Рафферти подозрительно посмотрел по сторонам, потом круто повернулся и пошел по коридору. Кассик зашагал рядом.
– Я отослал их, как только Пирсон предупредил меня, что Каминский сбежал. Это была моя инициатива: я не хотел, чтобы они оставались здесь в случае, если Каминский успеет сообщить о них Джонсу. Глупо, конечно: ведь если Джонсу что–то известно теперь, значит, он знал об этом год назад. Но я боялся нападения… Я видел, как его люди карабкаются на крыши домов, чтобы напасть на эту протоплазму. Я подумал, что они под этим предлогом могут забраться и сюда.
– Куда мы идем? – спросил Кассик.
– Я хочу показать вам проект. Я должен это сделать, если вы действительно присланы обеспечивать нашу безопасность. Как вы сможете охранять их, если даже не знаете, что это такое.
Кассик очутился в сложном лабиринте сверкающих чистотой переходов. Туда–сюда сновали люди, одеждой похожие на врачей и занятые каким–то своим, далеким от его понимания делом. Никто не обращал на него никакого внимания.
– Вот это их Убежище, – стал объяснять он, когда они остановились перед длинной прозрачной стеной. – Я приказал почистить и отремонтировать всю их скорлупу, пока их тут нет. Убил сразу двух зайцев. – Он стал осматривать приборы. – Еще немного, и можно будет войти туда.
Кассик с любопытством заглянул в этот громадный, наполненный паром резервуар. Там волнами ходили густые, сырые, тяжелые клубы пара, в которых утопал мрачноватый пейзаж. С грохотом работали какие–то механизмы, тонкими струйками разбрызгивая какую–то жидкость. Почва на вид была ноздреватой. Кое–где росли тощие кустарники; похоже, они никогда не приносили плодов. То здесь, то там поблескивали грязные лужи. Весь пейзаж был похож на болотистый берег какого–нибудь гнилого залива.
– Атмосфера внутри, – объяснял Рафферти, – состоит из аммиака, кислорода, фреона и малого количества метана. Видите, какая она влажная? Температура для нас довольно высокая – обычно где–то около сотни градусов по Фаренгейту.
В густых облаках пара Кассик различил какие–то здания, крохотные строения, на стенах которых поблескивали капли влаги. Мир сырости, горячего пара, мир, сжатый до размеров комнаты.
– И они тут живут? – медленно спросил он.
– Это их естественная среда. Убежище специально спроектировано для них, там есть все, в чем они нуждаются, все для поддержания их жизни. Они зовут его чревом, но это скорее инкубатор, мембрана, разделяющая чрево и наш мир. Но они никогда не выходят сюда.
Подошел человек из обслуживающего персонала. Посовещавшись с ним, Рафферти пригласил:
– Ну вот, теперь можно войти.
Раздвинулся ряд дверей, вделанных в стены, и они вошли в Убежище. Кассик чуть не задохнулся, когда горячие струи пара окутали его с ног до головы. Он споткнулся, остановился, достал носовой платок и приложил его ко рту и к носу.
– Нужно привыкнуть, – прохрипел Рафферти с перекошенным от отвращения лицом.
– Похоже на турецкую баню, только гораздо хуже.
Кассик отчаянно потел, задыхался, ничего не видел. По мере того как они пробирались вперед, Рафферти давал объяснения:
– Они не могут жить снаружи, а мы не можем жить здесь. Мы тщательно следим, чтобы условия в Убежище строго отвечали определенным параметрам. Их убить очень просто: открыть клапаны, их воздух выйдет, наш попадет внутрь, вот и все. Или, скажем, сломать стену. Или охладить ее. Или не снабжать их едой – их организмы требуют совершенно иной пищи, не такой, как наша. Каминский превосходно справлялся с задачей защиты Убежища: он везде расставил своих тайных агентов. Никто, даже я сам, не мог попасть в это здание без проверки вашими людьми.
Воздух постепенно становился чище. Теперь Кассик мог рассмотреть все до мельчайших подробностей. Плотный ком чуждого газа, застрявший в его легких, рассосался.
– Куда вы их отправили? – спросил он.
– Есть небольшое запасное помещение. Чтобы можно было здесь делать профилактический ремонт.
Рафферти указал на бригаду роботов, входящих внутрь и быстро снимающих верхний слой почвы Убежища, чтобы добраться до подводящих коммуникаций.
– Оно, конечно, не такое, как это. Что–то вроде маленького фургона. И им тоже радость: им кажется, что они вырвались отсюда. Какое–никакое, а разнообразие. Мы переведем их обратно часа через два. Они любят посидеть там подольше. Пойдемте, я покажу, как они живут.
Кассику пришлось сильно нагнуться, чтобы войти в дверь дома.
– Должно быть, они маленькие, – пробормотал он.
– Очень маленькие, очень. Самый тяжелый, Луи, весит меньше сотни фунтов. – Рафферти остановился. – Здесь их кухня. Стол, стулья. Тарелки.
Все было миниатюрным, как в кукольном домике: крохотная мебель, крохотное столовое серебро… все было точно так, как и в любой другой кухне, только в уменьшенном виде. Кассик взял со стола пропитанный воском «Уолл–стрит джорнал».
– Они что, читают это? – недоверчиво спросил он.
– Конечно, – ответил Рафферти и повел его по крошечному коридору в боковую комнатку.
