– Посчитаться с бородатыми – святое дело, – сказал Князь. – Им пора начать по счетам платить. Вот сегодня пусть и ответят за ту расстрелянную икону в монастыре.
– Их надо убить, – согласился Бек.
– Да плевое дело, – кивнул Рад. – Почикаем бородатых – и под трибунал за невыполнение приказа.
– Ты против? – спросил я.
– Я? Конечно, за… А сейчас штрафные батальоны есть, командир?
– Нет. Но для тебя создадут.
– Уничтожить, – сжал кулак Утес.
Ясно. Значит, я прав, а на меня вовсе не накатила интеллигентская рефлексия из старых времен, когда я был еще гражданским и наивным. Это веление судьбы.
Из рассказа Зейдара следовало, что ближе к вечеру в город Шаххат с гор свалилась банда в количестве пятнадцати человек. Старые знакомые, которые уже наводили там порядок, проредив местное население и уничтожив монастырь, теперь объявили, что пришли наказать местных за неисполнение их воли. Мол, было повеление бросить мертвых монахов на съедение псам, а местные их похоронили, за что подлежат справедливой каре.
– Будут чинить суд. А потом казнь, – руки у Зейдара дрожали. – Там мои земляки. Родственники… Потом будет грабеж.
– Для этого и пришли, – кивнул Князь.
– Их жажда крови ненасытна. Они убьют очень многих. Монахов хоронили два десятка человек, и бандитам донесли их имена. Кто-то злой и подлый сообщает им все, что происходит в Шаххате.
Ну что же, нормальный подход – на занятых территориях приобрести агентуру и по получаемой информации казнить и миловать. Басмачи быстро учатся разделять и властвовать.
– Они могут заявиться сюда? – спросил я.
– Надеюсь, что нет, – покачал головой Зейдар. – Им будет что пограбить в городе. До меня они еще ни разу не добирались.
– Когда-нибудь их информаторы сообщат, что на твоей ферме есть чем поживиться, – произнес Князь, поднимая брошенный мотоцикл и прислоняя его к стене. – И тебя обвинят в том, что, будучи муллой, ты сбивал с пути истинного правоверных, искажая свет учения Пророка.
– Может быть, – вздохнул Зейдар. – Как же легко быть правым, когда у тебя автомат!
– Ну что, – сказал я. – По машинам.
Мои парни затолкались в «Тойоту». Там же устроился Зейдар, которому предстояло играть роль проводника…
Машина остановилась недалеко от города. Я пересел за руль, а рядом на переднем сиденье пристроился Бек. Остальные вышли.
Красное тяжелое солнце начало валиться за холмы, перламутром крася блекнущее небо. Надо поторопиться. В этих краях темнеет быстро. Будь у нас полноценное снаряжение, приборы ночного видения, специальные прицелы, темнота стала бы нашим союзником. Но снаряжения нет, значит, стоит поспешить отработать противника при закатном освещении. Бандитов много. Но на нашей стороне хитрость, отличная подготовка и опыт многих успешных боевых операций.
Я осторожно тронул машину с места, включив демонстративно фары и гирлянду лампочек, идущих по крыше машины. Чего нам таиться? Над нами на высоком древке гордо реет черное пиратское знамя Халифата. Эй, абреки, смотрите, мы свои, мы одной крови!
«Тойота» въехала на пригорок, откуда открывался вид на Шаххат. Прямая дорога, рассекая сады, выводила прямо на открытую нашему взору просторную базарную площадь с двухэтажным административным зданием и небольшой мечетью с зеленой крышей. Там толпились люди и горел огромный костер – пламя вздымалось вверх метров на пять. В нем жгли книги и какие-то вещи. По краям площади стояли три пикапа с пулеметами.
На въезде в город около бетонного арыка скучали два моджахеда в спортивных костюмах и разгрузочных жилетах. Один из них, пузатый и ленивый, прислонился к капоту джипа. Второй, долговязый, со смолисто-черной бородой, сидел на корточках, обхватив ручной пулемет. Из машины слышалась зажигательная восточная музыка. В полусотне метрах справа от дороги полыхал сарай, красные искры поднимались в воздух, и ветер относил их в сторону города. Понятно, что тушить его никто и не думал.
Ну что ж, действуем по принципу «наглость города берет».
Басмачи гостей не ждали, расслабились и с завистью смотрели в сторону площади. Такое развлечение, а они вынуждены работать сторожами. Поэтому приближающуюся машину заметили поздно, когда звук двигателя перекрыл заунывные вопли неизвестного арабского певца. Басмачи засуетились, вскинули стволы. И застыли в нерешительности, видя флаг Халифата.
Бек, высунувшись из машины, возмущенно заорал:
– В кого вы, дети греха, стрелять собрались?!
Я подъехал поближе и затормозил. Бек вышел из машины, закинув «АКМ» за спину. Это его сольная партия. Он провоевал в подразделениях Халифата почти год, с риском для жизни строча донесения в Москву. Так что знал все местные расклады и нравы. Ему и карты в руки.
– Обленились совсем? – с видом генерала-инспектора осведомился он, разглядывая растерявшихся басмачей. – По плетям соскучились?!
