– Даже не думай. Я сам.
Антия протянула ему тарелку, глядя, как облако искр над его раной делается тоньше, погружаясь в ягодную кашицу и растворяя тьму. Ей вдруг вспомнилось, как когда-то они стояли на балконе его дворца и она видела, как дымящиеся звезды падают с неба. Солнечный кормчий создавал новых детей в материальном мире взамен тех, которые разочаровали его в очередной раз.
– У твоего отца есть новые дети? – спросила она. – Помнишь, он создавал их взамен тебя, Верна и Микеллы?
Ардион не успел ответить. Снаружи донесся негромкий цокот и смех – проплыл мимо дверей, переместился к другой стене дома. Кто-то шел там в сумерках – кто-то высокий, темный, сухо стучащий копытами.
Воздух сделался густым и горьким. Стало трудно дышать. На Антию нахлынул страх – сильный, колючий, проникающий в самую глубину души. Все в ней вдруг закружилось, полетело, задрожало, захлебываясь криками: беги! Беги отсюда! Спасайся!
Смех снаружи сделался громче. Незваный гость прошел к окну – Антия увидела тень: рогатая голова на человеческом теле, длинные мохнатые ноги, горб, из которого прорастали деревья. Зендивен издал слабый тоненький писк и нырнул куда-то под диван. По крыше раскатился стук – сперва негромкий и осторожный, потом он сделался таким, словно по крыше изо всех сил лупили кувалдой.
Антии казалось, что она сейчас захлебнется своим ужасом. Он поднимался к ее глотке, перебивая дыхание, и она не сразу поняла, что Ардион держит ее за запястье.
Прикосновение было настолько бережным, что Антия наконец-то смогла дышать, словно владыка дотронулся не до руки, а до души, усмиряя поднявшуюся бурю. Ардион смотрел на нее с мягким сочувствием – когда к первому пришельцу присоединился второй и заколотил в дверь, владыка негромко попросил:
– Поможешь мне сесть?
Антия поставила тарелку с кашей на пол, усадила Ардиона – от его тела веяло сухим жаром, словно он в любую минуту готов был вспыхнуть. «Махивари», – почему-то вспомнила Антия, и он по-прежнему тихо ответил:
– Не бойся. Если мы не откроем двери, они ничего не смогут нам сделать.
В ту же минуту с улицы раздался мелодичный зов:
– Антия! Антия!
Откуда они знали, что она здесь? Сев рядом с Ардионом, Антия смотрела в сторону двери. Может, придвинуть к ней что-нибудь? Хоть вот ту небольшую тумбочку? Нет, вряд ли это поможет.
– Антия, открой! Открой сама, мы все равно войдем! Тогда хуже будет!
– Не бойся, – повторил Ардион. Он нагнулся, подхватил с пола тарелку и, подцепив ложкой кусочек мяса, сказал: – Просто не надо открывать им дверь, вот и все.
Да, пожалуй, только Ардион мог поселиться там, где с болот приходят рогатые чудовища. Стук раскатился по крыше, пересыпался к окнам, и стекла тревожно зазвенели. Ардион ел с таким видом, словно не происходило ничего особенного – снаружи донесся смех, и веселые голоса, не мужские и не женские, пропели:
– Впустите нас! Потом придут великаны с тремя пастями на брюхе! Потом приползут холмы с тысячей мертвых глаз!
– Вкусно, – равнодушно заметил Ардион. – Они просто пугают. Не обращай внимания.
– Кто они? – спросила Антия. Зендивен пищал под диваном так, словно великаны и холмы уже вошли в дом и принялись рвать его на части.
– Призраки. То, что осталось от детей Солнечного кормчего, когда они утонули в этих болотах.
Словно услышав его, призраки расхохотались множеством голосов. За окнами стало совсем темно, и Антия услышала, как по крыше лениво зацокал дождь. Тотчас же послышался грохот: кто-то, обладавший десятком ног, не меньше, запрыгнул на крышу, заплясал.
– Впустите нас! – завыли за дверями. – Через лес уже идет черная шаманка с оленьими скелетами! Через лес уже летят гнилые голуби с перепончатыми крыльями! Лучше впустите нас, а не их!
Антия всхлипнула. Мысли путались, тело делалось каким-то чужим, сломанным, неправильным. Тело хотело встать, пройти к двери и отодвинуть засов – впустить то, что проникало ледяными пальцами в глубину разума. Она опомнилась только тогда, когда Ардион резким движением здоровой руки обхватил ее за плечи и произнес:
– Подумай о чем-нибудь хорошем. А я тебя удержу.
Ночь казалась бесконечной.
За окнами разлилось мертвенное бледно-голубое свечение – обернувшись, Ардион увидел черный гребень леса и прозрачных существ, которые плясали перед домом, кривлялись и заливались леденящим хохотом, корчили рожи. Когда-то он успел к ним привыкнуть и сейчас, после двух лет заточения в подземелье, понял, что относится к ним с прежним равнодушием. Человек с рогатой головой приникал к окну, заглядывал внутрь: морщинистое лицо злобного старика с вытекшим правым глазом и носом, свернутым на сторону, медленно обретало тонкие девичьи черты – их идеальная морозная красота была искажена бесконечным страданием.
– Открой, – звала она, и в ее голосе звенели слезы. – Ардион, открой, прошу. Ты же помнишь. Ты же знаешь. Ты же сам видел, что наш отец сделал со мной за…
Потом ее сметало в сторону невидимым ветром, и грохот по крыше усиливался. Из болот поднимались новые призраки – чуяли живую кровь, хотели сделать глоток.
