– Угу. А ты в курсе, кто ему эту книгу купил и деньги обратно не получил?
– Я ее пролистал. На солнечные часы можно добавить такую штуку – называется нодус…
– Гномон.
– Нет, гномоны есть на всех часах. Нодус обычно круглый, хотя это необязательно. Его прикрепляют к гномону, так что на конце его тени вроде как капля появляется. Короче, часы можно рассчитать так, чтобы в определенный день года – например, в день свадьбы Гиббса и Дебби – тень падала вдоль специальной линии, которую называют юбилейной. Улавливаешь?
– Детали излишни, – отмахнулся Саймон. – Важно, что идея никуда не годится. Гиббсу не нужны солнечные часы, мы его разочаруем.
– Может, Дебби понравятся, – обиженно отозвался Селлерс. – Красивые. Я себе хочу. И Пруст тоже.
– Дебби хочет замуж за Гиббса. Отсюда вывод: у нее такой же плохой вкус, как и у него.
– Ладно, ладно, брюзга чертов! Хотел как лучше, чтобы уже все было решено. Мы с Зуки вернемся за пару дней до свадьбы Гиббса. Придется вам без меня соображать, в последнюю минуту. А я-то пытался сгладить ситуацию. Слушай, Гиббс, конечно, не тот…
– Тот еще.
– … но может, стоило бы разок дать ему шанс?
– «В глаза солнцу погляди и подари добро ликующему сердцу, которое однажды станет лучше оттого, что подарил ты не безделицу, как все, но веточки, которых не хватало в гнезде орла». – Саймон улыбнулся. Любопытно, узнала бы Джульетта Хейворт автора? Селлерс не узнал. – У. Б. Йейтс. Но Йетс не был знаком с Крисом Гиббсом, иначе такое не написал бы.
– Все, забудь, – вздохнул Селлерс.
– Как все было, по-твоему? – спросил его Саймон. – Роберт Хейворт изнасиловал Наоми Дженкинс и рассказал жене? Или Дженкинс изнасиловал кто-то другой, она поделилась с любовником, а тот выдал ее секрет жене?
– А хрен его знает. Ты в обоих случаях предполагаешь, что Джульетта узнала от Хейворта. А может, ей сама Дженкинс рассказала? У меня из головы не идет, что дамочки могли сговориться, чтобы провести нас. Уж больно обе наглые. И обе нам врали. Может, вовсе они не врагини и не соперницы?
– Может, то, а может, это, – уныло отозвался Саймон. – Хейворт в коме, его женщины водят нас за нос. А мы топчемся на месте…
– Я бы так не сказала.
Саймон и Селлерс обернулись. Их догоняла Чарли. Мрачная. А была бы довольной, если бы дело сдвинулось с места.
– Саймон, добудь мне как можно скорее образец ДНК Хейворта, – сказала она. – И не говори, что у нас уже есть, – то, что взяли из его дома, не годится. Пусть возьмут прямо у него. Чтобы никаких ошибок.
Чарли размашисто шагала по коридору. Саймон слышал за спиной сопение Селлерса.
– А с тебя, Селлерс, вся подноготная Хейворта, Джульетты Хейворт и Наоми Дженкинс. Где Гиббс?
– Точно не знаю, – ответил Селлерс.
– Плохо. Надо допросить Ивон Котчин, жилицу Наоми. И направьте экспертов к дому Хейворта, пусть осмотрят его грузовик, узнают все, что только можно.
– Что это было? – выдавил багровый, задыхающийся Селлерс, когда цокот каблучков Чарли растворился в конце коридора.
Саймон не пытался отгадать, даже думать не хотел о том, какие новости стали одновременно и хорошими, и плохими.
– Нельзя вечно покрывать Гиббса, – сменил он тему. – Что с ним вообще происходит? Свадьба виновата?
– Все будет нормально, – без тени сомнения ответил Селлерс.
Саймону вспомнились часы с визитки Наоми и девиз на них. Латынь он не воспроизвел бы, но перевод помнил: «Я считаю только солнечные минуты». Лучше про Селлерса не скажешь.
Глава тринадцатая
Сержант Зэйлер открывает дверь моей камеры. Пытаюсь подняться и только теперь понимаю, насколько вымотана, – в голове звенит, колени подкашиваются. Сложить из путаницы мыслей нужный вопрос не успеваю: сержант Зэйлер говорит:
– Роберту лучше, кровотечение остановили.
В меня словно вдохнули жизнь.
– Значит, он очнется? И поправится?
– Не знаю. Врач, с которым я общалась, сказал, что травмы головы непредсказуемы. Мне жаль.
Следовало догадаться, что испытаниям нет конца. Я будто участвую в бесконечных скачках: белая финишная линия рассыпается в пыль, когда я приближаюсь, и стоит ей исчезнуть, как на горизонте я снова вижу белую линию, набираю скорость – и повторяется то же самое. Заканчивается одно ожидание – начинается другое, терзая меня сильнее, чем бессонница. Внутри будто плененный зверь мечется взад-вперед, стараясь выбраться из ловушки. Найти бы способ его успокоить, и тогда можно ночи напролет проводить без сна.
– Отвезите меня в больницу к Роберту, – прошу я сержанта Зэйлер, следуя за ней по коридору.
– Сейчас мы идем в комнату для допросов, – отвечает она твердо. – Надо поговорить, Наоми, многое разъяснить, во многом разобраться.
Мне хочется упасть и не двигаться. «Многого», что бы это ни было, мне сейчас не вынести.
– Не волнуйтесь, – добавляет сержант Зэйлер. – Бояться нечего, если вы будете говорить правду.
