Я ахнула, тут же захлопнув рот ладонями.
Он был прекрасен. Просто великолепен, как всегда. Высокий, стройный, в расстегнутой белой рубашке с закатанными рукавами и черных брюках, с небрежно растрепанными волосами и вечным штормом в серых глазах.
Самый красивый. Самый лучший.
Он подмигнул мне и ухватился за стойку микрофона:
— Простите. Вот вы все… — он обвел рукой собравшийся перед сценой народ. — Журналисты, да? Поднимите руку, кто журналист.
Стоящие группками мои однокурсники и гости, посмеиваясь, подняли руки — и их было много, ох, много!
— О-о-о-о… — протянул Стас. — Да у вас тут гнездо! Так вот. Ярина, иди сюда. Ближе. Ближе. — Он подмигнул мне. — Вот тут встань.
Я послушно дошла до пятачка у самой сцены.
Он выпрямился, раскидывая руки в стороны и торжественно объявил:
— Официальное заявление — я люблю эту девушку!
Я взвизгнула, пряча лицо в ладонях. Со всех сторон раздались радостные вопли, свист, ободряющие крики: «Молодец, мужик!»
Стас отцепил микрофон от стойки, подошел к краю сцены и присел на корточки.
Я подошла поближе на подгибающихся ногах.
— И прошу ее выйти за меня замуж… — сказал он тихо. Но в микрофон. И протянул мне ладонь. Я вложила в нее свои пальцы и ощутила легкое пожатие. — Кто напечатает эту новость к утру — получит от меня премию.
Не глядя, протянул микрофон Айне и спрыгнул, сразу заключая меня в объятия.
— Фигасе девка популярная, второй жених за день, на части рвут! — восхитился незнакомый пьяный голос где-то за моей спиной.
— Иди ко мне, — сказал Стас, и в облачных глазах сверкнуло солнце. — Люблю тебя невозможно, Кошка моя.
А у меня горло перехватило, я даже ответить ничего не смогла.
Но он не требовал ответа. Он его и так знал.
Склонился ко мне, целуя так… словно до него меня никто не целовал. Стирая их всех из памяти и из жизни.
— Поехали отсюда? — предложил хрипло и тихо. — Или я недостаточно опозорился?
— А как же мой торт? — жалобно спросила я. — Со свечками!
— Ждет тебя у нас дома. И ни с кем не надо делиться.
— Все мне одной?
— Нам двоим, жадная кошка.
— А фейерверки?
— Хочешь? — поднял бровь Стас. — Меня или…
— …фейерверки? — засмеялась я. — Тебя!
Я прижалась к нему такая счастливая, что сердце просто вытекало из груди, расплавив грудную клетку.
Интересно, можно ли умереть от счастья?
Он взял меня за руку и повел к стоянке.
Я обернулась, ища Инночку взглядом. Она показала мне издалека большой палец и помахала ключом от спальни. К ней подошел Пашка и что-то спросил. Инночка обернулась к нему… а что было дальше, я уже не видела, потому что через три минуты белый мерседес уже увозил меня домой.
Я сидела рядом со Стасом — красивым, невероятным, моим, и улыбалась как дура, любуясь его профилем. Он время от времени косился на меня и тоже с трудом прятал улыбку.
Через люк в крыше в салон врывался ветер, пахнущий летом, горькими травами и солнечным июньским вечером.
Или солнечным июньским счастьем?
Наверное, это одно и то же.
69. Самое важное молчание
Стас зарулил на стоянку у дома, я отщелкнула ремень безопасности, он тоже… но вместо того, чтобы выйти из машины мы вдруг потянулись друг к другу — руками, губами, всем. Нам вдруг стало мало просто быть рядом, мы слишком соскучились. И добрые полчаса целовались в машине, хотя в доме это было бы делать гораздо удобнее.
— Идем… — сказал Стас мягко, наконец отстраняясь.
Открыл мне дверь, помогая выйти, и крепко взял за руку.
Обрадованные собаки, которые все это время терпеливо пережидали, когда мы нацелуемся, подбежали и стали тыкаться в колени мокрыми носами. Я засмеялась, попытавшись увернуться, но полубигль подпрыгнул и все-таки ткнулся еще и в щеку. Внутрь они не пошли — там нас перехватил кошачий патруль и, скользя тихими тенями по сумрачному дому, проводил до кухни.
Стас отвлек их свежим кормом, а сам достал из холодильника огромный — реально огромный! — шоколадный торт, утыканный двумя десятками свечек.
Двумя десятками и одной! Я пересчитала.
Он щелкнул зажигалкой, и полумрак кухни озарил живой огонь.
— Загадывай желание, — кивнул он, устраиваясь с противоположной стороны стола.
Я посмотрела на торт в затруднении.
Даже и не знаю.
Вроде уже все сбылось, даже и мечтать толком не о чем.
Хотя…
Я улыбнулась и дунула — и одновременно, со своей стороны, дунул и Стас.
У свечек не было ни единого шанса!
— Ты снова мне помогаешь исполнять желания, — улыбнулась я. — А говорил, что закончил карьеру джина.
— Я на полставки джин, на полставки инкуб, — хмыкнул Стас. — Совмещаю.
Торт никак не поддавался ножу, как я ни старалась, и он встал, обогнул стол и отодвинул меня, занявшись истинно мужским делом — разрезанием именинных тортов.
— Почему ты передумал меня скрывать? — спросила я прямо под руку.
