Мы шли лавировкой, и, помимо постоянной работы по уборке, постановке и перемене парусов, приходилось время от времени вызывать всех наверх для поворотов. Когда, сгрудившись на палубе у брасов, под веселое улюлюканье блоков, с веселыми прибаутками и обрывками песен, ребята тянули снасти и вкатившаяся волна накрывала их с головой, они только фыркали, как тюлени, и весело ругали старый, седой, не в меру расходившийся океан.
Наш радиотелеграфист Виктор Петрович Семенов все время сидел в своей каюте, наполовину залитой водой, высоко поджав босые ноги к перекладине под сиденьем стула, и возился со своим игрушечным аппаратом. Но результаты его работы до сих пор оставались тайной и для меня, и для всего комсостава корабля.
Однажды, за обедом в кают-компании, я высказал удивление, почему мы не получаем метеорологических бюллетеней с норвежских станций.
— А кто вам сказал, что мы их не получаем? — ответил обиженным тоном радист. — Я их аккуратно два раза в день получаю, они у меня все в журнале записаны.
— Так что же вы их мне-то не сообщаете?! — вскипел я.
— А вы меня о них спрашивали?..
На следующий день я узнал другую новость: мы можем принимать радио, а наше радио не могут принимать ни береговые станции, ни другие суда. Радиоволна нашей игрушечной станции оказалась всего в 300 метров, и удлинить ее мы не могли. Нормальная длина волны морских установок — 600 метров… И станция, и радист стоили друг друга!
После приказа о том, чтобы все, что принимает наша радиостанция, немедленно сообщалось мне, мы стали получать и метеорологические бюллетени, и газетные новости, и чужие телеграммы. Когда впоследствии погода исправилась, то по вечерам наш радист стал приглашать даже членов кают-компании слушать радиоконцерты. Приемник у нас оказался хороший.
Как-то два дня подряд нас вызывала бергенская станция, сообщая, что на «Товарищ» есть телеграмма. Наша станция все время отвечала: «Слушаем, просим передать текст», но Берген нас не слышал. В конце концов мы получили эту радиограмму через одну маленькую норвежскую станцию со следующим предпосланием: «Уловив случайно ваши бесплодные попытки связаться с нашими станциями, я настроил свой приемник на вашу волну в 300 метров, можете ежедневно от 16 до 18 часов передавать свои радио через меня».
Мы довольно долго пользовались услугами этого норвежского благодетеля, и я успел передать через него служебное донесение о положении и местонахождении судна и коротенькое радио своей семье.
17 и 18 июля, в широте 66° северной и долготе 10° восточной, мы испытали еще один зюйдвестовый шторм, но уже меньшей силы.
От 18 до 26 июля шли лавировкой к югу, вдоль норвежских берегов, неся все, или почти все, паруса и имея от 4 до 6 миль хода.
На рассвете 26-го, на широте Бергена, мы получили наконец попутный северный ветер и быстро проскочили Немецкое море[75]. Конечно, сравнительно быстро, потому что «Товарищ» за свою продолжительную стоянку в Мурманске так оброс бородой из водорослей, что при попутном ветре в 4–5 баллов и при всех парусах, то есть при условиях, когда хорошее парусное судно должно делать десять, одиннадцать узлов, я не мог выжать из «Товарища» больше восьми с половиной.
Я до сих пор ни слова не сказал ни об экипаже, ни о внутреннем устройстве «Товарища». Затем мне неоднократно приходилось употреблять технические названия различных парусов и снастей. Прилагаемый к книге маленький чертеж и фотография корабля под парусами дадут понятие о его устройстве и парусности, и я перехожу прямо к экипажу.
Экипаж «Товарища» состоял из меня — капитана корабля, четырех помощников, двух преподавателей — руководителей учебных занятий учеников, врача, радиотелеграфиста, машиниста, заведовавшего маленьким вспомогательным котелком, паровыми лебедками, помпами и прочими несложными механизмами нашего чисто парусного корабля, двух боцманов, парусника, плотника, повара (кока), его помощника, буфетчика, уборщика кают, пятнадцати матросов, двух юнг и пятидесяти двух учеников. Всего было восемьдесят семь человек. Восемьдесят восьмым был тов. Е. Ф. Ш. — корреспондент «Комсомольской» и «Ленинградской правды», официально числившийся в судовых документах секретарем капитана.
В конце концов тов. Ш. пришлось волей-неволей оправдать свой официальный титул, так как он имел с собой собственную пишущую машинку с русским и латинским шрифтами, и мы взвалили на него порядочную долю корабельной переписки.
