Лишь один-единственный раз в своем рождественском послании, переданном по радио Ватикана в декабре 1942 года, Пий XII как бы вскользь упомянул о «сотнях тысяч, которые без всякой с их стороны вины, часто только из-за своей национальности или расы, обречены на смерть или постепенное их уничтожение». Прямо он никогда не называл нацистов нацистами и о холокосте не высказывался. Его верные слуги из ордена иезуитов могли в своих полузакрытых изданиях подвергнуть критическому разбору даже «Майн кампф» Гитлера и «Миф XX века» Розенберга, рассуждать по поводу «католического миропорядка», твердым сторонником которого был их начальник, римский понтифик, но о геноциде в отношении евреев тоже предпочитали помалкивать. И так продолжалось до последнего дня войны в Европе…
Из нацистских главарей, которых доставили в камеры нюрнбергской тюрьмы, больше всех о Боге рассуждал Ганс Франк, наместник фюрера в Польше, куратор находившихся там концлагерей. Ведущему допрос американскому офицеру он сразу заявил: «Хочу констатировать, что я католик». Потом уже гаулейтер называл себя невиновным, простым исполнителем воли вождя Германии. Отказываясь брать на себя моральную ответственность за свои преступления, каждый раз к месту и не к месту подчеркивал, что собственного сознания у него не было, его сознанием владел Адольф Гитлер. В тюремной камере читал Библию. От виселицы это его не уберегло.
Заправила другой банды гитлеровцев Роберт Лей, возглавлявший в рейхе Трудовой фронт, в камере-одиночке вдруг стал набожным, чего до этого за ним никак нельзя было заподозрить. Подойдя к грани полного функционального расстройства, он так же неожиданно стал графоманом: целыми днями писал письма, записки и прочие сочинения на свободные темы. О чем думал тогда приближенный Гитлера, представление может дать один лишь фрагмент из его «творений»:
«После такой катастрофы, которая постигла несчастных немцев, – кропал он мелким, но вполне разборчивым почерком, – есть ли у меня право обращаться к этому героическому народу? Многие обвинят меня, что я один из ответственных за это. Готов взять на себя ответственность и не пытаюсь трусливо бежать от нее. Я всем обязан Гитлеру не только во времена хорошие, но и плохие. Мне выпало руководить миллионами трудящихся в восстановлении и в годы войны. Поэтому я готов к смерти. И да поможет мне Бог!.. Я научился видеть во всем пророческий перст Провидения. Охотно вручаю себя моему Создателю и жду от Него решения. Как он велит, так и будет. Бог привел меня к Адольфу Гитлеру, дал мне дар говорить убедительно, завоевывать других на нашу сторону, свершать великие дела. Он же допустил мое поражение и привел меня в эту холодную камеру, превратил меня в ничто и подвиг на написание этих строк. Все, что я пишу сейчас, плод моих раздумий, полных отчаяния… Немцы! Мы отошли от Бога, поэтому Бог отошел от нас. Мы заменили Его благословение нашей человеческой волей и своим антисемитизмом нарушили один из главных законов Творения. Наша воля стала для нас навязчивой идеей, наша антисемитская политика – главенствующей силой. Знаю, насколько для нас парализующими и разрушительными оказались эти два фактора. Наш подход был ошибочен. Мы плохо просчитали положение и упустили возможности выправить ход событий. Антисемитизм на глазах у трусливых провокаторов привел нас к катастрофе. Нужно было иметь мужество признать это вовремя. Нет, я не хочу бросать тень на покойного фюрера. Он слишком велик и благороден, чтобы я его мог запятнать…»
Рейхслейтер Роберт Лей не стал ждать приведения в исполнение смертного приговора. Разорвав полотенце на куски, свил из них веревку и удавился. Под занавес взял на свою душу еще один смертный грех.
Комендант концлагеря в Аушвице Рудольф Гесс, находясь в камере, не впадал в мистику и на допросах прямо показал, что только через его лагерный комплекс в годы войны ушли в небытие более двух миллионов евреев. За помощью к Богу, в отличие от Роберта Лея, он не обращался. Просто рассказывал в деталях, как им исполнялось на практике «окончательное решение еврейского вопроса». Вот что записано в стенографическом отчете об одном из его допросов:
«Каждая газовая камера могла вместить до двух сотен людей. Располагались они в подземных сооружениях. Газ поступал туда по трубам через отверстие в потолке. Если камера была заполнена до отказа, весь процесс занимал от трех до пяти минут. Через специальное окошечко видно было, что там внутри. Слышались лишь приглушенные голоса и шум. Через полчаса двери открывались. Специальная команда из заключенных грузила трупы на тележки и доставляла их наверх в крематорий. Перед этим с трупов снимались кольца, вырывались зубные протезы из золота. Одна печь позволяла сжечь две тысячи трупов за двенадцать часов, если запустить ее на полную мощность. Лично я следил, чтобы все соответствовало регламенту. Золотые изделия переплавлялись, укладывались в ящики и раз в месяц направлялись в Берлин. Себе я ничего не брал, считал это неприличным. Нормален ли я психически? Полностью нормален. Я был старым фанатиком национал-социализма подобно тому католику, который верит в церковные догмы. Эту истину я считал бесспорной, и по поводу нее у меня не возникало никаких сомнений: евреи являются противоположностью немцев и рано или поздно национал-социализм должен был столкнуться с международным еврейством. Мы служили в войсках СС и не могли сомневаться в этом. Нам и в голову не приходило, что евреи не виновны во всем».
