Поколение мое.
Как жилось нам, как дружилось!
Всяк своей пошел тропой…
Как же их судьба сложилась
Рядом с батькиной судьбой?..
Не расстался Анатолий
Со своею стороной –
Он учительствует в школе –
Вместе с Анной Дмитриевной.
Вместе с нею
В наши годы
Он из жизни в жизнь вошел.
И признание нашел
Во служении народу…
У Василия иначе
Жизнь сложилась.
Оттого
Слезно скрипка у него
Плачет!
В жизнь его вошла беда,
Нелегка беды история…
Он заканчивал тогда
Третий курс консерватории.
Не бывало равнодушных,
Ибо трогала сердца
Трезвой памяти послушная
Скрипка деда и отца.
Зал, бывало, изумленно
Слушал скрипку, не дыша.
В ней дышала окрыленная,
Потрясенная, влюбленная,
Горем горьким опаленная
Очень русская душа.
Все в ней было:
Озорство
И пути веков минувших,
Всех живущих торжество
И печаль навек уснувших.
Он народу нес легко,
Красоту родного века,
Ибо видел далеко,
Ибо верил в человека.
Льна лазоревая тишь.
Запах пахоты, покоса…
И светло глядел с афиш
Паренек русоволосый.
На его концерты шли,
Как на праздник русской силы,
Ведь от имени земли
Выступал Костров Василий!
Не случайно потому
На одном из фестивалей
Дали премию ему,
Пусть не первую,
Но дали.
Кто-то верить не хотел
В мастерство его.
Я даже
Помню, как один зудел:
– Из лаптей, а то ж туда же!..
Не какой-нибудь пижон,
Он сидел передо мною –
Благородной сединою,
Будто нимбом, окружен.
Удивлялся:
– Ты смотри!
Дали премию. Не много ль?
Ибо, что ни говори,
Из него не выйдет Коган…
Что я мог ему сказать?
Впрочем, суть совсем не в этом.
Мне пером не описать,
Что случилось прошлым летом,
Нету слов, что бы могли
Рассказать про путь суровый
Человека от земли.
К ней вернувшегося снова!
Было так…
В один из дней
На одной из тихих улиц
Шел со скрипкою своей
Человек, слегка сутулясь.
И за ним шагали вслед
Три пижона тротуаром.
Пьяно тренькала гитара,
Фонари цедили свет.
День московский затихал,
Сон его лица коснулся.
Вдруг Василий услыхал
Женский крик
И обернулся.
В тусклом свете фонарей
Увидал он, пораженный,
Как девчурку, озверев,
Били пьяные пижоны.
Что он мог?
Свернуть с пути
И идти своей дорогой.
Но от совести уйти
Люди совести не могут!
Так и было. Не свернул.
Не в характере Костровых!..
Вдруг бандитский нож блеснул
И по сердцу полоснул.
И – ни слова…
Тех отправили в тюрьму.
По заслугам сроки дали.
Жив Василий,
Но ему Руки –
Крылья поломали.
И хранят они тоску,
С песней солнечной в разлуке,
Непослушные смычку,
Покалеченные руки.
Вот и все,
Прости прощай,
Свет искусство! До свиданья,
Вспоминать не обещай,
Мало проку в обещаньях…
По весне
Коростели
Из Египта – к нам в Россию.
Вместе с ними и Василий
Вновь пришел к теплу земли.
– Полно плакать! Проживу,
Я ведь многое умею.
А обиды на Москву
Я ни капли не имею.
Много добрых, светлых дней
В ней я прожил не напрасно.
Не по тем судить о ней,
А по звездам, что не гаснут.
К людям добрую любовь
Ты мне, мама, прививала.
Повторись такое –
Вновь
Повторю я все сначала…
Не стирая слез с лица,
Безутешно Дарья плачет,
Повторяя:
– Не иначе,
Не иначе как в отца…
1966–1967 гг.
Глазами столетий
Сыну моему Владимиру
Патриотический монолог
1
Над тишиной
Кладбищенских распятий,
Над светлой синевой озер и рек
Он был,
Как бог,
Велик и непонятен —
Еще не знавший крыльев
Человек.
Он брал топор.
И на ветру гудела,
От солнца бронзовея,
Борода!..
И по ночам
Вселенная глядела
На пахнущие стружкой города.
Глядела тихо,
Звездно,
Удивленно,
Далеким светом до земли достав...
