – лихорадочно озираясь, спросила я. – Мэри, отведи меня.
К нам подошла медсестра моего возраста и кивнула Мэри:
– Я думала, сегодня у тебя выходной.
– Да, – ответила Мэри, – я здесь ради подруги. Она хочет повидать мистера Грина.
Сестра посмотрела на меня и снова на Мэри:
– Уэстри Грина?
Звук его имени в устах другой женщины заставил меня содрогнуться.
– Да. Уэстри Грина.
Медсестра повернулась ко мне. Ее глаза сузились:
– А вы?
– Анна. Анна Келлоуэй.
– Ну, – она многозначительно посмотрела на Мэри, потом со вздохом обернулась на койки с солдатами, – не уверена, что… Но я посмотрю.
Когда она ушла, я повернулась к Мэри:
– Не понимаю. Почему она ведет себя так странно?
Мэри окинула взглядом помещение, явно избегая смотреть мне в глаза.
– Мэри, – взмолилась я, – что случилось?
– Давай присядем, – сказала она и подвела меня к ближайшей скамейке. Над головой стучали часы, и каждая секунда была словно пытка.
– Когда я звонила, то знала еще не обо всем. Я не знала, что Уэстри…
Мы подняли взгляд, услышав приближающиеся шаги. Я с изумлением узнала знакомое лицо.
– Китти! – воскликнула я, вскакивая на ноги. Несмотря на прошлое, я была готова заключить в объятия старую подругу, подарить ей любовь и прощение. Но мгновенно остановилась, встретившись с Китти взглядом – она смотрела на меня как на чужого человека.
– Привет, – сухо поздоровалась она.
Мэри поднялась и встала рядом со мной.
– Китти, Анна проделала долгий путь, чтобы увидеться с Уэстри. Надеюсь, мы сможем ее к нему отвести.
Китти нахмурилась:
– Боюсь, это невозможно.
Я покачала головой и часто заморгала – глаза защипало от слез.