Анна, вдруг вспомнила тетя Фэнни. Прежде она могла по памяти нарисовать лабиринт, наизусть зная все хитрые уголки и повороты. В одном месте тропа, казалось, делает круг; давным-давно она нашла здесь птичье гнездо. Кульминация всегда настигает неожиданно, когда ты уверен, что свернул не туда. В одном из тупиков тетя Фэнни построила свой крошечный замок…
— Анна, — произнесла она вслух и повернула направо.
Доберусь до центра, думала тетя Фэнни, и посмотрю, сохранилась ли статуя Анны такой, какой я ее помню; возможно, ее забросили или испортили. Надо будет сказать Орианне, что изгородь в неприличном состоянии, особенно в лабиринте, куда никто больше не ходит. Наверняка многие даже не подозревают о существовании лабиринта; может, позабыли, а может, им никто не рассказывал. Изгородь так разрослась, что повороты стали неразличимы, ветки переплелись между собой и не пускали ее в нужную сторону. Тетя Фэнни раздраженно шла дальше.
Налево, затем направо… Все еще не испуганная, тетя Фэнни остановилась на минутку, чтобы вспомнить чувство давно забытой ярости: вот здесь был поворот, который ее особенно злил много лет назад, поскольку вел в тупик, и она никак не могла себя обмануть, как бы ни старалась забыть об этом. И, наверное, уже никогда не забуду, думала она, сворачивая вправо, ведь это часть моего сознания, очень давняя и очень прочная. Лучше бы они сделали лабиринт посложнее! Анна, Анна, Анна…
Ветви окружали со всех сторон. На секунду ей показалось, что изгородь просто разрослась и скрывает аллею; лишь потом она поняла, что повернула не туда, потеряла «Анну». Впрочем, это не страшно: где бы ты ни был, Анна тебя выведет. Тетя Фэнни повернула назад, затем направо, помедлила, снова повернула и окончательно затерялась в дебрях лабиринта.
Запыхавшись, она прислонилась к изгороди. Минотавр, Минотавр… Крепкие ветви окружали, не пуская на свободу; тетя Фэнни крикнула: «Анна, Анна!» — и бросилась бежать, отчаянно пытаясь вырваться из плетеной ловушки. В какой-то момент она ясно увидела выход и даже протянула руки к свету, но не смогла прорваться сквозь ветви. Но ведь это мой лабиринт, подумала она, я здесь выросла; я не могу быть его пленницей, я прекрасно знаю дорогу! Она свернула и заблудилась еще больше.
Становилось все темнее; ветви сплетались над головой, почти наглухо затеняя тропинку; наверху кое-где мелькали проблески света. Налево, направо, направо, налево… Упругие пальцы ветвей цеплялись за платье, за волосы, оставляли царапины на щеках; Анна, влево, Анна, вправо…
— Смотри, — произнесла тетя Фэнни вслух (уже совсем стемнело, никто не знал, где она), — вот здесь я однажды похоронила куклу, на неверном повороте, чтобы никто не смог найти ее могилку. Вот здесь, прямо на этом месте, я похоронила свою куклу. Я всегда выбиралась отсюда; я нарочно старалась потеряться; сюда, я приходила и пряталась, когда мне было грустно… Вот за этим поворотом я порезала руку об острую ветку, и брат перевязал мне руку, потому что мама умерла. Помню, мы оба плакали; я приходила сюда и притворялась, будто заблудилась и больше никогда не смогу вернуться домой… А теперь все не так!
И тут, не успев даже осознать этого, тетя Фэнни очутилась в центре лабиринта. Изгородь по обеим сторонам разделилась, под ногами вместо гравия оказался газон. В сумраке виднелась мраморная скамейка, а над ней печально склонялась статуя по имени Анна — одинокая, ведь никто уже давно не приходил сюда — с любовью тянущаяся к пустому месту. Те, кто помнил ее имя, всегда выходили к центру лабиринта.
Тетя Фэнни против воли подошла к скамье и рухнула на нее. Вокруг шуршали сухие листья, над головой склонилась статуя, простирая голые руки с нежностью и любовью. Тетя Фэнни зарылась лицом в сухие листья. Что ж, я здесь, в самом сердце лабиринта, я прошла сквозь него — так где же тайна, которую я должна была узнать после стольких мучений? Вот я, здесь, где моя награда? Что я заслужила, чему научилась, что отвергла? Мама, мама, думала она, ощущая тепло мрамора.
— ФРЭНСИС, ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН…
Тетя Фэнни без труда нашла выход из лабиринта; у нее не было времени ошибаться, хаотично метаться туда-сюда («Анна, Анна!»), а если она и кричала, то никто ее не слышал; ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, ФРЭНСИС, ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, и тетя Фэнни прорывалась сквозь ветви и листья; ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, и она выбежала из лабиринта на тропинку к розарию; ФРЭНСИС, ФРЭНСИС, ФРЭНСИС, а вот и Эссекс стоит невдалеке…
— Эссекс, — позвала она, — помогите мне, умоляю, отведите меня домой!
— ФРЭНСИС ХЭЛЛОРАН, — и это был совсем не Эссекс.
Миссис Уиллоу дотошно записывала второе откровение тети Фэнни на четырех листах, вырванных из блокнота в главном холле, у телефона. Тетя Фэнни говорила четко и внятно, и миссис Уиллоу записывала почти дословно, хотя ее рука при этом дрожала.