И города
Мигали поименно
Веселыми кострами
У застав!
2
В кабацком гуле,
В горькую минуту
Кабатчику рубаху заложив,
Пел человек
И плакал почему-то,
На руки подбородок положив.
Пел человек...
Он был
И здесь великим,
В минуту грусти, горя своего,
Лишь водка унижала,
Как вериги,
Высокое достоинство его.
Его ли только!
Водку принимая,
Работали,
Как поршни,
Кадыки...
Пел человек,
И песню понимали,
И доверяли песне мужики.
А он все пел,
Хмельно кусая губы,
О горьком одиночестве своем,
О Любушке,
Которая не любит,
Которая не думает о нем.
И над землей усталой, пропыленной,
Когда она восторженно спала,
Та песня
О любви неразделенной,
Спокойная и светлая,
Плыла.
Она была вольна,
Как в поле птаха,
Чиста,
Как синева озер и рек...
И вновь
Кабатчик
Возвращал рубаху
И говорил:
— Я тоже человек...
А утром
Снова солнышко светило.
И, жизнь свою не помянув добром,
Шел человек в рубахе
По стропилам,
Играючи зеркальным топором...
Любовь неразделенная!
Откуда
Она пришла желанью вопреки?
На силу не надеясь и на удаль,
Шли мужики,
Как в храмы,
В кабаки!..
Но предок мой
Забыл кабак,
Оставил,
И с верным
Непропойным топором
Он день и ночь
Красу земную славил,
Как говорят, не описать пером.
Он поднимал
В заоблачные дали
Красу земли
На легких куполах.
И в честь его
Колокола
Звучали,
Оповещая о его делах.
Его любовь звала.
Он шел на голос
Любви неразделенной и святой.
Во славу той любви
Клонился колос,
Отяжелевший, солнцем налитой,
Во славу той любви
Вставало солнце,
И таял снег в холодном январе,
И яблоня цветущая
В оконце
Стучала, просыпаясь на заре...
Когда враги
Вторгались в наши земли,
Когда стонала Родина в крови,
Мой предок шел,
Пощады не приемля,
На правый бой
Во имя той любви...
Она — огонь,
Что в стужу обогреет,
Лесной родник,
Что в пекле охладит.
Она, в тебя поверив,
Подобреет,
Ответною любовью наградит.
Так и случилось.
И порою вешней
«Люблю» сказала Люба у плетня.
Так и случилось.
Иначе, конечно,
Я был бы нем
И не было б меня.
3
О, предок мой!
Благословлен тобою,
Иду туда, зарею осиян,
Где так гордятся прадедов судьбою
Сто двадцать миллионов россиян!
Иду к России...
На ее тропинках
Все та же поднимается трава,
И на озерах
Та же синева,
И та же в чистом небе голубинка,
Все те же звезды
В черной высоте,
Все те же сосны
И все те же росы.
Все те же песни
И все те же слезы,
Все те же люди,
Те же,
Да не те!..
Когда у деда
Не хватило силы,
Чтоб выйти на весеннее крыльцо,
Он с грустью
Смерти поглядел в лицо
И умер,
Детям передав Россию.
Он славно пожил...
И его топор
Светло звучал по городам и селам,
Да так звучал,
Что эхо
До сих пор
Несет
Его напев и звон веселый.
В семнадцатом,
Оставя ремесло,
Он с топором заветным
Распрощался.
Пошел в огонь
И всем чертям назло
Он из огня веселым возвращался.
Шел по фронтам —
Был жив и невредим
(Его, должно быть, пули обходили)
И брал дворцы,
Построенные им,
Брал города,
Что предки возводили...
И после,
Позабыв огонь атак,
Придя домой к родимому порогу,
Он песни пел!
(Теперь поют не так!)
А как плясал!
(Сегодня так не смогут!)
Он появлялся на крыльце чуть свет,
Чтоб не проспать
Ни одного рассвета...
А смерть его
Уже бродила где-то,
Уже ждала,
Должно быть, много лет...
4
Отечество!
Его передавали
Из рода в род
Без родовых бумаг.
Отечество!
И за него вставали,
Когда у дома появлялся враг.
Отечество!
И в бой за правоту,
Не думая о славе и наградах,
Шли деды и отцы
На баррикады
И знали,
Кто — по эту,
Кто — по ту.
