– Увидел тебя в рекламе, стал водить мышкой по твоей груди и случайно кликнул, – заржал Артем.
Я покраснела. Тот самый сарафан на видео выглядел катастрофически непристойным. А Пашка еще нарезал из него баннеров для рекламы истории пушистого котика, упавшего с небес. Я даже спрашивать не стала, почему он мне сразу не сказал, что на экране получается такое уродство. Ответил бы, что ему все нравится.
– Когда ты сможешь приехать ко мне, котеночек? – Артем положил ладонь на мою талию и приблизил губы к самому уху. – Я устал дрочить на баннеры.
Меня окатило горячей волной, а выжигающий взгляд Инночки, которая на этот раз не отвернулась, а чуть не слетела с лестницы, пытаясь подниматься и смотреть на нас одновременно, только добавил огня.
– В понедельник? – предложила я, заранее готовясь к отказу.
Но, кажется, неделимая неделя была прочно забыта, потому что он ответил:
– Забрать тебя отсюда? Или из кофейни?
Я едва успела прикусить язык, чуть не ляпнув, что сама доберусь. Стас бы не одобрил. Надо быть гордой!
– Отсюда.
– Договорились!
И Артем скользнул языком по моей шее, обвел им изгибы уха и не забыл нашептать все то, чем он собирался заняться со мной, когда заполучит на всю ночь.
Стас подошел к делу ответственно и присылал маленькие ролики с обрастающим темно-серым пухом котенком каждый вечер.
На одном он носился за палочкой с перьями, а поймав, с рычанием грыз. На другом – пытался открыть дверь, за которой ровным рядочком сидело пять или шесть кошек, принюхиваясь к чужаку, которого пока прятали от всех в отдельной комнате на карантине. На третьем – слизывал с длинных пальцев Стаса нежный паштет для котят, и я пересмотрела это видео раз двадцать, настолько это было… эротично. Пока на двадцать первом не захлопнула ноутбук, вдруг поняв, чем я занимаюсь.
Больная девка совсем. Может, у меня недотрах? Последние два раза обошлось без оргазмов, что после феерии, устроенной Стасом, я уже как-то отказывалась считать за секс.
Мама попыталась снова устроить мне скандал, но тем вечером я была дико вымотанная тремя рефератами, которые срочно писала весь день в библиотеке, и просто тихим, бесцветным голосом попросила ее отложить поедание моего мозга до окончания сессии. Как ни странно, это помогло.
Пару раз я прямо видела, как ее разбирает прикопаться, но она себя останавливала и уходила из кухни, где я сидела, зарывшись в учебники, и зубрила бесконечный список литературных журналов, в которых публиковались звезды золотого века русской поэзии.
В каком году какой открылся, в каком переименовался, кто из поэтов перешел из одного в другой и какого числа это случилось – я бы сошла с ума, если бы не переписка со Стасом, которая завязалась случайно после очередного ролика и затухала только днем, когда у него были совещания, а у меня дела на факультете.
Он рассказывал про клинику, отмахиваясь от вопросов о заводе: «Консервы как консервы, даже лучше – если крыса в чан упала, не надо все производство останавливать, пишешь на банке “На 25 % больше натурального белка!” и сокращаешь траты на рекламу».
Зато про очередного истекающего кровью безродного пса, которого буквально на руках притащила хозяйка, умоляя спасти и обещая хоть в рабство продаться, лишь бы Мимико мог снова бегать, он мог рассказывать бесконечно.
Причем ладно бы про хозяйку! Но Стас даже не поддержал шутку про то, приковал ли он ее наручниками в подвале, раз сама согласилась быть рабыней. Сухо сказал, что она оплатила титановый протез, объявив сбор денег среди друзей, а сама операция была за счет клиники. И потом поделился историей, как Мимико очнулся от наркоза, но не подавал вида, хотя его все еще зашивали. Хирург чуть инфаркт не получил, когда увидел, что пес смотрит на него ясными глазами. Но тот терпел до упора, даже не взвизгнул, как-то понимая, что ему помогают, а не мучают.
«После таких историй я подумываю открыть второй канал – про собак!» – написала я ему.
«Я подумаю, – ответил Стас. – Может быть, даже запущу такой проект. Возьму тебя ведущей. И вот тогда точно прикую кого-то наручниками в подвале!»
«Хозяйку Мимико?» – ужаснулась я.
«Хозяйку Туманно-Дымного Глазастика! – отозвался Стас, грозивший вписать в прививочный паспорт именно такое имя для своего подобранца. – После того, что между вами было, ты просто обязана его укотовить».
«Мне родители не разрешат((»
«Значит, будет жить у меня, а ты будешь воскресной мамой», – упорно давил Стас.
Мне очень хотелось спросить, будет ли он папой, но вспомнив, что мутная история с беременностью его жены все еще оставалась тайной, я удержалась и ничего не стала писать.
Так его последнее сообщение и висело неотвеченным, пока совсем поздно, когда я уже засыпала, экран лежащего рядом с подушкой телефона не засветился, вырвав меня из полусна.
«Спокойно ночи, Кошка…» – написал Стас.
И я вспомнила, что в переписке он уже давно не звал меня стервочкой.
Что бы это значило?