– Тьма способна исказить любой свет, – прошептала Антия, словно завороженная. Она сидела на полу, прильнув к Ардиону, он обнимал ее здоровой рукой, и призраки заливались хохотом на крыше – все было как всегда. – Странно, что у тебя убежище именно здесь.
В отличие от иномирянки, Ардион вообще не испытывал неудобств. Призраки пугали его примерно так же, как могли бы пугать комары или мошки. Рана почти затянулась – оценив ее состояние, Ардион застегнул рубашку, поднялся, зажег маленькую лампу, и в доме сделалось уютно. Призраки завыли еще громче, и кто-то из них всем телом ударился в дверь. Конечно, он никогда не сокрушил бы ее, но грохот получился изрядный.
– Попробуй расслабиться, – предложил он, снова садясь рядом с Антией. – На самом деле это очень простой фокус: постарайся не думать о них.
– К этому невозможно привыкнуть. – Антия прерывисто вздохнула, взяла его за руку, и Ардиону подумалось, что она устала. Вымотана в край. В самом деле, для юной девушки сегодня было слишком много приключений и крови – Ардион даже почувствовал жалость.
– Я не предлагаю привыкать, – усмехнулся он. – Просто не слушай. Думай о чем-нибудь приятном. У тебя ведь было что-то приятное в твоей Тарелке?
– Таллерии, – хмуро ответила Антия и почти беззвучно добавила: – Не было. Не помню.
Зендивен устал пищать. В какой-то момент беснование призраков за стенами начало стихать – тогда принц альвини вынырнул из-под дивана, свернулся калачиком, накрылся своими крылышками и уснул в облаке светящейся пыльцы с запахом меда. А в душе Антии все звенело и тряслось – она не говорила ни слова, но Ардион ощущал эту дрожь, и крючок все сильнее погружался в его грудь.
Солнечная кровь и королевское серебро объединяют и исцеляют миры. Некстати вспомнилось белое платье Антии – в зеркальном отражении она была одновременно королевой и испуганной девчонкой, которая несла на себе слишком тяжелую ношу.
– Почему они стали такими? – спросила она. Сквозь ее страх теперь пробивалась скорбь. Конечно, дети Солнечного кормчего не совершили ничего настолько ужасного, чтобы их потом превратило в голодных шепчущих призраков, просто тьма изувечила и исказила то, что от них осталось. Антия не смотрела в сторону окна – в дом сейчас заглядывала женщина с козлиными рогами и зашитыми глазами. Под веками что-то шевелилось и дрожало, словно пыталось найти путь на свободу.
Кажется, когда-то ее звали Нашента-Ла, дитя пустынь. От нее и сейчас веяло жаром.
– Их окутала тьма на болотах. Та, что была здесь еще до появления людей, ей нужно только пожирать и калечить, – пояснил Ардион. По крыше процокали копытца, и послышалось хлопанье крыльев; он поднял голову, прищурился и добавил: – А этих раньше не было. Вот мои новые братья, о которых ты спрашивала.
Смех снаружи сделался визгливым и нервным, а потом оборвался, и над домом разлилось чавканье и хруст: кого-то с аппетитом пожирали. Должно быть, какая-то глупая ночная птица, на свою беду, решила пролететь над домом. Антия вздрогнула всем телом и сильнее стиснула его руку – Ардион снова обнял ее, и она негромко спросила:
– А кто такая Махивари? Ты ее звал в бреду.
Он покосился в сторону окна, и Антия невольно посмотрела туда же. К стеклу прильнуло очередное женское лицо, искаженное голодом и неутолимой тоской. Из левой глазницы прорастали лилии, волосы поднимались дыбом, окружая голову короной. Заметив, что на нее смотрят, женщина содрогнулась, затряслась, и из ее левого плеча начало выламываться что-то костлявое, многосуставчатое.
Когда-то она была прекрасна. Когда-то Ардион смотрел на нее, и все в нем стремилось лететь, подниматься под облака, искать слова, чтобы сказать что-то еще, кроме «люблю», изувеченного напластованиями пошлости. Когда-то они действительно любили друг друга – была весна, солнце разбрызгивалось по ручьям, и мир казался бескрайним и светлым.
Все кончилось. Сейчас он даже не мог вспомнить лица Махивари – призрак не имел к нему никакого отношения. В памяти остался только легкий девичий силуэт и рука, украшенная серебряными браслетами – Ардион когда-то держал ее и не хотел отпускать.
Потом ее забрали.
– Это она? – Должно быть, Антии сейчас хотелось отвернуться, но она не могла. Ардион чувствовал, что жуть, накатившая на нее, была такой силы, что почти заглушила разум – и Антия снова дернулась в сторону, повинуясь визгливому приказу из-за окна, раскатившемуся над лесом и болотами:
– Поднимись и впусти нас, мелкая сучка! Вставай!
Ардион с силой прижал ее к себе, и от его пальцев растеклась золотая дымка, пахнущая вишней и летом – только тогда она опомнилась, и ее страх уступил место стыду: щеки девушки окрасились румянцем, и Ардион невольно заметил, что она хороша собой. Не красавица – в Антии не было идеальной безупречности античных статуй, когда в лице нет ни малейшего изъяна, только совершенство, но Ардион видел в своей иномирянке силу и жизнь, и это было намного важнее любого очарования. Это было настоящим, это влекло.