— Конец близится, — вещала тетя Фэнни, — и мой брат будет спасен. Грядет ночь ужаса, но отец проследит за своими чадами. Дети не должны бояться, дети должны ждать. Снаружи будут доноситься крики и мольба, но дети не должны выходить из дома, дети должны сидеть и ждать. Отец убережет своих детей. Пусть дети ждут…
— Зачем вы это записываете? — спросила мисс Огилви. — Прошлый раз было то же самое.
— Ш-ш-ш! — шикнула на нее миссис Уиллоу, продолжая конспектировать.
— Пусть мой брат не опасается… — Тетя Фэнни металась на диване в гостиной; попыталась сесть, взмахнула руками и снова упала. — Пусть мой брат не опасается: он примет нас в объятья, укроет, спрячет и позаботится о нас, пусть мой брат не опасается; когда все исчезнет, мой брат будет спасен… Бояться нечего, нечего, мы в безопасности, в тепле, в тепле, в безопасности, все будет хорошо, не бойтесь… Я здесь, вас никто не обидит… Брат, спи спокойно… Брат, — кричала она, молотя руками воздух, — я здесь, я уже иду, мы все в безопасности! Грядет ночь ужаса, смерти и крови, но мы будем спасены. А теперь я спать ложусь, тихо Богу помолюсь…[11]
— Ну это все и так наизусть знают, — прокомментировала мисс Огилви.
Тетя Фэнни затихла. Миссис Уиллоу склонилась над ней и спросила с нажимом:
— Скажите скорее, что нам делать? Мы точно в безопасности? Мы и правда должны оставаться в доме? Когда это произойдет?
— Брат… — стонала тетя Фэнни.
— Эссекс, позаботьтесь о ней, — распорядилась миссис Хэллоран.
Тот склонился над тетей Фэнни и тихо спросил:
— Фэнни, что нам делать?
— Эссекс…
Тетя Фэнни протянула руку, и Эссекс, покосившись через плечо на миссис Хэллоран, взял ее.
— Фэнни, скажите, что нам делать?
— Мы здесь в безопасности, — твердо заявила тетя Фэнни. — Нужно закрыть все окна и двери, чтобы крики умирающих не достигли наших ушей и не вызвали в нас сострадания, а ужасное зрелище не побудило нас в безумии броситься в самую гущу. Что неправильно, то неправильно, папа лучше знает. — И тетя Фэнни прижалась головой к плечу Эссекса.
— Ну? — Тот вопросительно глянул на миссис Хэллоран.
— Выясните, сколько еще осталось. Я хочу знать все загодя, не люблю, когда меня торопят.
— Тетя Фэнни, когда это произойдет? Сколько нам еще осталось?
— Вы задаете слишком много вопросов, — возразила миссис Уиллоу. — Даже я знаю, что медиум может ответить лишь на один вопрос по очереди. Что вы на нее наседаете!
— Когда, тетя Фэнни?
— После змеи, — ответила та. — После танца. После змеи. После дня будет ночь. После кражи беги прочь…
— Поэзия! — воскликнула миссис Уиллоу и отшвырнула карандаш. — Ну все, пиши пропало: когда они ударяются в поэзию, толку больше не будет.
— Мисс Огилви, проводите ее наверх и уложите в постель, — велела миссис Хэллоран. — Миссис Уиллоу больше не видит толк…
Не успела она договорить, как вдруг огромное венецианское окно во всю стену, выходящее на солнечные часы, дрогнуло и бесшумно рассыпалось на тысячу осколков.
Глава седьмая
Мой дом…
Миссис Хэллоран беспокойно ворочалась на огромной розовой кровати с шелковыми простынями.
Только мой… Дом, где я смогу жить одна, куда я смогу забрать все, что люблю; мой маленький дом. Пусть вокруг темный лес, зато огонь горит ярко, и отблески пламени танцуют на окрашенных стенах, на книгах, на единственном стуле; над камином висят мои любимые вещи. Я сяду на единственный стул или лягу на мягкий коврик у камина, и никто не заговорит со мной, и никто не услышит меня; и всего будет по одному: одна чашка, одна тарелка, одна ложка, один нож. Я живу в своем маленьком домике в глубине леса, и никто меня не найдет…
— Видишь, сестра? — снился ей чей-то голос. — Я же говорил, мы что-нибудь найдем!
Она обернулась и увидела двоих детей: мальчик вел за руку девочку; у него было лицо Эссекса, а у девочки — Глории. На мгновение она заколебалась, наблюдая за ними в дверном проеме; они приближались, и тогда она забежала в дом и заперла дверь.
— Я так устала, — пожаловалась девочка.
— Давай отдохнем здесь, в этом домике.
— Думаешь, тут кто-нибудь живет?
— Они будут только рады приютить потерявшихся детей. Правда, в таком крошечном домике мы вряд ли что-то найдем, но все-таки надо остановиться и передохнуть. Попросим их нас покормить, скажем, что мы здесь переночуем, а завтра поищем дорогу домой.
— А если они не захотят?
— Не говори глупостей! Мы же потерялись, да и к тому же мы всего лишь дети.
— Смотри — дом сделан из конфет!
— Правда?
— Конечно! Подойди и сам попробуй! Смотри, крыша из сахара, стены из имбирного пряника, цветы твердые и сладкие, а пыль — сахарная пудра. Оконная рама пахнет корицей, а дымовая труба из шоколада; заберись на крышу и отломи мне кусочек.
— А дерево мятное, — сказал мальчик, откусывая кору.
Чувствуя, как над головой съедают крышу, миссис Хэллоран открыла дверь и осторожно выглянула. Какое-то время, не зная, что сказать, она молча наблюдала за тем, как дети отрывают от ее дома большие куски. Наконец, испугавшись, она крикнула: