Солнечное сплетение. Этюды истории преступлений и наказаний — страница 18 из 61

Если прислушиваться к дискуссиям в испанском обществе на тему о государстве, церкви и демократии, то невольно можно подумать, что католических иерархов их отношения с властью беспокоят гораздо больше, нежели отношения с обществом, да и с самой паствой. Их непоколебимости даже где-то завидуешь: только их религиозное учение способно придавать жизни людей смысл, ибо несет оно, мол, в себе истины высшие, вечные, годные для всех времен и народов. Попутно же они всячески стремятся сохранить свои привилегии и не хотят даже слышать о том, что представляют всего лишь один из институтов общества, не хотят понимать, что истинная свобода вероисповедания должна предусматривать равноправие всех религиозных конфессий не на словах, а на деле.

Упорство столпов католической церкви можно объяснить и тем, что ее юридический статус в Испании основан на нормах не государственного, а межгосударственного права, на конкордате между Ватиканом и испанским правительством. Дело усугубляется еще и тем, что внутренняя жизнь их института церковного даже с натяжкой трудно назвать демократической, ибо там не соблюдается равенства между мужчиной и женщиной, нет никаких юридических гарантий в отношениях между иерархами и рядовыми священниками. Далек от демократии и главный патрон испанской католической церкви – государство Ватикан, в основном законе которого от 2000 года уже в первой его статье предусмотрены для Папы Римского права верховного суверена с диктаторскими полномочиями.

Римский понтифик и его прелаты повсюду ставят себя выше права, государства и закона. К такому выводу приходит ректор Университета Карлоса III, профессор философии права Грегорио Мартинес. «Очень жаль, – пишет он, – что в нашем демократическом, неконфессиональном государстве иерархи кичатся своим непризнанием государственного права, гражданского брака и развода, навязывают официальным церемониям, свадьбам и похоронам форматы религиозных обрядов. Надеюсь, что новое правительство во главе с лидером социалистов правильно расставит акценты в отношениях между церковью и государством. В том числе и относительно содержания школьного предмета о религии, которое фактически является индоктринацией катехизисом и, кроме как к напряженности в обществе, ни к чему хорошему не ведет».

Для правоведа Грегорио Мартинеса ясно, что церковь игнорирует конституционные основы испанских законов, будто они к ней не относятся. Это происходит и когда кардинал Мадрида продолжает называть короля Ваше Католическое Величество или когда адвокатам-католикам запрещают заниматься делами по бракоразводным процессам. Как считает ректор университета, трудно ожидать от католической церкви в Испании, что она откроет глаза свои на веяния нового времени. Скорее всего этого не произойдет, она будет отстаивать свою исключительность, а также имеющиеся у нее привилегии.

Хотелось бы еще добавить: и бороться с инакомыслящими в собственных рядах. Как в случае с епископом Валенсии Рафаэлем Санусом, которого осенью 2000 года вынудили подать прошение об отставке. После своего ухода он публично заявил, что церковное начальство больше занято своими отношениями с политической властью, чем заботой о нуждах рядового духовенства. По его убеждению, они совершенно не осознают, что живут в демократическом обществе…

Еще в середине XIX века Виктор Гюго в одном из своих полемических выступлений назвал церковь клерикальной партией. «Церковь мешает науке и разуму идти дальше проповеди, стремится сковать мысль узами догмы, – писал он. – Продвижение вперед интеллигенции в Европе сделано вопреки церкви, чья история написана в обратном порядке к истории прогресса человечества. Она противостояла всему, что было открыто наукой, что представляло истинную ценность для цивилизации».

За последние три десятилетия Испания, и тут нет никаких сомнений, сделала огромный скачок вперед в своем социально-экономическом развитии, заметно обогатились ее научные и гуманитарные контакты с внешним миром. Однако прелаты продолжают бесцеремонно вмешиваться в образовательный процесс и делают это не через цензуру, как в былые времена, а через средства массовой информации, красочно освещающие патронируемые церковью государственные мероприятия.

Часть IV(Фортиссимо)

В испанской истории преступлений и наказаний произошло однажды такое, что приобретает сейчас поистине международное звучание. Случилось это в августе 1822 года в Севилье. Там, в доме одного благопристойного гражданина города, случайно обнаружили четыре трупа: девушки и трех мужчин. Вызвали полицию. Припертый к стенке, хозяин признался, что это он расправился с насильниками, которые якобы не послушались его и убили похищенную ими девушку. Вроде бы не такой уж из ряда вон выходящий по тем временам случай, если не считать одну очень важную деталь.

В ходе обыска нашли объемистую рукопись с непонятными схемами, именами, датами. Оказывается, в ней подробно описывалась деятельность разветвленной по всей стране и даже колониям в Америке сети бандитских формирований Гардуньи, назывались наиболее крупные ее акции и связи во влиятельных кругах, в том числе в Святой Инквизиции. Из рукописи, найденной в Севильи, явствовало, что главари тайного преступного сообщества почти два столетия получали от нее щедрые вознаграждения за свои услуги. Под пыткой на допросах хозяин дома также сообщил, что он и есть «Старший Брат» Гардуньи, в подтверждение чего выдал всю ее верхушку. Его приговорили к виселице вместе с шестнадцатью главарями банд в Толедо, Барселоне, Кордове и других городах.