Полицейских я не боюсь. Они подчиняются правилам, которые я понимаю и, за несколькими исключениями, принимаю.
– Я знаю, Наоми, что вы не могли причинить Роберту вред и не делали этого.
Облегчение накрывает меня теплом, проникает в каждую истерзанную усталостью клетку. Слава богу. «Это сделала Джульетта?» – хочу я спросить, но часть мозга, отвечающую за речь, отключили от питания, и губы не слушаются.
В комнате с бледно-коралловыми стенами, куда приводит меня сержант Зэйлер, сильно пахнет анисом.
– Хотите пить, Наоми?
– Выпить. Любой алкоголь.
– Есть чай, кофе, вода, – с прохладцей сообщает сержант Зэйлер.
– Тогда просто воды. – Я не пыталась острить. Курить, насколько мне известно, на допросах разрешается – я по телевизору видела, да и на столе передо мной стоит пепельница.
Если никотин позволен, то почему не алкоголь? Сколько в мире несуразностей, в основном из-за глупости людской.
– С газом или без? – спрашивает сержант Зэйлер, направляясь к двери. Злится или шутит? Не понять.
Я остаюсь одна, и мозг отключается полностью. Мне бы готовиться к разговору, но я просто сижу не шевелясь, а мое сознание с трудом преодолевает пропасть между этим моментом и следующим.
Ты жив.
Сержант Зэйлер возвращается со стаканом воды. Подходит к столу, возится с аппаратом, который выглядит слишком замысловатым для магнитофона, хотя определенно выполняет именно эту функцию. Включив запись, Зэйлер называет себя и меня, дату и время. Просит подтвердить мой отказ от адвоката, после чего откидывается на спинку стула и говорит:
– Я решила сэкономить нам обеим время, опустив обычную процедуру вопросов-ответов. Лучше я опишу вам ситуацию, как ее понимаю, а вы скажете, права я или нет. Идет?
Я киваю.
– Роберт Хейворт вас не насиловал. Вы солгали, но из наилучших побуждений. Вы любите Роберта, и вы не сомневались, что на свидание в «Трэвелтел» ему помешало прийти нечто очень серьезное. Вы сообщили о своих опасениях детективу-констеблю Уотерхаусу и мне, однако поняли, что не убедили нас в опасности, которая угрожает Роберту. Будучи уверенной, что мы не станем тотчас же начинать его поиски, вы сменили тактику и попытались убедить нас, что Роберт сам опасен и его необходимо найти ради безопасности других женщин. Вы с самого начала планировали изменить показания и сказать правду, как только Роберт будет найден. Ложь задумывалась как временная мера, впоследствии вы собирались от нее отказаться. – Сделав паузу, сержант Зэйлер спрашивает: – Пока все верно?
– Все так и было, как вы сказали.
Она меня по-настоящему удивила. Как ей удалось разгадать мой план? Встречалась с Ивон?
– Наоми, своей ложью вы спасли Роберту жизнь. Еще день – и он был бы мертв, вне всяких сомнений.
– Я знала, что поступаю правильно.
– Согласна. Однако имейте в виду, Наоми, с этой минуты я жду от вас только правды. В случае с Робертом вы выиграли, но это не значит, что мы станем и дальше играть по вашим правилам. Все ясно?
– У меня нет причины лгать теперь, когда вы нашли Роберта и он в безопасности. А кто… хотел его убить? Джульетта? Что она с ним сделала?
– Всему свое время. – Сержант Зэйлер достает из сумки пачку «Мальборо», закуривает. Ее длинные ногти покрыты темно-красным лаком, но кожа вокруг обкусана. – Итак, Роберт Хейворт вас не насиловал?
Мне больно так, словно она в меня выстрелила.
– Я… Меня вообще никто не насиловал. Я выдумала эту историю от начала до конца.
– Отлично постарались. Масса конкретики: театр, накрытый стол…
– Все ложь.
– Неужели? – Сержант Зэйлер пристраивает сигарету на кромке пепельницы и, сложив на груди руки, смотрит на меня сквозь струйки дыма. – Чертовски образная ложь, я бы сказала. К чему столько изощренных деталей: вечерние костюмы, столбики кровати в виде резных желудей, плотная маска для глаз? Почему бы не сказать просто, что Хейворт изнасиловал вас однажды вечером в номере «Трэвелтел»? Вы поссорились, он пришел в ярость, набросился… и так далее. И не нужно ничего сочинять.
– Чем больше в рассказе эффектных подробностей, тем легче люди верят. Чтобы сойти за правду, выдумка должна быть не менее яркой, чем правда. – Я делаю глубокий вдох. – Скандал в «Трэвелтел» не годился – слишком личное событие, касающееся только Роберта и меня. А я хотела, чтобы вы посчитали Роберта опасным для любой женщины, своего рода… извращенцем, склонным к ритуальному насилию. Вот и придумала историю пострашнее.
Сержант Зэйлер медленно кивает. Потом говорит:
– Думаю, вы воспользовались именно этой историей изнасилования по той причине, что так все и случилось на самом деле.
Я молчу.
Она достает из сумки свернутые листы бумаги, разворачивает их и кладет передо мной на стол. Одного взгляда мне хватает, чтобы понять. Я отвожу глаза от напечатанных слов, но их смысл душит меня.
– Гениально, – выдавливаю я сквозь комок в горле.
– Хотите сказать, это тоже сочинили? Роберт вас не насиловал, Наоми, но мы обе знаем, что это сделал кто-то другой. И этот человек, кто бы он ни был, надругался и над другими женщинами. Их истории перед вами. Почему вы решили, что были единственной его жертвой?