Аллан припомнил, с каким лицом прощался с ними Мэвис, и сказал:
– Нет. Не совсем. Мэвис ушел в отставку, он подал заявление, а Сью его утвердила. В обычном порядке. Долгие годы преданной службы, неотступное следование принципам морального совершенствования. Я потом кратко переговорил с ним в холле.
На самом деле Аллан прошел вместе с ним четверть мили по дороге из Комитета к дому Мэвиса.
– Ему принадлежит часть планеты в системе Сириуса. Там все большие специалисты по выращиванию скота. Мэвис говорит, что мясо тамошних пород не отличается от земного ни по вкусу, ни по консистенции.
– А что осталось решить? – спросила Дженет.
– Быть может, я не соглашусь.
– Почему?
– Мне хочется остаться в живых по прошествии еще восьми лет. У меня нет желания уединиться в каком–нибудь забытом богом сельском захолустье на расстоянии десяти световых лет отсюда.
Дженет запихала носовой платок в нагрудный карман и нагнулась, выключая плиту.
– Мы однажды уже обсуждали этот вопрос, когда открывали агентство. Очень откровенно.
– И что мы решили?
Он вспомнил. Они договорились, что примут решение, когда возникнет необходимость, ведь вполне возможно, этого не произойдет никогда. В любом случае Дженет тогда было не до того: она беспокоилась, как бы агентство тут же не развалилось.
– До чего все это бессмысленно. Мы делаем вид, будто эта должность – лакомый кусок. А она им вовсе не является и никогда не являлась. И никто не пытается представить ее в подобном свете. Почему Мэвис согласился на нее? Потому что рассматривал такой поступок как нравственный долг.
– Служение обществу, – тихо сказала Дженет.
– Несение моральной ответственности. Взвалить на себя бремя гражданственности. Высочайшая форма самопожертвования, омфалос всей… – Аллан вдруг замолчал.
– Мышиной возни, – докончила за него Дженет. – Ладно, может, денег станет побольше. Или там меньше платят? По–видимому, это не имеет значения.
– Моя семья долго пробивалась наверх. И я тоже принял в этом участие. Вот зачем все делается, вот в чем цель. Мне бы хотелось, чтобы каждый из моих пакетов, посвященных данной теме, получил признание.
Собственно говоря, он имел в виду пакет, который вернула Сью Фрост. Притчу о погибшем дереве. Дерево погибло, оказавшись в изоляции, и, вероятно, МОРС в этом пакете подан запутанно и смутно. Впрочем, самому Аллану все казалось очевидным: человек несет ответственность в первую очередь перед своими собратьями и должен строить собственную жизнь вместе с ними, а не иначе.
– Два человека, – сказал он, – незаконно живут среди развалин, там, на Хоккайдо. Где все заражено. И все умерло. Будущее готовит им лишь одно событие, и они ждут его прихода. Гейтс и Шугерман готовы умереть, лишь бы не возвращаться сюда. Возвращение означает, что им придется жить в обществе, принося в жертву какую–то часть своей неповторимой личности. Что, конечно, ужасно.
– Они живут там не только потому, – проговорила Дженет так тихо, что он с трудом расслышал ее слова. – Ты, наверное, позабыл. Я ведь тоже туда летала. Однажды ты взял меня с собой. Когда мы только–только поженились. Мне захотелось посмотреть.
Он вспомнил. Но ему показалось, что это не важно.
– Вероятно, это своего рода протест. Живут среди развалин, без удобств – может, они хотят тем самым что–то выразить.
– Они жертвуют собственной жизнью.
– Для этого не требуется усилий. И кто–нибудь всегда может их спасти при помощи скорозамораживания.
– Но их гибель означала бы нечто важное. Ты так не считаешь? Может, и нет. – Дженет задумалась. – Майрон Мэвис тоже кое–что обозначил. Почти то же самое. И тебе, наверное, кажется, что в поступке Гейтса и Шугермана есть какой–то смысл, ты ведь продолжаешь летать к ним. И вчера вечером летал.
Он кивнул:
– Летал.
– Что сказала миссис Бирмингэм?
Аллан ответил без особого волнения:
– Я попался на глаза недомерку, в среду меня будут разбирать на секционном собрании.
– Из–за того что ты там побывал? Раньше они об этом не докладывали.
– Может, раньше они меня не замечали.
– А что произошло потом, ты знаешь? Недомерок видел?
– Будем надеяться, что нет, – сказал он.
– Об этом сообщалось в газете.
Аллан схватил газету. В ней и вправду было написано об этом, да еще на первой странице. Большие заголовки.
НАДРУГАТЕЛЬСТВО НАД ПАМЯТНИКОМ СТРЕЙТЕРУ
ВАНДАЛЫ В ПАРКЕ
ВЕДЕТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ
– Это сделал ты, – бесцветным тоном произнесла Дженет.
– Я, – согласился Аллан и еще раз прочитал заголовки. – Это действительно моих рук дело. Потратил на него всего час. Я оставил банку с краской на скамейке. Вероятно, ее нашли.
– О ней упоминается в статье. Они заметили, что случилось со статуей, сегодня утром около шести часов, а банку с краской – в шесть тридцать.
– Что еще они обнаружили?
– Прочти статью.
Он разложил газету на столе и стал читать.