Он высказал все, что думает о пренебрежении правилами несения караульной службы. Распекал, как старшина роты, с похмелья заявившийся проверить родное подразделение и увидевший дневального, дрыхнущего у тумбочки в обнимку с бутылью самогона. Тут главное орать так, чтобы ни у кого не возникло сомнения, что ты имеешь на это право. И реакция у солдат что законных, что незаконных вооруженных формирований всегда одна – вытянуться по струнке и мысленно осыпать взбесившегося командира проклятьями, при этом старательно держа рот на замке.
– Я представляю самого Узбека, – наконец, выдохшись, куда более мирно и очень гордо проинформировал Бек. – Что вы тут делаете? Почему не на фронте?
– Казним неверных.
– Это угодное Аллаху дело, – кивнул Бек благосклонно. – Кто ваш командир?
– Хромой Куйвери!
– Есть разговор. Правительственные войска прорвались на севере. И мы собираем все силы, чтобы залатать прорыв. Придется повоевать.
– Это командиру решать, – по кислой морде долговязого бородача было заметно, что прикрывать рушащийся фронт ему хотелось меньше всего на свете.
– Вот и проводишь нас к нему, – велел Бек.
Когда-то, очень давно, он был артистом в драматическом театре города Грозного. Похоже, неплохим артистом, поскольку в роль всегда вживался всем своим существом. И окружающие верили ему.
– Только оружие надо оставить, почтенный господин, – неожиданно твердо объявил долговязый.
– Эх, высечь бы тебя, – зло процедил Бек, кладя на капот джипа автомат и вынимая из кобуры пистолет – впрочем, свой фамильный кинжал оставил при себе. Я последовал его примеру.
Разоружившись в меру разумного, конечно, в сопровождении долговязого мы пешком по широкой дороге направились к месту казни, до которого была пара сотен метров.
По пути я прикидывал, как действовать. Площадь отлично просматривалась и простреливалась. Ребята сейчас занимают выгодные огневые позиции. Мое дело – не оплошать и дать им отмашку.
На площади собралось больше сотни насмерть перепуганных молчаливых людей. Основная масса народа толпилась перед мечетью под дулом пулемета, закрепленного в кузове видавшего виды грязного пикапа. Мужчины старались загораживать собой женщин и детей, понимая, что все тщетно и не в их силах на что-то повлиять. Несколько боевиков целились из автоматов в отдельную группу из пары десятков человек, сидевших на земле вдоль журчащего арыка. Судя по всему, это были те самые приговоренные «неверные».
В центре площади на коленях стоял тучный мужчина, опустивший голову. Его фигура символизировала обреченность. За его спиной возвышался звероподобный басмач.
Не обращая внимания на стволы, которые синхронно повернулись в его сторону, Бек проследовал прямо к высокому сгорбленному моджахеду в черном камуфляже и белой чалме, на плече которого висел компактный израильский автомат «Узи».
– Да пребудет Аллах с тобой и щедро отсыплет тебе удачи, уважаемый Куйвери! – громко произнес Бек.
– Ты кто такой? – настороженно и недобро поинтересовался главный бандит.
– Я от Узбека, – в пальцах Бека как у фокусника из ниоткуда возникла большая, разрубленная пополам монета – такие «пропуска», которыми нас снабдили перед заброской, используются полевыми командирами как сигнал «свой-чужой».
Не давая басмачу опомниться, Бек затараторил. Он знал слова, которые должны были убедить полевого командира – перед ним свой. Куйвери слушал, кивал, а потом ткнул в мою сторону пальцем:
– Кто этот гяур?
– Из наших друзей. Тот, кто дает деньги и оружие, веря в правоту нашего пути, – высокомерно объявил Бек.
О деньгах и оружии, и о тех, кто их так щедро раздает, воины Халифата были наслышаны и принимали этих неверных как необходимое и желанное зло. Появление европейских американских господ означало, что войне будет придано новое дыхание.
– Чем провинились эти люди? – спросил Бек как можно равнодушнее.
– Эти язычники, не познавшие истинный ислам, почему-то решили, что могут обманывать меня. Перечить мне. Какого наказания они достойны?
– Смерти, – произнес безразлично Бек. – С женами и детьми.
– Зачем так? Мы же не дикие животные. И делаем все, чтобы образумить, а не уничтожить заблудших, – полевой командир оказался философом. – На коленях стоит закоренелый язычник, который обманул меня в лучших чувствах.
– Окажи мне услугу, – вдруг горячо воскликнул Бек. – И я буду должным.
– Какую услугу?
– Дай мне моим кинжалом отрезать голову этому негодяю. У меня кровные счеты с язычниками. И мое лезвие жаждет их крови. А потом мы пойдем и поговорим, чем можем помочь друг другу.
Куйвери пожал плечами и кивнул – мол, действуй.
Бек направился к стоявшему на коленях человеку, на затылке которого лежала рука находившегося за его спиной громилы. Нагнулся, обнажил свой кинжал, отвел руку, приготовившись полоснуть жертву лезвием по горлу… И кивнул, давая мне сигнал.
Глаза всех присутствующих были устремлены к месту казни. На меня внимания не обращал никто. Так что я смог извлечь припрятанный «Светлячок» и кинуть на землю.