Разбираясь в рукописных листах, можно было узнать, что Гардунья явилась не только повивальной бабкой, но и прототипом сицилийской мафии и неаполитанской каморры. Итальянская братва переняла у испанских «братишек» опыт внутреннего устройства их тайного общества, средства и методы деятельности – в тот период, когда Сицилия и Неаполь считались владениями испанской короны. Тогда же, в XVI веке, и появились на свет эти два наиболее крупных преступных синдиката, дожившие до наших дней.

Гардунья создавалась во времена реконкисты под предлогом защиты католической веры от мусульман и иудеев.

На самом деле ее банды и шайки просто ловили рыбку в мутной воде, стремясь поживиться и не упустить свой кусок добычи в процессе очищения расы в ходе большого кровопускания. После реконкисты, войдя во вкус легких денег, заправилы Гардуньи не остановились на достигнутом и, пользуясь поддержкой Инквизиции, принялись за своих единоверцев, постепенно выходя из-под контроля властей.

Со временем Гардунья становилась все более организованной, ее действия все более скрытными и коварными. Севилья была выбрана местом расположения главного штаба преступного сообщества. Там собирался высший совет из тринадцати атаманов банд. На нем утверждались дисциплинарный устав, ритуал посвящения, кодекс правил поведения и признаков опознания своих сотоварищей, шифры связи, иерархическая структура беспрекословного подчинения снизу доверху, в зависимости от ранга каждого члена тайного общества.

Нижняя ступенька пирамидальной структуры была уготовлена для «парней», которым поручалась самая грязная работа. К ним примыкали «шпионы», следившие за соблюдением правил устава среди членов указанного ранга. Первым делом им полагалось владеть разного рода условными знаками для бесконтактного общения между собой: в этих целях они обучались воспроизводить звуки, издаваемые живностью вроде сов, кошек, собак.

На следующей ступеньке стояли «подкрышники», главным образом из числа хозяев и работников питейных заведений или постоялых дворов. Сюда включались также «подкрышницы» – женщины легкого поведения, используемые для вспомогательных операций по получению нужных сведений. Занимались они предварительным изучением и обхаживанием богатых путешественников в придорожных тавернах, в то время как банда готовилась к внезапному нападению. Иногда «подкрышницы» разыгрывали из себя приличных женщин типа торговок или служанок, которые под удобным предлогом могли заходить в дома зажиточных граждан выяснять там обстановку. Для выполнения более сложных поручений с той же целью использовались «сирены», выступавшие в роли воспитательниц детей. Последние частенько были и любовницами главарей банд, поэтому пользовались влиянием на рядовых членов.

Далее по восходящей шли «соплоны» – люди, как правило, уже в почтенном возрасте и респектабельной внешности, завсегдатаи не таверн, а больше церквей во время мессы. Они должны были устанавливать дружеские отношения с лицами, представлявшими интерес для Гардуньи, вести переговоры с агентами Супремы, доводить до них нужную информацию. На ступеньке чуть выше располагались «флореадоры» – члены штурмовых отрядов на тот случай, когда требовалась еще и физическая сила больше обычной. Этот самый многочисленный контингент Гардуньи состоял, как правило, из бывших заключенных и беглых каторжников, осужденных за убийство или бандитизм. В контакте с ними орудовали «пунтеадоры»: выглядели они более презентабельно и могли вращаться в любых слоях общества, выполняя функцию киллеров или наемных дуэлянтов.

Ряды функционеров аппарата тайного общества, имевших выходы на его заправил, пополнялись преимущественно из наводчиков. Называли их «красавчиками». Они возглавляли отдельные бандитские формирования, проводили церемонии приема новых членов, следили за соблюдением внутренних законов, правил и традиций. На уровне региональном верховодили «капатасы», подчинявшиеся напрямую восседавшему на вершине пирамиды «Старшему Брату». То была личность всеми почитаемая и вызывавшая еще и страх, потому как человек этот выходил на высшие сферы властных структур.

Как и в любом тайном обществе, имелись в Гардунье свои условные знаки опознания и обращения за помощью к «своим» на случай экстренной необходимости. В незнакомом ему окружении член братства разбойников мог кончиком большого пальца правой руки коснуться левой стороны своего носа и посмотреть, кто среагирует на этот жест. Если таковой обнаруживался, то нужно было подойти к нему и сказать вполголоса условную фразу, требовавшую и соответствующего отзыва. Для пущей уверенности, что опознание прошло по всем установленным правилам, следовало и особое рукопожатие. Только после этого двое ранее не знакомых друг с другом приступали к доверительному разговору на условленном жаргон