Тарпин тоже встал, но руки не протянул. На его лице изобразилось изумление.
– Вы мне отказываете?
– Да.
Он на глазах превратился из скулящего просителя в агрессора.
– Потому что я закрутил с вашей женой?
– Считайте, что так.
– Но вы ее не любили. Вы трахали все, что движется. Вы о ней не заботились. Она могла принадлежать вам одному, а вы ее сами оттолкнули.
Во взбешенном состоянии он напоминал себя прежнего – порозовевшие щеки, крысиная мордочка. При всей своей худобе он был жилист и, даже усохший и постаревший, был выше и моложе Биэрда.
– Я не искал приключений! – выкрикивал Тарпин. – Это Патриция меня соблазнила, чтобы отомстить вам. Мне своих проблем хватало. Моя жена сбежала вместе с детьми. Вы сами растоптали ваш брак. Такая красавица. Вы разбили ее сердце!
Держа в уме вариант насильственных действий, Биэрд бочком отступал вдоль скамейки. Ему было далеко до Тома Олдоса, ломавшего коленные чашечки. Отойдя на благоразумную дистанцию, он сказал:
– Там, возле шоссе, стоит патрульная машина. Если вы не уйдете, я позову полицейских, и они с вами обсудят вашу туристическую визу. В здешних краях нелегалов не жалуют, чтоб вы знали.
– Подонок! Трусливый подонок!
Биэрд со всей возможной поспешностью скатился с трибуны и зашагал прочь. Он достиг другого конца плаца и направлялся к барбекю в техасском стиле, а издали еще доносились слабые крики: «Говно! Трус! Мошенник! Ты меня еще попомнишь!» Честные граждане оборачивались, кое-кто бросал неодобрительные взгляды на Биэрда. Минутами позже, не туда свернув, он очутился перед величественной колоннадой биотуалетов и, решив воспользоваться одним из них в свое удовольствие, шмыгнул в кабинку. Когда он оттуда вышел и огляделся, то увидел вдали Тарпина, голосующего на шоссе.
Биэрд опаздывал на свидание с Дарлиной, но он устал и вспотел, к тому же было над чем задуматься, поэтому он медлил. Тарпин, не Олдос, был любовником, от которого Патриция не могла отделаться, и тогда она придумала эту легенду, чтобы избежать еще одного фингала под глазом. Но не это остановило Тарпина, а хорошая трепка от Олдоса. Даже если бы Биэрд задушил последнего голыми руками, Тарпин все равно принял бы вину на себя, настолько далеко он зашел в своем помрачении. Биэрдовское прошлое частенько являло собой месиво, наподобие завонявшего разжиженного сыра, перетекающее в настоящее, но вот данное изделие, напротив, производило впечатление чего-то сравнительно твердого, скорее пармезана, чем бургундского эпуасса. Это сравнение направило его мысли в веселое русло, напомнив ему о чувстве голода, и техасское барбекю выплыло на него весьма кстати, но тут в кармане завибрировал миниатюрный компьютер. Экран сразу внес ясность: Мелисса. Звонит ему перед отходом ко сну. Однако в мембране он услышал рокот автомобильного мотора и, на заднем плане, пение Катрионы.
– Дорогая, – начал он первым, опережая ее. – Я пытался до тебя дозвониться.
– Мы были в самолете.
Сбежала-таки с дирижером и прихватила с собой ребенка, тут же пронеслось в мозгу.
– Где вы? – раздраженно спросил он, ожидая очередного вранья.
– Мы только что выехали из Эль-Пасо.
Он помедлил, переваривая услышанное.
– То есть как? Не понял.
– Мы едем к тебе. Сейчас в семестре пауза, Леночка присматривает за магазинами, а нам с Катрионой, как ты знаешь, надо с тобой кое-что обсудить.
– Например? – Биэрд почувствовал за собой безымянную вину. Что он натворил на этот раз?
– Позвонила некая Дарлина и сообщила, что вы собираетесь пожениться. Перед этим событием твоя дочь и я хотим с тобой поговорить.
Вот оно что. В его памяти эта тема осталась как легкий туман или полузабытый сон, но сам момент он помнил, несколько недель тому, в спальне трейлера. С тех пор Дарлина к ней не возвращалась.
– Мелисса, – сказал он, – это пустая болтовня, можешь мне поверить… – Как будто его слова могли вернуть их назад в Лондон и оставить этот вечер в его распоряжении.
– Подожди, – оборвала она его, – у меня тут съезд… Есть еще одна вещь, о которой ты должен знать до того, как мы увидимся. Терри.
– Да?
– Он не существует. Я его сочинила. Надо было как-то спасти лицо. Глупо, я знаю. Это только усугубило ситуацию.
– Я понял, – сказал Биэрд.
Он таки понял. Она рассочинила Терри, и теперь от него ждут, что он точно так же рассочинит Дарлину. До него донеслось то ли пение, то ли крики Катрионы.
– Скоро увидимся. Ты наш. – Мелисса отсоединилась.
