— Право, Эссекс!
— Прошу вас, только не смейтесь, но я… На самом деле мне страшно. Все эти вещи…
— Надеюсь, вы понимаете, что я выполняю распоряжения своего отца?
— Но все это так странно!
— Нисколько, уверяю вас. Постарайтесь, наконец, понять: раз уж мой отец взял на себя труд явиться сюда, значит, дело серьезное! Более того, я убеждена, что катастрофа может наступить раньше, чем мы ожидаем; хотя, разумеется, мой отец даст нам знать вовремя.
— И вы ему верите?
— Верю ли я своему отцу, Эссекс? Своему отцу?!
— Тетя Фэнни, расскажите нам еще раз, как оно будет там, в следующей жизни? — попросил Эссекс.
— Примерно так же, как и сейчас, я полагаю. Разумеется, сперва будет определенный период привыкания. Сами понимаете, земле понадобится некоторое время, чтобы восстановить репродуктивный цикл, и деревья далеко не сразу начнут плодоносить; а ведь нам придется где-то искать еду. Могу лишь предположить, что наутро первого дня мы выйдем в абсолютно чистый, голый мир без малейших признаков жизни, кроме нас самих. Будет очень мило, и все же первые дни мы не сможем пользоваться земельными ресурсами. Вскоре нас будет окружать Эдемский сад, хотя, насколько я помню, там не было особенного порядка. Впрочем, кто знает, вдруг и здесь будут сотни разных запретов — не только для одного дерева, — добавила тетя Фэнни, краснея.
— Но ведь к нам эти запреты не относятся? — напрягся Эссекс.
— Не думаю. Разумеется, мы все узнаем со временем, однако вряд ли это будет касаться запретов. Поскольку человечеству придет конец, так необходимая прежде общественная мораль станет попросту ненужной: ведь нас-то не придется учить, как себя вести!
— Вот вы говорите, что мы будем жить на цветущих лугах, окруженные деревьями и все такое, — настойчиво продолжал Эссекс. — А как же… — Тут он на секунду затаил дыхание. — А как же дом? Он ведь никуда не денется? Будет стоять здесь, полный разных вещей, ценных как в том мире, так и в грядущем.
— Я уже думала об этом, — призналась тетя Фэнни с легким смешком. — Мне кажется, дом станет чем-то вроде святилища для наших детей и внуков. Живя в лесу и в поле, под ласковым солнцем и нежной луной, получая все необходимое от природы, они не будут испытывать потребности в домах, и крыша станет для них аналогией алтаря; возможно, мы еще увидим, как наши внуки обожествляют дом.
— Да уж надеюсь, — вставила миссис Хэллоран.
— Поэтому я — повторюсь, согласно указаниям отца, — собираю в доме вещи, имеющие практическую ценность. Они могут понадобиться невинным обитателям нового мира, поэтому должны находиться под рукой, на алтаре их богов. Инструменты, к примеру. Или драгоценности, которые им будут казаться волшебными. Дивные изгибы лестничного пролета… Мы не должны допустить исчезновения чувства прекрасного.
— Мое столовое серебро… — сухо произнесла миссис Хэллоран.
— Собственность богов, — пояснила тетя Фэнни. — Отцу бы это понравилось.
— Через мой труп! — отрезала миссис Хэллоран. — Это мое законное наследство!
— Мне кажется, — неожиданно подала голос из темного угла Глория, и все умолкли, — мне кажется, они придут, эти далекие люди, станут боязливо ходить по дому, не смея ни к чему прикоснуться; будут глядеть на мебель, стены и полы, как мы смотрим на наскальную живопись или катакомбы, или древние дворцы; они станут совершать что-то вроде паломничества. Будут приходить сюда небольшими группами, строго по обозначенным линиям, чтобы ни к чему не прикасаться, не задеть ненароком стены или мебель; будут ступать осторожно, точно шагают по следам давно умерших и боятся их разбудить или разозлить; вряд ли они многое поймут и все же станут рассказывать о нас и о доме разные истории. Мне кажется, они будут воспринимать дом как некое священное, ужасное и таинственное место…
— А я запрещаю! — неожиданно громко заявила миссис Хэллоран. — Я не собираюсь покидать этот дом, пока жива; вы можете жить на деревьях сколько угодно, желаю удачи!
— Посмотрим, чем обернется твоя удача, — пробормотала вполголоса тетя Фэнни.
Глава восьмая
— «Как я уже сказал, у меня было немного денег, серебра и золота, — медленно, размеренно читала сиделка, — всего около тридцати шести фунтов стерлингов. Увы, они лежали, как жалкий, ни на что негодный хлам: мне было некуда их тратить. С радостью отдал бы я пригоршню этого металла за десяток трубок для табаку или ручную мельницу, чтобы размалывать свое зерно! Да что я! — я отдал бы все эти деньги за шестипенсовую пачку семян репы и моркови, за горсточку гороху и бобов или за бутылку чернил»[13].
Каждый день Джулия, Арабелла и Мэри-Джейн приносили из сада охапки крупных, сочных роз и расставляли их в серебряные вазы в гостиной и в столовой. Солнечные часы еще резче выделялись на фоне темной зелени лужайки; к завтраку подавали абрикосы. Тетя Фэнни в материнских бриллиантах постоянно к чему-то прислушивалась. Однажды ночью миссис Уиллоу послышался какой-то шум; решив, что это воры залезли за столовым серебром, она тихонько вышла в коридор и обнаружила тетю Фэнни на лестничной площадке: та стояла неподвижно, словно в трансе, улыбаясь чему-то.
— Конец близится! — произнесла она, когда миссис Уиллоу удалось ее разбудить.
