– Выкладывай.
В волнении Трент вытащил из кармана сигару, отгрыз кончик, но так и не прикурил.
– Видишь ли, – растерянно хмыкнул он, – как-то раз мне предложили вступить в коммунистическую партию.
– Что? – с удивлением переспросил Джон. В дорогом, с иголочки костюме, с аккуратно зачесанными волосами, Трент выглядел – и на самом деле являлся – классическим представителем класса знающих себе цену и весьма преуспевающих бизнесменов. – Что ты сказал?
– Я сказал, что мне предложили вступить в коммунистическую партию.
– Когда?
– В тридцать втором. Тогда я еще учился в университете, в Чикаго.
– Ну и?.. – протянул Джон, недоумевая, какой совет мог понадобиться приятелю.
– Так что же мне сейчас делать?
– А ты вступил?
– Нет. Хотя, скажу честно, одно время серьезно подумывал об этом.
– Никак не пойму, в чем состоит твоя проблема.
– Человек, который подошел ко мне с этим предложением, работал инструктором в министерстве экономики. Энергичный молодой парень в твидовом пиджаке, бывал в России. Раз в неделю собирал у себя на квартире толковых и грамотных ребят на хороший мужской разговор за пивом. Мы болтали о женщинах, о Боге и политике и казались себе настоящими интеллектуалами. В те времена парень он был что надо…
– Так-так…
– Что «так-так»? Я вижу, комитет[30] вплотную заинтересовался моими однокашниками, вот и думаю: не сдать ли его?
Джон решил проявить максимальную осторожность. До него внезапно дошло, что Трента он почти не знал, разве только по редким партиям в гольф. Взяв из стаканчика карандаш, он придвинул к себе блокнот.
– Назови мне имя.
– Нет. Не хочу тебя впутывать. Не уверен, что и сам захочу впутаться.
– Где он сейчас?
– Понятия не имею. Во всяком случае, не в Чикаго. Несколько лет мы переписывались, а потом он куда-то пропал. Сейчас он либо уже мертв, либо ушел к йогам.
– Тогда будь добр, объясни поточнее, чего ты от меня хочешь.
– Услышать твое мнение. Оно поможет мне решить, что делать дальше.
– Сдай его комитету.
– Но… – Трент засомневался. – Посмотрим. Мы были друзьями, я часто вспоминал о нем. Такой шаг может здорово навредить человеку, да и было это больше двадцати лет назад…
– Ты хотел услышать мое мнение. Советую тебе сдать его.
В этот момент дверь распахнулась, и в кабинет без стука вошел консул. Ожидавший его возвращения лишь через два дня, Джон удивился.
– О, я не знал, что у вас посетитель. Когда закончите, прошу зайти ко мне.
– Я уже ухожу, – поднялся со стула Трент. – Спасибо, Джон. Спасибо за все. – Пожав обоим дипломатам руки, он вышел.
Консул плотно притворил дверь.
– Садись, Джон. Я принес тебе дурные новости.
Довольно молодой мужчина, вряд ли старше Майкла, консул был одним из тех счастливчиков, которые начинали свой стремительный взлет еще в юности вне зависимости от того, где они служили, и без всяких видимых усилий. Его умное, привлекательное лицо всегда казалось покрытым ровным загаром. Годом раньше консул взял в жены единственную и очень красивую дочь весьма состоятельных родителей. Вскоре молодые стали пользоваться репутацией приятной и общительной пары, без которой не обходились ни одна вечеринка, ни один званый ужин в домах приличных семейств. Начальство с удовольствием продвигало обходительного молодого человека, самой судьбой обреченного на головокружительный успех. Мой муж, отличавшийся от своего босса и удачливостью, и темпераментом, относился к нему так же, как и окружающие. Он почти с удовольствием взвалил на свои плечи дополнительную работу: в силу чрезвычайной занятости общественными мероприятиями у консула просто не хватало времени на исполнение своих непосредственных должностных обязанностей. Нельзя, конечно, умолчать о том, что Джон завидовал своему блистательному коллеге. Муж отлично знал свои возможности, и разница в положении обоих, в открывавшихся перед ними перспективах представлялась ему вопиюще несправедливой. К тому же, когда оба являлись еще сотрудниками посольства в N., Джон был фигурой куда более значимой, а какому мужчине приятно видеть, как его обходит бывший подчиненный? Сочетание зависти, расположения и ревностного исполнения своего долга встречается в коридорах власти намного чаще, чем принято думать.
