Родоначальник французского атеизма был убежден: религия должна способствовать благополучию людей, а если этого не делает, то наносит им один лишь вред. Исходящая от религии опасность состоит в том, что она подталкивает верующих ненавидеть всех, кто не разделяет их вероучения. Закономерно подмечено, что связанные с религией волнения в государстве происходят по одной-единственной причине: преступления вменяются гражданам за их мнения и от их носителей стремятся просто избавиться физически, дабы они не смущали остальных.
Другой вольнодумец, Сезар Дюмарше, пошел еще дальше. В своем самиздатовском трактате «Философ» он пишет с негодованием: «Удивительное дело, как это люди столь мало обращают внимания на практику и так легко возбуждаются под влиянием чисто спекулятивных рассуждений. Столько войн, столько волнений из-за одних только химер!.. Там, где господствуют фанатизм и предрассудки, страсти затмевают все. Верующий честен только в своих страстях, но как раз на них-то ни в чем нельзя положиться. Религия так мало пригодна для людей, что даже самый искренний из верующих невольно грешит перед Богом. Под прессом религиозной веры человек полностью теряет способность участвовать в больших проектах к общему благу, ибо его заставляют думать, будто он возносится над всеми благодаря Господу Богу, которому, и только Ему одному, нужно воздавать одни почести да благодарения».
Эрудит Никола Фрере, современник Дюмарше, попытался найти какую-то реальную основу под тем, что церковь считает «подлинным». В итоге поисков обнаруживает у людей лишь фантазии, принимаемые ими за реально существующее. Из-за этого и возникают все разногласия. Многие даже действуют в соответствии с химерами и силой пытаются навязать другим свое понимание того, чего в реальности нет. Еще опаснее для общественного спокойствия становится фанатизм, когда завладевает натурами примитивными, амбициозными, эгоистическими: такой фанатизм заглушает естественные чувства сочувствия, порождая одни лишь напасти для всего рода человеческого. Таящаяся в этом фанатизме слепая уверенность в абсолютном всезнании мешает людям осознавать зло реальное, чувствовать себя удовлетворенными в этом мире.
«Пусть те, кто заставляет меня быть верующим, предоставят мне причины, способные вызвать у меня доверие, – иронично подмечает француз в своем сочинении о религии. – Вместо этого единственное, что я нахожу у верующих, так это ссылки на некие «авторитеты», чья сила законов основана исключительно на всемогуществе власти того, от имени кого законы эти провозглашены. Меня заставляют верить те, кто в пылу разгоряченного воображения отказывается от наслаждения жизнью из страха, как бы не прогневить Всевышнего, который якобы правит Вселенной и является сам по себе первопричиной всего. Лично я не вижу в этом мире границ временных и пространственных, а воспринимаю только постоянный переход одного состояния в другое с последовательным появлением новых форм и видов. Я не вижу никакой всеобщей Причины вне этого мира к тому, чтобы он существовал».
В середине XVIII века, возложив инквизиторские функции на себя, парижский Парламент приговорил к сожжению книгу врача Жюльена Мэтрье «Естественная история души», в которой утверждалось, что все функции ума соотнесены с различными физиологическими состояниями, а потому души вне тела нет и быть не может. Вместе с этой книгой сожгли анонимное сочинение «Философские размышления», чье авторство приписывалось тому же Мэтрье. Врачу угрожали, и он перебрался в Германию, где благодаря влиятельным связям был взят под защиту прусским королем Фридрихом II, хоть и деспотом, но образованным.
На самом деле подлинный автор «Философских размышлений» – Дени Дидро. Местным интеллектуалам хорошо известны были трактаты Вольтера и Монтескье. Дидро же стал первым, кто решился утверждать в своем неподписанном сочинении, что мораль проистекает не из божественного источника, а идет от человеческих чувств, и это делает религию еще более абсурдной. Рассказ из Нового Завета о том, как дьявол пытался соблазнить Сына Божьего, Дидро приравнял к «Тысяче и одной ночи». По его наблюдениям, религиозный культ порождает столько же фанатиков, сколько и верующих.
В те годы философа часто можно было видеть в кругу одной дружеской компании, собиравшейся по четвергам и воскресеньям в парижском доме на углу улиц Рю Руаяль и Сен-Рош. Всех объединяло страстное желание обсудить свободно и непринужденно в кругу единомышленников волновавшие общество вопросы.
Сам этот дом принадлежал офранцуженному немцу барону Гольбаху (Паулю Дитриху). Как и все члены кружка, он предпочитал подписывать свои сочинения псевдонимом, дабы избежать преследований парижского Парламента, приговорившего к сожжению его книгу «Система природы» за «попытку одной рукой пошатнуть престол, а другой – опрокинуть алтарь». Рукописи его и других авторов переписывались доверенными лицами, печатались в Амстердаме и нелегально доставлялись в Париж.