Хотя Глория упиралась изо всех сил, миссис Уиллоу настояла на том, чтобы устроить еще один сеанс у зеркала: ей определенно надоели смутные намеки тети Фэнни.
— Ты-то попривыкла, — аргументировала миссис Уиллоу, — уже видела, что к чему; мы не можем постоянно менять людей. К тому же никто, кроме тебя, этого не сделает.
С большой неохотой Глория снова села перед зеркалом, залитым маслом, поежилась и наклонилась ближе.
— Надеюсь, в этот раз я увижу что-нибудь приятное, — сказала она. — А если опять будут всякие ужасы, пусть кто-нибудь другой смотрит, и мне все равно, что из этого выйдет!
— Интересно, какими еще глупостями мы стали бы заниматься вместо этого? — пробормотала миссис Хэллоран.
— Мы же боги, — напомнил Эссекс. — Сидим на Олимпе, взираем на людские деяния. Может, и хорошо, что нам есть чем заняться, пусть даже ерундой: представьте, сколько зла мы бы причинили, если б нам стало скучно!
— Перестаньте на меня смотреть, — потребовала Глория. — Это меня нервирует!
Миссис Уиллоу с тетей Фэнни отодвинулись подальше, косясь друг на друга.
— Ничего, подождем, — спокойно произнесла миссис Уиллоу. — Дай нам знать, если увидишь что-нибудь.
— Ненавижу, когда все начинает двигаться, — пожаловалась Глория и неловко поежилась в кресле. — Похоже на морскую качку: перед глазами все кружится, и нет мочи терпеть… Ты словно проваливаешься в этот адский круговорот, водоворот… Ой, вижу какую-то местность… Тут миленько…
— Какую именно, дитя? — Миссис Уиллоу делала пометки в блокноте, который специально принесла для этой цели и в котором хранились записи предыдущих откровений тети Фэнни.
— Просто сельскую местность: деревья, трава, цветы… Небо голубое, птички…
— А люди там есть?
— Нет, никого — ни людей, ни домов… Ни дорог, ни заборов, ни проводов, ни антенн, ни рекламных щитов… Какой-то холм, на нем растут деревья, и… похоже на луг… Мягкий… — Глория запнулась. — То есть, я хочу сказать, там нет никаких… перегородок. Ни стен, ни заборов, лишь мягкая зеленая трава. Кажется, где-то рядом течет река…
— Воистину райский уголок, — пробормотал Эссекс.
— Постойте… Кто-то поднимается на холм… Эссекс, похоже на вас, только вы не одеты… на вас нет… — Глория покраснела и прижала ладони к щекам, но не отстранилась от зеркала.
— Продолжайте, дорогая, — подбодрила миссис Уиллоу, — мы не ханжи.
— Попробуйте закутать меня в львиную шкуру, — предложил Эссекс, — ну или хотя бы купальные шорты — мало ли кто там подглядывает…
— Вы… не знаю… вышли на охоту?
— Охоту за кем? — с иронией воскликнула миссис Хэллоран.
— За купальными шортами, не иначе, — предположил Эссекс. — Можно я встану за деревом?
— Тихо! — шикнула на него миссис Уиллоу. — Будьте серьезнее!
— Тут так мило… — продолжала Глория.
Эссекс открыл было рот, но миссис Уиллоу резко вскинула руку, и он затих.
— Как тут красиво! Эссекса больше нет, остались только холмы, деревья и синее-синее небо…
— Слава богу, что я скрылся из виду, — не утерпел Эссекс. — Мне уже начало казаться, что на меня пялятся…
— Смотрите, — воскликнула Глория и засмеялась, — ой, смотрите! Все меняется… Похоже на маленький пейзаж, и он меняется: теперь видно, что делается за холмом, за деревьями… Вот появились люди, они… танцуют, кажется; солнце такое яркое… Да, танцуют.
— Одетые? — вставил Эссекс, явно наслаждаясь ситуацией.
— Не знаю… да и неважно. Они слишком далеко, такие крошечные, а деревья вокруг них такие высокие… Да, они и вправду танцуют. А трава и цветы чуть шевелятся, словно подул легкий ветерок, а теперь я вижу… вроде бы оленя? И птичек… и кролика.
— Похоже, наш ковчег пристал к берегу, — прокомментировала миссис Хэллоран, обращаясь к Эссексу.
— Скажи, милая, — вмешалась миссис Уиллоу, — если мы будем задавать вопросы, ты сможешь ответить?
Глория закрыла глаза.
— Попытаюсь, — сказала она, отклоняясь на спинку кресла. — Это было красиво…
— У меня создалось довольно странное ощущение, — признался Эссекс. — Наверное, больше никогда не буду охотиться.
— А мне кажется, Глория видит в зеркале то, что мы от нее хотим, — предположила миссис Уиллоу. — Эссекс, помолчите! В первый раз ей привиделись всякие ужасы, потому что мы все были напуганы и сбиты с толку. Теперь же мы примерно знаем, чего ожидать, вот ей и показывают ожидаемое. Наверное, я плохо объясняю…
Она вопросительно взглянула на мисс Огилви, та молча кивнула.
— Глория, дорогая, нам не нужно, чтобы ты думала об ужасах и разрушениях, — продолжала миссис Уиллоу. — Нам гораздо больше нравятся твои прелестные пейзажи. У меня возникла идея: я хочу попросить тебя взглянуть в зеркало и попытаться увидеть людей, живущих в этом доме, только не сейчас, а месяц спустя — это будет конец июня. Подумай об этих людях, посмотри в зеркало, и ты увидишь, чем они будут заниматься через месяц.