НАДРУГАТЕЛЬСТВО НАД ПАМЯТНИКОМ СТРЕЙТЕРУ
ВАНДАЛЫ В ПАРКЕ
ВЕДЕТСЯ РАССЛЕДОВАНИЕ
Новейший Йорк, 8 октября (ТИ). Полиция ведет расследование по поводу умышленного нанесения повреждений получившей официальное признание статуе майора Жюля Стрейтера, основателя идеи морального совершенствования и верховного вождя революции 1985 года. Этот памятник, расположенный в Парке Шпиля, представляет собой статую, в натуральную величину отлитую из бронзированной пластмассы. Она создана в марте 1990 года Пьетро Буэтелло, который на протяжении всей жизни был другом и соратником Основополагателя. Вероятно, нанесение повреждений, охарактеризованное полицией как умышленное и методичное, произошло ночью. Парк Шпиля является моральным и духовным центром Новейшего Йорка, а потому открыт для посетителей в любое время…
– Когда я пришла домой, газета лежала внизу, – сказала Дженет. – Как всегда. Вместе с письмами. Я прочла ее за обедом.
– Нетрудно понять, почему ты расстроилась.
– Из–за этого? Меня это не расстроило. Они могут лишить нас права аренды, оштрафовать, посадить тебя в тюрьму на год – только и всего.
– И запретить нашим родственникам жить на Земле.
Дженет пожала плечами:
– Мы ведь не умрем. И они не умрут. Я размышляла над этим, просидела одна в квартире три с половиной часа. Сначала я… – Она подумала. – Ну, сначала мне как–то поверилось. Но сегодня утром мы оба поняли: что–то произошло, у тебя же осталась на ботинках грязь, трава и красная краска. Но никто тебя не заметил.
– Недомерок что–то подглядел.
– Но не это. Тебя бы уже забрали. Он увидел что–то другое.
– Интересно, сколько им потребуется времени?
– Почему ты думаешь, что они узнают? Они решат, будто это сделал какой–нибудь человек, потерявший право аренды или вынужденный вернуться в колонию. Или невроп.
– Терпеть не могу это слово.
– Ну, проситель. С какой стати им думать на тебя? На человека, который близок к вершине, который провел сегодняшний день в обществе Иды Пиз Хойт и Сью Фрост. Нелогично.
– Да, – согласился Аллан и признался: – Это кажется нелогичным даже мне.
Дженет подошла к столу.
– Я думала на эту тему. Ты ведь только не знаешь, почему так поступил?
– Совершенно не представляю.
– А что ты чувствовал?
– Очень явственное желание, – сказал он, – неотвязное желание расправиться со статуей раз и навсегда. Для этого потребовалось полгаллона красной краски и умелое обращение с электропилой. Пила лежит на месте, в мастерской агентства, только без лезвия. Я его запорол. Много лет ничего не пилил.
– А ты помнишь, что именно ты сделал?
– Нет, – ответил он.
– В газете об этом не пишут. Что–то они темнят. А значит, что бы ты ни сотворил… – Дженет слабо улыбнулась, глядя на мужа. – Ты отлично справился со своим делом.
***
Позднее, когда от запеченного «лосося с Аляски» остались лишь несколько косточек, лежащих на пустой тарелке, Аллан откинулся на спинку кресла и закурил сигарету. Дженет стояла возле плиты и старательно мыла кастрюли и сковородки в отделении, служившем раковиной. В квартире царил покой.
– Можно подумать, – заметил Аллан, – будто сегодня совершенно обычный вечер.
– Мы вполне можем заниматься тем же, что и раньше, – откликнулась Дженет.
На столике около тахты были сложены колесики и шестеренки. Дженет собирала электрические часы. В набор «эрудифакта» помимо деталей входили чертежи и инструкции. Учебные игры – «эрудифакт» для людей без компании, «фокусник» для вечеринок. Чтобы и на досуге занять руки делом.
– Как часы? – поинтересовался Аллан.
– Почти готовы. А потом я возьмусь за бритвенный прибор для тебя. Миссис Даффи – из квартиры напротив – сделала такой своему мужу. Я видела, как она его собирала. Это несложно.
Указывая на плиту, Аллан сказал:
– Ее собрали мои родственники еще в две тысячи девяносто шестом году, когда мне было одиннадцать лет. Я помню, каким нелепым казалось это занятие, ведь тогда продавались плиты, изготовленные автофактом, они стоили в три раза дешевле. Но отец с братом объяснили мне, в чем тут МОРС. Я до сих пор помню.
– Мне нравится собирать вещи. Это интересно, – проговорила Дженет.
А он все курил свою сигарету и думал: как странно, что он тут сидит, ведь не прошло и двадцати четырех часов с тех пор, как он посмеялся над статуей.
– Я ее обстебал, – сказал он вслух.
– Ты…
– Это словечко, которым мы пользуемся при создании пакетов. Если тему заездить, получается пародия. Высмеивая затасканные темы, мы называем это стебом.
– Да, понимаю, – сказала Дженет. – Я помню, как ты пародировал кое–что из произведений «Блейк–Моффета».
– Вот что меня при этом беспокоит, – сказал Аллан. – В воскресенье вечером я обстебал статую майора Стрейтера. А около шести часов в понедельник Ида Пиз Хойт обратилась ко мне с предложением занять пост директора Телеинформациона.
– Какая между всем этим связь?
– Должно быть, очень непростая. – Он докурил сигарету. – И до того непрямая, что затрагивает все на свете. Но я чувствую, что она есть. Где–то в глубине скрыта причинно–следственная цепочка. Это не случайность. Не совпадение.