– Здесь живет один из них, его зовут Фрэнк. Взгляните. Здесь есть книги, магнитофонные записи, одежда – все как у нас. Это такие же люди, как и мы! Такие же человеческие существа и в культурном, и в духовном, и в моральном, и в психологическом смысле! В умственном развитии они так же близки к нам, как… – он сделал неопределенный жест рукой, – ближе к нам с вами, чем эти маньяки со своими криками, лозунгами и значками.
– Боже мой, – произнес Кассик, разглядывая шахматный столик, электробритву, подтяжки и календарь с изображением красивой девушки. На туалетном столике лежала книга Джеймса Джойса «Улисс».
– Но ведь они мутанты. Они стали такими из–за войны?
– Нет, – ответил Рафферти, – это мои дети.
– Вы хотите сказать, фигурально?
– Нет, буквально. Зародыши были взяты из матки моей жены и помещены в искусственную среду. Я породил каждого из них, мы с женой их родители.
– Но все–таки, – тихо сказал Кассик, – они же настоящие мутанты.
– Конечно. Я работал над ними более тридцати лет в соответствии с нашей программой. Мы многому научились… К сожалению, большинство первоначальных опытов закончилось смертью.
– Сколько их всего?
– Всего было сорок. Остались живы лишь восемь. Семеро живут в Убежище, а один, еще ребенок, в отдельном инкубаторе. Работа тонкая, деликатная, взять нужную информацию неоткуда. – Маленький доктор говорил, не повышая голоса, он только перечислял факты. Он гордился своей работой, но в его словах не было и тени хвастовства.
– Искусственно выращенные мутанты… – Кассик прошелся по тесной комнатке. – Так вот почему у них все общее.
– Вы, наверное, видели нечто подобное во время войны?
– Бывало.
– Ну тогда вас не удивишь. Это можно понять не сразу. Конечно, тут есть, я полагаю, что–то слегка забавное. Некоторые мои коллеги сначала просто смеялись. Они такие маленькие, они такие хрупкие, они так смешно хмурят брови, когда их что–то беспокоит. Очень похоже на меня. И они трудятся в своем Убежище, они спорят, что–то обсуждают и дерутся, нервничают, занимаются любовью. Все как у людей. Убежище – это их мир, в котором они составляют органичное человеческое общество.
– Но зачем все это, для чего? – спросил Кассик. Он уже смутно догадывался, для чего именно, но хотел услышать об этом прямо от автора проекта. – Если они не способны жить вне Убежища, в условиях Земли…
– Вот–вот, – сказал Рафферти как о чем–то само собой разумеющемся. – Они не предназначены для жизни на Земле. Предполагается, что они станут жить на Венере. Мы пытались вырастить группу для жизни на Марсе, но ничего из этого не вышло. Марс и Земля – слишком разные планеты, а вот Венера чуточку похожа. Это Убежище, этот миниатюрный мир, по своим условиям – точное повторение условий, которые наши разведчики обнаружили на Венере.
Глава 12
Когда они вышли из миниатюрного здания, доктор Рафферти присел и поднял одну из губок, во множестве произраставших в Убежище.
– Она искусственная. Но на Венере существуют настоящие губки, во всем подобные этим. Несколько штук доставили на Землю, и наши люди смогли сделать по ним модели.
– А почему просто не посадили. Настоящие здесь не растут?
– Я вам объясню почему, но только попозже.
Выпрямившись, он повел Кассика к маленькому озерцу.
– Эти тоже ненастоящие. – И он вытащил из воды извивающееся, как змея, существо, отчаянно бьющее короткими толстыми ножками. Рафферти быстро открутил ему голову, и существо перестало извиваться.
– Механическая игрушка. Видите проводку? Но опять же точная модель одного из представителей фауны Венеры. – Он привернул голову обратно, и ящерица снова принялась отчаянно сопротивляться. Рафферти бросил ее обратно в воду, и она с довольным видом юркнула в глубину.
– А вон те горы, – показал Кассик, – на том заднике, тоже срисованы с венерианского пейзажа?
– Совершенно верно. – Рафферти оживился. – Можно подойти поближе, если хотите. Они любят свои горы.
По мере того как они вдвоем переходили от скалы к скале, Рафферти продолжал свои объяснения.
– Это Убежище не только среда их обитания, но вдобавок еще и школа. Оно призвано приспособить их к жизни во внеземной среде. Когда они попадут на Венеру, они уже будут готовы жить в ее условиях – по крайней мере, мы сделаем все, что в наших силах. Возможно, кто–то из них умрет – скажем, на них вредно подействует перемена обстановки. Но в конце концов, без ошибок ничего не бывает; мы сделали все, что могли, чтобы создать точно такие же условия, как и там, хотя, конечно, могут быть некоторые отклонения.
– Подождите, – перебил Кассик, – они–то сами что, тоже смоделированы по образцу гуманоидных форм Венеры?
– Нет, конечно, – ответил Рафферти, – это не имитация уже имеющихся форм, это совершенно новые существа. Эти существа созданы по принципу совокупного изменения всех свойств человеческого зародыша: мы подвергали их воздействию внеземных условий существования… а точнее, воздействию по всей шкале условий, существующих на Венере. Это чрезвычайно сложный процесс, и мы потерпели много неудач. Как только рождался ребенок с измененными свойствами, его тут же помещали в инкубатор, внутри которого были созданы условия, существующие на Венере. Другими словами, каждый зародыш с уже измененным строением подвергал