46. Русская журналистика первой четверти девятнадцатого века
Стас был прав. Артем изменился. И дело было даже не в чертовой среде и субботе, которые преследовали меня будто проклятие почти год и так легко рассыпались прахом за одну неделю. Утром в понедельник он прислал СМС: «Ты сможешь?» – и только потом уточнил, во сколько меня забирать после экзамена. А когда я ответила, что пока не знаю, уточню ближе к делу, не стал ворчать, как обычно, а попросил написать сразу, как пойму.
Я так волновалась из-за экзамена по истории русской журналистики, что свободных нервов, чтобы волноваться еще и из-за очередной встречи с мамой Артема, уже не оставалось. Две наши первые встречи настолько не удались, что я не питала никаких иллюзий насчет ее мнения обо мне. В конце концов, это мама Артема, пусть он с ней и разбирается. Я же его со своими родителями не знакомлю, берегу психику.
Мне надо было как-то упихать в экзаменационный наряд шпоры на сотню билетов. Никакие красивые платья тут не годились – в ход пошла тяжелая артиллерия: бриджи с кучей карманов и отворотов, футболка и сверху рубашка с длинными рукавами. Если прислушаться, то при ходьбе я вся шуршала. Оставалось надеяться, что в аудитории будет не слишком тихо.
Но Артем просто превзошел сам себя! Он не стал дожидаться моего сообщения. Он приехал в институт пораньше, как раз перед тем, как была моя очередь идти!
Обнял меня крепко, попутно помяв несколько важных шпаргалок, поцеловал так звонко, что под сводами факультета еще полминуты летало эхо, и шлепнул по заднице с напутствием:
– Все, иди. И без сданного экзамена не выходи! Мне не нужна девушка без высшего образования.
– Дурак… – хихикнула я, в последний раз оборачиваясь, перед тем как войти в аудиторию. За спиной Артема, на том конце коридора, я заметила бледную Инночку, которая замерла, заметив нас.
Ну и к черту. Ее проблемы.
На обратном пути мне казалось – весь мир у моих ног! Я повизгивала и каждые пять шагов вешалась Артему на шею, зацеловывая его до неприличия.
Он заслужил!
В тот момент, когда я окончательно поняла, что сейчас сдам пустой листочек и отправлюсь сразу в учебную часть за документами, он заглянул в аудиторию и вызвал преподавательницу «по важному делу». Она ни в какую не хотела идти, но он был обаятелен и настойчив. Настолько, что она даже встала из-за стола, чтобы подойти и объяснить милому юноше, что не будет выходить, пока у нее тут главные прогульщики сдают. Грешна.
Каюсь.
Чем он ее забалтывал, я не знаю, но за это время я умудрилась скатать весь билет, спрятанный под манжетой рубашки.
Из аудитории я летела как пробка из трехлитровой бутылки шампанского, врученной Шумахеру в честь победы на «Формуле 1».
Начисто почему-то забыв, что Артем ждет меня в коридоре.
Сразу на все три этажа вниз, стуча каблуками, распахивая дверь в солнечный июнь, больше не омраченный перспективой отчисления.
Там, впереди, оставались сущие пустяки – зачет, два экзамена, курсовик, установочные лекции и финальная оргия в честь дня рождения и свободы!
Никакая мама Артема мне была уже не страшна. Я ела мороженое, болтала, целовалась, вешалась ему на шею – не мороженому, конечно! – и с царственным повизгиванием приняла в дар букетик фиалок, купленный у метро.
Даже все еще не выветрившийся запах болота и мокрого бетона, что встретил нас в квартире, не смог испортить мне настроение. Несколько полос обоев в коридоре были ободраны, штукатурка с потолка отвалилась окончательно, и паркет «гулял» под ногами, все еще не опустившись на свое законное место.
– Проходи ко мне, – сказал Артем, скрываясь в кухне. – Принесу шампанское из холодильника, будем праздновать.
– А мама дома? – страшным шепотом спросила я, развязывая кроссовки.
– У бабушки, обещала вернуться попозже, так что мы гуляем на полную! – отозвался с кухни Артем. – Клубнику любишь?
– Ну… так. – Я вспомнила, как попыталась сожрать в одно лицо целую корзинку ежевики, но сдалась и принесла родителям. Мама даже не ворчала весь вечер.
На некоторое время ягоды среди меня потеряли свою привлекательность, но я надеялась еще восстановиться.
– Тогда еще шоколадку достану… – и на кухне захлопали шкафы.
Я стащила кроссовки, наклонилась, чтобы поставить их на подставку, и мой взгляд упал на заткнутые за край зеркала билеты со знакомым характерным шрифтом. Замерев от волнения, я вчиталась в плохо заметные в полутьме надписи.
«Горькие травы» в саду «Эрмитаж»! Моя любимая группа!
Они почти не дают концертов – не любят духоту клубов, а стадионы почти не собирают.
В субботу!
Сердце гулко стукнуло и ухнуло в желудок.
Артем ведь намекал, что нашу годовщину надо отметить как-то по-особенному. Она позже моего дня рождения, ну так и «Травы» редко выступают, вряд ли повторят специально для меня. Такой концерт – летним вечером прямо на природе, среди деревьев и фонариков, фонтанов и гирлянд, ах! Это же просто идеальный подарок!