Он так и застыл, прислонясь к столбу с громкоговорителем. Слава богу, тот помалкивал. Солнце клонилось к закату, стройплощадка постепенно пустела, и рабочие, закончив смену, потянулись к автостоянке. Ему помнилось, что в один из жарких дней, хорошо выпив, они с Дарлиной занимались любовью, а кондиционер, работавший на полные обороты, трясся как припадочный на зарешеченном окне. За секунды до его оргазма она, взяв в горсть его яйца, выразила пожелание, чтобы он на ней женился, на что он сказал – или прокричал – «да». Может, именно эта идея, совершенно дикая и безрассудная, и довела его до экстаза. Как он мог всерьез ей это обещать, когда он и на Мелиссе-то не женился? И разве можно верить мужчине в такую минуту? Вся беда в том, что Дарлина прознала о его «другой жизни» и, будучи серьезным игроком, решила выкрутить ему руки. Кое-кого или всех разом ждет большое разочарование. Не в первый и не в последний раз.
Биэрд потянулся за инфракрасным ключом от машины; как же ему сейчас хотелось быть подальше от Лордсбурга, и все эти воображаемые километры, казалось, сосредоточились в обнадеживающей твердости ключей. Разумнее всего было бы немедленно улизнуть отсюда и заночевать в близлежащем мотеле где-нибудь в Деминге, весь завтрашний всемирно-исторический день продержать обеих дам на расстоянии, а уж потом встретиться с ними, вместе или порознь. Только не сегодня вечером. Но уже по дороге к машине он сильно опечалился, из-за того что не проведет с Дарлиной обещанный час. Старый добрый парламент его «я» раскололся на две воинствующие фракции. Красноречивый голос опыта, перекрывая общий гомон, утверждал, что отказ от долгожданной разрядки может пагубно сказаться на его концентрации. Он проигнорировал этот голос и продолжил путь. Иногда мужчина должен идти на жертвы – ради науки, ради будущих поколений.
И тут явился спасительный выход. Он сделал каких-нибудь тридцать шагов, когда за спиной выкрикнули его имя. Она вышла из-под навеса техасского барбекю, всего в сотне метров от него, и побежала навстречу с раскинутыми руками и трясущимися телесами, и он почувствовал облегчение. Они двинут прямиком к нему в мотель. От него уже ничего не зависит.
По каким-то своим соображениям она не спросила, почему он шагал в неправильном направлении. Они шли к парковке по зеленому биотуалетному проспекту, взявшись за руки. Дарлина предложила вариант: она оставляет свою машину и садится к нему. На это ему нечего было возразить, разве только, что и эту ночь, и завтрашнее утро он вынужден будет провести в ее обществе. Это наверняка входило в ее планы. Когда он взял курс на Лордсбург, ее левая рука вдруг оказалась у него между ног, и всю дорогу она его ласкала, при этом рассказывая, чтo она с ним будет делать, когда они окажутся в номере. Он ехал в трансе, ни о чем не думая, зато с определенными мыслями въехал на стоянку перед мотелем и припарковался под окном своего постоянного номера. Как робот, подошел зарегистрироваться к стойке портье. И вскоре их возбужденные голые тела уже валялись на прохладных простынях за запертой дверью. Каких-нибудь десять лет назад, когда, казалось, еще можно было спастись с помощью физических упражнений, он бы пришел в ужас от собственной пышнотелости и складчатого подбородка, напоминавшего гармонь, и от женской тушки, которую сейчас оглаживал, и от запаха пота, острого, как аромат свежескошенной травы, исходившего от подмышек, промежности и подколенных складок, этих потаенных мест, почти не видящих свежего воздуха и света. Однако волнения не убавилось. Дарлина была щедрой и искусной любовницей, сосавшей и лизавшей, дразнившей и вводившей, но в момент оргазма он все же удержался от предложения руки и сердца.
Потом они лежали бок о бок. А потом она поднялась на одном локте, ласково глядя на него сверху и поигрывая редкими пучками волос, что сохранились у него за ушами. Его глаза были закрыты.
– Майкл? – зашептала она. – Милый?
– Мм.
– Я говорила, что люблю тебя?
– Да…
В его мыслях с необычайной ясностью воскрес дружок фотон и то место в записях Тома Олдоса, где речь шла об электронном смещении. Похоже, существует недорогой способ усовершенствовать панель второго поколения. Вернувшись в Лондон, он сдует пыль со старой папки. Он еще раз ублаготворенно сказал:
– Да.
– Майкл?
– Мм.
– Я тебя люблю. И знаешь что?
– Мм?
– Ты мой, и я тебя никогда не отпущу.
Он открыл глаза. Его покоробило, посткоитально, что женщины, вместо того чтобы напрочь забыть о своем предкоитальном «я», продолжают гнуть свое с упорством, достойным лучшего применения. Он же, напротив, наслаждался своим заново открытым неделимым ядром, этим глубоко спрятанным, вечно лелеемым крошечным существом, так похожим на – не абсурдно ли? – человеческий зародыш. Еще десять минут назад он полагал, что принадлежит ей. А сейчас мысль о том, что он должен кому-то принадлежать, что вообще кто-то должен кому-то принадлежать, давила на психику.
И в нем тут же поднялась волна протеста.
– Ты позвонила Мелиссе.
– Конечно! И не один раз.
– И ты ей сказала, что мы собираемся пожениться?
– А ты думал.
Совершенно голая, она откуда-то извлекла свежую жвачку – она никогда не жевала, пока они занимались любовью, – и заработала челюстями, которые совершали привычные круговые движения, явно наслаждаясь моментом и взирая на него с благодушной улыбочкой в ожидании взрыва.
– Как ты раздобыла номер? – Вопрос не по существу, но ее беспечность совсем выбила его из колеи.