Но Стас ничего, не дрогнул, почти ровно отрезал огромный кусок и положил мне на тарелку.
Торт был мой любимый: с фруктами и взбитыми сливками и тонкими пластинками горького шоколада, с хрустом ломающимися под ложкой.
Вкусный — до безумия. Попробовав первый кусочек, я поняла, что правильно не стала возражать против размеров порции.
Идеальный торт.
— Ну… — Стас отрезал ломтик и себе, но гораздо скромнее. И устроился рядом, обняв меня свободной рукой и поглаживая пальцами по холке, так что маленькие волоски на шее вставали дыбом от едва ощутимых касаний. — Одно дело — тайная беременная любовница у меня дома. Совсем другое — девушка, которая меня любит. Кто ж будет скрывать такое сокровище от мира?
— Эй! — я боднула его в плечо. — Я серьезно.
— И я серьезно, Ярина, — он стер пальцем с моей щеки каплю взбитых сливок, облизнул его и поцеловал меня в губы. — В тот момент, когда ты спросила, кому мы расскажем, я растерялся. Ответил по инерции, как привык. Не сразу сообразил, что старые принципы не работают в новых условиях.
— Ай, ай… — фыркнула я. — Тугодум какой. А на интервью казалось, что быстро соображаешь!
— Я тогда тщательно подготовил каждый экспромт! — гордо вскинул голову Стас.
— Откуда ты знал, что я спрошу? — сощурилась я. — Не морочь мне голову!
— Просто ты очень предсказуемая.
— Что-о-о-о?!
Я замерла в нерешительности, не зная, чем в него швырнуть — салфеткой, вилкой или тортом! Но безнаказанным такое поведение не должно было остаться. Стас тихо засмеялся и легко чмокнул меня в нос. Пришлось удовлетвориться этой страшной карой.
— Без тебя у меня было время подумать, — серьезно продолжил он. — Особенно на тему, кто тут мудак и что делать, чтобы им не быть.
— И как не быть?
— Очень просто. Выбрать — не быть мудаком. И последовательно воплощать решение в жизнь.
— Это скучно… — проворчала я.
— Зато работает.
— Вот и проверим!
В этот вечер целовались, гладили настырных кошек, кормили друг друга с ложечки тортом, пять раз сгоняли со стола наглую Лиску и слизывали друг у друга с губ взбитые сливки.
Стас первым заметил, что мы уже давно больше валяем дурака, чем едим, и предложил:
— Пошли в спальню?
Я, конечно, согласилась, но путь наш туда был тернист и суров — по пути мы отчаянно целовались, зависая в самых неожиданных местах, роняли на пол куски торта с тарелки, которую зачем-то взяли с собой, хохотали и тискались. Пустую тарелку бросили где-то на подоконнике и ввалились в спальню, обнявшись так плотно, что я прямо ощущала, как на моем животе остаются синяки в форме пуговиц Стасовой рубашки.
Надо было срочно раздеться и заняться безудержным сексом, но упав на кровать, мы вдруг замерли, глядя друг другу в глаза, затихли, внезапно покинутые веселой страстью.
Больше не хотелось засовывать языки в горло, а руки в трусы.
Хотелось просто лежать и смотреть в глаза.
Между нами поселилось трепетное молчание и какая-то очень глубокая близость, возможная только в темноте и тишине.
— У меня огромный багаж ошибок и привычек по сравнению с твоим, моя Кошка.
— Ты ведь старше.
Пришло что-то пронзительное и настоящее, что родилось далеко не сегодня, но именно сейчас вдруг окрепло и захватило нас полностью, превращая из двух очень-очень разных людей в единое целое.
— Да. Но и ты уже начала набирать свой.
— Такова жизнь.
Мгновение истины, распахнутых навстречу сердец и слияния, что ярче и глубже любого секса.
— Я не хочу, чтобы с тобой это случилось. Не хочу добавлять туда свои чемоданы.
— Разве этого можно избежать?
Мы могли бы теперь пожениться хоть сто раз, не разлепляться в постели, пока кожа не растворится, навсегда приклеивая нас друг к другу, но это было бы уже только внешнее.
Все самое главное уже произошло.
— Можно попробовать. Жить так, будто моего не существует. Равным тебе. Я хочу, чтобы ты не сравнивала меня с другими — и сам не буду вспоминать прошлое.
— У тебя получится?
Вряд ли когда-нибудь мы теперь разойдемся из-за слишком скоро и неловко сказанных слов. Теперь это казалось невозможным.
— Конечно. Ведь ты в меня веришь.
— Да? Ну ладно. Раз ты сказал, что верю, значит верю.
Стас говорил шепотом, прямо мне в губы, развеивая последние сомнения, открывая самые тайные закоулки своей души. Просто потому, что так было — правильно.
— Хотя я уже испортил тебе жизнь.
— Ничего подобного.
Я отвечала — эхом, касаясь кончиками пальцев его лица.
— Забыл совсем, что ты не взрослая женщина, у тебя нет опыта. Ты не умеешь молчать и терпеть. Ценить меня за что-то другое, что я даю. Мир еще не обломал тебе рога.
— Поэтому я бодаюсь и хлопаю дверями?
Тишина и темнота между нами не давали шанса узнать, говорим мы это вслух или просто так громко думаем, что слышим мысли друг друга.
— Да. Невзирая на то, выгодно это тебе или нет. Следуешь своим чувствам. Пока еще можешь себе это позволить. И знаешь, что?