Как всегда, когда глубоко сухопутный человек случайно попадет в среду моряков, ему, если он не умеет понимать шуток и сам отшучиваться, приходится плохо. Он делается объектом острот и добродушных, но подчас надоедливых издевательств. Но тов. Ш. довольно благополучно вышел из этого положения. Начать с того, что его не укачивало. Он очень заинтересовался морским делом, терминологией и быстрым темпом начал оморячиваться. Только однажды, когда после последнего шторма задул легкий попутный ветерок и обрадовавшийся Ш. поспешил написать в своей очередной корреспонденции: «Наконец мы дождались благодатного попутного ветра, лежим на курсе, лица всех просияли», — ему порядочно попало от товарищей, потому что, продержавшись два, три часа, ветер снова повернулся к юго-западу, задул в лоб, и «Товарищу» снова пришлось лавировать. Ш. полушутя-полусерьезно был обвинен в том, что он сглазил ветер.
В конце концов про него было сложено следующее стихотворение:
Он не был парусник, но как корреспондент
Лавировать умел на славу,
И каждый неприятный инцидент
Легко он обращал в веселую забаву.
Попав в среду угрюмых моряков,
Пропитанных отсталым суеверьем,
Готовых из-за всяких пустяков
Не только оскорбить тяжелым недоверьем,
Но даже все несчастия в пути
Приписывать ему единолично,
Он выход из всех бед всегда умел найти
И отвратить беду всегда умел отлично.
О, сколько раз капризный капитан.
Порою ласковый, порою злой как черт,
Готов был приказать, хотя и не был пьян:
«Корреспондента выкинуть за борт!»
Домоклов меч угрозы самосуда
Всегда висел над бедной головой,
И ужас смерти шел за ним повсюду,
Как неотступный, страшный часовой.
Он все стерпел и ход нашел он верный
К обросшим мхом безжалостным сердцам,
И чрез три месяца усилий непомерных
Он моряком почти что стал и сам.
Взгляните на него: вот он стоит пред вами
В фуражке сдвинутой, с морской трубой в руках,
С расставленными в стороны ногами,
С короткой трубкой, стиснутой в зубах…
И верю я, что скоро день настанет,
Когда корреспондент, как лучший марсовой,
Взбежав наверх, на грота клотик станет
Ногами вверх и книзу головой…
Вечером 29 июля, с тихим попутным северо-восточным ветром, «Товарищ» под всеми парусами подходил к входу в Английский канал, или, как он называется в наших географиях, Па-де-Кале.
Плавание Английским каналом для больших парусных кораблей представляет большие затруднения и требует неусыпного внимания. Приливные и отливные течения, отражаясь у извилистых берегов Англии и Франции, расходятся в разные стороны и достигают значительной силы. Лавировка при этих условиях крайне затруднительна. Кроме того, здесь бывают частые туманы, а канал кишит всякого рода судами, не только идущими с востока на запад или с запада на восток, но и пересекающими его в разных направлениях. Западные и северо-западные штормы достигают в канале страшной силы и образуют высокое, неправильное, бросающее корабль во все стороны волнение.
В старые годы, когда было много парусных кораблей, существовал особый промысел — провод их через Английский канал. Лоцманские боты и особые буксирные пароходы встречали корабли за пятьдесят и даже за сто миль от берегов и за сравнительно недорогую цену проводили их через канал, вводили в порта и выводили их из портов. Теперь, с падением парусного флота, промысел этот давно прекратился, и никто не встретит пришедшего издалека парусника, пока он не подойдет к порту так близко, что его сигналы будут разобраны с береговой сигнальной станции, которая и вышлет ему буксир по установленной правительством таксе. Конечно, при наличии на корабле радиостанции, можно заказать буксирный пароход в любое время и почти в любом порту. Но тогда он сдерет с вас бешеную сумму, потому что будет работать вне портовых вод и не по таксе. К тому же, я уже говорил, что наша радиостанция никого, кроме далекого от нас теперь благодетельного норвежца-любителя, не могла вызвать.
Итак, без всякой надежды получить лоцмана или буксирный пароход, пришлось, пользуясь попутным ветром, идти каналом без помощи, руководствуясь картами, лоциями и собственным опытом.
В одиннадцатом часу ночи прошли довольно близко мимо залитого огнями Дуврского порта. Как раз в то время очередной ночной пароход пересекал канал, везя сотни богатых путешественников во Францию. На пристани в Кале их уже ждал роскошный поезд, который должен доставить их к утру в шумный, веселый Париж и далее в Ниццу, Монте-Карло или в горы Швейцарии, где так легко и приятно тратятся английские фунты стерлингов.
Мне было все равно, в какой из портов южного берега Англии заходить на ремонт, и я решил идти на запад до тех пор, пока меня будет нести попутный ветер.
Утром 1 августа мы подошли к юго-восточной оконечности острова Уайт, и здесь ветер совершенно стих.
Подобравшись с приливным течением как можно ближе к берегу, мы стали на якорь.
Вопрос, в какой порт заходить, решался сам собой. Ближайшим к нам портом был Саутгемптон.
Мы подняли сигнал «Прошу выслать буксир», лоцманский флаг и свои позывные. Позывными называются комбинации из четырех буквенных флагов, условно обозначающих имя корабля. Позывные «Товарища» были флаги, обозначавшие буквы Л, Б, Г, Е. Кроме флажных позывных судам, имеющим радиоустановки, присваиваются еще и радиопозывные.