Свой трактат о законах морали и законах физических Гольбах подписал туманно: «Постоянный Секретарь Французской Академии». Почему он вынужден был так делать, объяснить может один лишь фрагмент из этого сочинения: «Сколько уже раз мир был свидетелем, как повсюду разъяренные фанатики сносили головы друг другу, жгли людей на кострах, без зазрения совести совершали кровавые преступления. Для чего? Чтобы укрепить власть некоторых энтузиастов и узаконить махинации некоторых мошенников в отношении существа, которое рождено исключительно воображением и дает знать о себе посредством бед, конфликтов и безумств, вызванных им среди людей. Служители такого варварского Бога считают, что для увещевания его людям надо причинять боль и в его честь изощренно их пытать. Мнение этих служителей, взявших на себя право истолковывать его волю, не имеют под собой никаких прочных оснований, ибо вся религия – это повисшее в воздухе здание, а теология есть не что иное, как презрение к законам природы, длинная череда химер и противоречий. Говорят, будто Бог всемилостив, в то время как столько жалоб высказывается по поводу его законов. Если он стоит вне понимания нашего, то не разумно ли будет вообще перестать думать о нем? Однако церковники настаивают: не думать о нем – преступно. Поначалу дети о Боге не думают и не имеют о нем никакого представления. Так что ж, их нужно считать преступниками?.. Конечно, живой человеческий организм вызывает у нас удивление. Но ведь без природной среды, породившей его, он был бы не в состоянии жить. Индейцы Парагвая считают, будто их предки спустились на Землю с Луны. Нам это кажется сущей глупостью. Теологи Европы им отвечают, что произошли они от Святого Духа. А разве это утверждение умнее?..»
Хоть и офранцуженный, барон Гольбах все же оставался немцем и выстраивал свои суждения в системном порядке, позволяющем их обоснованно аргументировать. Почему, спрашивал он, человеческое воображение склонно заселять потусторонний мир сверхъестественными существами? Потому что люди очень хотят быть там счастливее, чем здесь. Но вот только священники предупреждают об аде с муками вечными на том свете. Что ж тогда получается? Сделав людей несчастными в этом мире, Создатель, несмотря вроде бы на свою доброту, может устроить им нечто похуже в мире ином. Не напоминает ли он таким образом тирана, который произвел людей на свет слепыми, засадил их в темницу и наблюдает за ними сверху, чтобы потом еще раз наказать их сурово и вознаградить лишь немногих, кого смилостивился оставить зрячими?
Из всех «даров», которыми осчастливила мир религия, автор трактата просил обратить внимание на того правоверного монарха, который ради спасения душ своих подданных считает своей священной обязанностью запугивать их, преследовать и уничтожать сознательно думающих иначе, чем он. Набожного императора философ считал одной из самых больших напастей, которой Царь Небесный одарил мир земной. Одного лишь фанатичного и льстивого иерарха, нашептывающего на ухо легковерному, но всесильному государю, достаточно, чтобы вызвать волнения в государстве. Во все времена самоуверенное и жадное священство поддерживало деспотизм, противостояло свободному обществу, ибо священнодействие требует безропотных и преданных рабов, которые не осмеливаются рассуждать. Священникам нужно, чтобы люди испытывали трепет перед Богом, обращались в церковь за успокоением. В основе своей религия есть враг радости и благополучия простых смертных. Кому ближе всего идея Бога? Людям слабым, опутанным горестями, отягощенным возрастом, болезнями, неблагоприятными ударами судьбы…
Барон Гольбах убежден еще и в том, что моральное обязательство предполагает существование закона, который опирался бы на извечную обязательность в отношениях между людьми, не имеющую ничего общего с Богом. Правила поведения вытекают из природы человеческой, доступной нам для познания, а не из какой-то божественности, в принципе не познаваемой. Эти правила обязывают следовать им, когда мы сами себя уважаем или презираем, любим или ненавидим, вознаграждаем или наказываем. Мы становимся счастливыми или несчастными в зависимости от того, следуем ли этим правилам или нарушаем их. Религия же для набожного человека становится завесой, за которой он прячет свои истинные страсти, свою гордыню, гнев, мстительность, невоздержанность, злобу, надменность. Очень часто зацикленный на религии человек не обладает никакими достойными качествами для жизни в обществе, не в состоянии познать самого себя, задерживается в своем развитии на стадии инфантилизма, питая себя сказками, мешающими его умственному и духовному развитию.
Офранцуженный немец не дожил до того времени, когда над Францией пронесся ураган революции, которая заменила культ христианскому Богу обожествлением ее вождя Марата, призывавшего разогнать весь клир к чертям собачьим. Барон Гольбах не засвидетельствовал, как одержимо верившие в Свободу, Равенство и Братство люди готовы были ради своих идеалов идти на любые жертвы, безжалостно уничтожая не только своих политических противников, но и друг друга. На сей раз во имя любви уже не к Богу, а к человеку.