Майкл Лабордэ был, пожалуй, единственным из работников, кто имел о руководителе консульского аппарата свое собственное мнение. Легкая золотистая шевелюра консула и никогда не закатывавшаяся счастливая звезда дали Майклу повод прозвать его Лютиком. Должна признаться, что и меня Лютик не смог очаровать так, как моего мужа. Мне виделось в нем что-то фальшивое, что-то вызывавшее смутную неприязнь, хотя Джону я ни разу не намекнула на это. Тайной для всех остался и забавный инцидент, участниками которого были всего двое: консул и я. Как-то после обеда я решила пройтись по магазинам. Остановившись на мгновение перед витриной, я краем глаза заметила, как из соседнего подъезда вышел наш консул. Выглядел он в элегантном костюме совершенно обычно. Шляпы на голове не было, чуть влажные, аккуратно уложенные волосы наводили на мысль о только что принятом душе. Консул двинулся навстречу; губы мои уже расползались в улыбке, как вдруг он резко развернулся и стремительно зашагал прочь. Не было и тени сомнения в том, что он заметил меня. Похоже, случайная встреча привела консула в совершенно непривычное для него замешательство. Увидев, как он сворачивает за угол, я озадаченно пошла по улице дальше. Но любопытство тут же пересилило, и я почти бегом вернулась к подъезду. Сбоку от двери висела табличка с именами шести жильцов, из которых только одно было мне знакомым. Оно принадлежало молодому американцу с весьма приличными, хотя и неясного происхождения доходами, поселившемуся в нашем городе месяца три назад. Пару-тройку раз я видела юношу на вечеринках и довольно быстро поняла по его походке и манере говорить, кем он был. Если бы консул хотя бы кивнул, произнес ничего не значащее «привет», мне и в голову не пришло бы вчитываться в имена на табличке.
– Из посольства пришлось вернуться немного раньше, чем предполагалось, – сказал он, когда муж опустился в свое кресло. – Я сам должен сообщить тебе об этом. Ты выведен за штат, Джон. Твой сегодняшний рабочий день последний.
Услышав привезенную из посольства весть, муж, по его словам, испытал непонятное облегчение. Подсознательно, без всяких на то серьезных причин, два последних года он ожидал этих слов. Теперь, когда они наконец прозвучали, Джону показалось, что от рухнувшей на землю тяжести выпрямились плечи. Даже пугающая их суть была все-таки лучше, гуманнее бесконечных сомнений.
– Повтори, пожалуйста.
– Ты выведен за штат. Я бы советовал тебе подать в отставку немедленно.
– Мне позволено подать в отставку?
– Да. Твоим друзьям пришлось немало потрудиться, но в конечном итоге им это удалось.
– А в чем, собственно, я провинился? – Несмотря на одолевавшие его в течение двух лет мрачные предчувствия, Джон действительно понятия не имел, чем вызвал недовольство высоких чинов.
– Главную роль сыграли соображения морального порядка, Джон. Вздумаешь полезть в драку, они станут известны широкой публике, а о чем в первую очередь подумают люди, ты и сам знаешь.
– Все решат, что меня выставили за гомосексуализм.
– Не те, кто тебя знает. Остальные же…
– Но предположим, я все же ввяжусь в драку и победа останется за мной?
– Это невозможно, Джон. За тобой наблюдали, и кое-где есть вся информация о той даме, что пыталась покончить с собой. В папки подшиты показания врача, консьержки дома, где дама проживала, одного из сотрудников посольства, который на свой страх и риск провел некое расследование и представил полученные данные выше.
– Кто это был?
– Имени я назвать тебе не могу, а сам ты никогда его не узнаешь.
– Но ведь это полный абсурд! Речь идет об инциденте, произошедшем пять лет назад!
– Это не важно. Факт остается фактом.
– Если я ни с того ни с сего подам в отставку, то люди, которые не считают меня гомосексуалистом, придут к выводу, будто я личность по крайней мере сомнительная и не внушающая доверия.
– Повторяю, наверху согласились не поднимать никакой шумихи.
– Но такие дела не обходятся без утечек.
– Что-то, пожалуй, и выплывет, – неохотно признал консул. – Думаю, разумнее всего будет, если ты как можно быстрее вернешься в Штаты и год-другой поживешь в глуши, где тебя никто не знает. Глядишь, все и затихнет.
– А что мне мешает обратиться за помощью к тем, с кем я все эти годы работал, и попросить у них письменный отзыв о результатах мой работы? Почему этим подметным письмам не противопоставить трезвую и взвешенную оценку моих деловых качеств?
– Никаких подметных писем не существует, Джон.
– И тем не менее. Если появятся положительные отзывы, многие из которых будут подписаны весьма влиятельными фигурами в правительстве…
– То это не принесет тебе пользы.
– Пусть так. Но я готов рискнуть. Ты напишешь мне такую бумагу?
– Нет, – после мгновенного колебания ответил консул.
– Почему же?
– По целому ряду причин. Имей в виду, тебе дают возможность тихо уйти в отставку, твои доброжелатели не жалеют усилий, чтобы избежать огласки. Полезешь на рожон, твои действия кому-нибудь очень не понравятся, пойдут разговоры, поднимется шум в прессе. В результате тебя вышвырнут пинком под зад. Это первое. Во-вторых, если я и дам положительную характеристику, то какой бы лестной моя оценка ни была, она лишь подтолкнет тебя к дальнейшей борьбе и сделает меня твоим явным сторонником. Поверь, Джон, – с неподдельной, по словам мужа, искренностью проговорил консул, – будь у меня хотя бы надежда на то, что это поможет, я бы выполнил твою просьбу немедленно. Но поскольку такой поступок тебе только навредит, выбрось это из головы.
Муж кивнул, спокойно собрал вещи и вышел из кабинета – навсегда. Придя домой, он в деталях рассказал обо всем мне. Я позвонила друзьям и сказала, что партия в бридж отменяется. Почти всю ночь мы обсуждали план действий. Немало времени ушло на то, чтобы вычислить имя сотрудника посольства, который решил поработать частным детективом. Перебрав всех, кого знали, мы так и не смогли остановиться на ком-то. Имя этого человека остается для нас загадкой и сейчас.