Польский суд приговорил Рудольфа Гесса к смертной казни. Земное его существование оборвалось в том же Аушвице на виселице…
Стоит все-таки продолжить прерванное повествование и уточнить некоторые весьма важные для разбора обстоятельства. В том самом рождественском послании 1942 года Пий XII, явно в угоду нацистам, заявлял: «Побуждаемая всегда религиозными мотивами, Церковь осудила различные формы марксистского социализма. Она осуждает их и теперь». О варварстве национал-социализма молчок. Но это еще не самое главное в биографии римского понтифика.
Когда в войне наступил перелом, Пий XII через своих людей всячески пытался предотвратить разгром фашистской Германии путем заключения сепаратного соглашения за спиной СССР, подталкивал американцев и англичан на разрыв с антигитлеровской коалицией. Сразу после войны вместо того, чтобы праздновать победу, по его указанию спасались от возмездия нацистские преступники, снабжались ватиканскими паспортами с дальнейшей переправкой в надежные убежища в Испании, Португалии и Латинской Америке.
В это же время Пий XII приступил к налаживанию своего механизма контроля за благонадежностью в рядах самих служителей церкви. Первыми объектами репрессий стали «новые теологи» во Франции. Глава священной канцелярии, кардинал Пизардо с особой тревогой бил во все колокола по поводу появления «старых философских заблуждений под новыми вывесками экзистенциализма и прагматизма». По заключению его преосвященства, непозволительно, когда такие «болезни разума» ставят под сомнение Священное Писание, приспосабливаются к релятивизму, согласно которому догмы применимы только к конкретным условиям конкретных эпох.
Жертвой ватиканских надзирателей за лояльностью пал французский священник Пьер де Шарди, попытавшийся было примирить биологическую эволюцию с теологией. Его отправили в ссылку, а его сторонников уволили с преподавательской работы. В праве преподавать и публиковать свои работы отказано другому либерально мыслящему священнослужителю, Анри де Любаку, за его тяготение к католицизму социальной направленности. На этом «чистки» не остановились: Ватикан строжайше запретил многим священникам послевоенной Франции работать на заводах полный рабочий день и проживать в рабочих кварталах, обязал их подчиняться не профсоюзам, а епископату. В результате некоторые вообще отошли от церкви. Реприманд был сделан даже английскому писателю-католику Грэму Грину за его книгу «Власть и слава».
После войны Пий XII решил сам заняться тем, что сегодня принято называть пиаром. Так, по его распоряжению Ватикан финансировал съемки фильма режиссера Витторио де Сика «Небесные врата». Сюжетная линия в нем была несложная: несколько человек едут в поезде из Рима в Лорето, где намерены вымолить у Всевышнего избавление от нагрянувших на них невзгод и болезней, однако «чудо» происходит еще до их прибытия в Лорето. Последнее обстоятельство не понравилось Папе и после просмотра он решил не пускать фильм на широкий экран. Из трех сделанных копий две направили в секретный архив Ватикана, одну оставили в собственности сына режиссера.
Постепенно Пий XII стал уже все смелее навязывать свою точку зрения по вопросам, выходящим далеко за пределы его компетенции: по гинекологии и психиатрии, кинематографии и агрикультуре, пластиковой хирургии и генной инженерии, литературе и центральному газовому отоплению. Понтифик осуждал конкурсы красоты, джаз, фильмы и женскую моду с эротической окраской, курение и нецензурную лексику. Ему не понравилось даже появление священника перед группой паломниц, а у себя в соборе Святого Петра он велел занавесить обнаженные женские тела на картинах. Пригвоздив к позорному столбу противозачаточные средства, подтвердил положение энциклики о том, что нельзя получать удовольствие от секса, игнорируя таким образом предписание Всевышнего о продолжении рода. Провел и шумную кампанию против иезуитов-курильщиков из Грегорианского университета под предлогом того, что сигареты дорого обходятся церкви и не согласуются с монашеским обетом бедности. Курить, правда, они не перестали.
Кстати, именно иезуит и притом курильщик Роберт Лейбер служил личным секретарем Пачелли на протяжении всей его карьеры в Ватикане. На рабочем столе понтифика постоянно лежала книга основателя Ордена иезуитов Игнатия Лойолы. Иезуиты превалировали в его ближайшем окружении, личным духовником был тоже иезуит. Но никто из этих интеллектуалов Ватикана так и не отважился спросить своего начальника: «Сумел бы Гитлер прийти к власти без поддержки Вашего Святейшества? Почему Вы не предприняли активных попыток предотвратить или осудить холокост и не призывали католиков воспротивиться этому?»