Я славлю баррикады той поры,
Когда дорогу к свету
Расчищали
Булыжники
И наши топоры,
Те самые,
Что предки завещали.
В те годы было проще и ясней...
Но, прошлое окинув беглым взглядом,
Я думаю:
Напрасно баррикады
Не сохранили
И до наших дней.
Они бы не мешали нам в пути,
И совесть
Каждый мог по ним бы сверить.
Нет баррикад.
И разбери поди.
Кто чем живет,
Во что сегодня верит...
Кто он,
Тот самый
Юркий краснобай,
Что в грудь стучит,
Отечеством клянется?
Он в день войны
С Москвою расстается
И в тыл бежит —
На свой «передний» край.
Скрывая равнодушное лицо,
Он не смущался, видимо, нимало,
Когда вдова
Венчальное кольцо
На корку хлеба
У него меняла.
Ему плевать,
Что третью ночь подряд
Не спит в цеху, припав к станку,
Рабочий,
Что где-то накрывает цель снаряд,
Бессонные оправдывая ночи.
Ему бы только
Жаркий звон монет.
А в остальном
Ему плевать,
Что где-то
Глядит печально Родина Советов
На кровью обагренный партбилет.
Ему плевать,
Апостолу рубля,
На эту кровь
В отцовском партбилете,
Плевать,
Что мать мою взяла земля,
Плевать,
Что я один на белом свете.
Нет, не один!
Отечество со мной.
И я его наследую по праву.
Нелегкою и страшною ценой
Досталась мне земля отцовской славы.
И он, конечно, жив,
Тот краснобай,
Что по тылам
Слонялся воровато.
И ты, земля,
Ни в чем не виновата,
Не виновата, дорогая, знай.
Он жив!
Но я-то мимо не пройду,
Не промолчу,
Когда молчать не надо.
Я славлю нашей правды баррикады,
Я вижу,
Кто — по эту,
Кто — по ту!..
Мне скажут:
— Эка парня повело!
Какие баррикады в наше время?
Переходи-ка, брат, к любовной теме.
Риторика — пустое ремесло.
Ты не о том хлопочешь, —
Скажут мне, —
Ну, согласимся,
Всякое бывало.
Земля давным-давно отвоевала,
А ты опять толкуешь
О войне...
5
Да, на рентгеновских экранах
Они, пожалуй, не видны —
Незаживающие раны,
Беда и боль родной страны.
В календарях
Мелькают даты
Не поражений,
А побед...
Мы забываем о солдатах,
О тех,
Кого на свете нет.
Мы забываем об утратах,
Не чтим могильные холмы.
А каково живым солдатам?
Их тоже забываем мы.
Да, это правда,
Мы-то знаем!
И каждый подтвердить готов,
Что лишь за чаркой
Вспоминаем
О мужестве живых отцов.
Мы вспоминаем их награды,
Медали их
И ордена.
А кто-то говорит:
— Не надо!
Она давно была, война...
А вы себе на миг представьте,
Вы, незнакомые с войной,
Как плачут маршалы в отставке,
Исполнив долг
Перед страной;
Как плачут старые солдаты,
Как, покидая этот свет,
Они нам оставляют даты
Былых
Немеркнущих побед.
Незаживающие раны,
Беду и боль родной страны
Нам оставляют ветераны
Победной, горестной войны...
Но не кому-нибудь другому,
А нам,
Когда придет беда,
Вставать за жизнь родного дома,
За нашей славы города;
Идти,
Как шли отцы когда-то
За землю Ленина на бой!..
Все чаще
Родины солдаты
От нас уходят на покой.
И звук «Интернационала»
Плывет за гробом в тишине...
И понимаем мы,
Как мало
Нам рассказали
О войне...
6
Я должен думать
Как наследник
Величия моей страны:
Придет пора —
Умрет последний
Участник прожитой войны.
Умрет...
И станет тихо-тихо.
И разольется тишина
Над зацветающей гречихой,
Над голубым простором льна.
Умрет...
И кто тогда расскажет
Не книжно,
А изустно,
Так,
Как может рассказать не каждый,
А лишь познавший боль атак,
О бедах тех,
Что выносили
Сыны отечества в бою,
На горестных полях России
Спасая правоту свою?
И кто расскажет про геройство
И преданность родной стране?..
Все было сложно,
Но и просто
На той чудовищной войне.
7
Что лучше: жизнь — где узы плена,
Иль смерть — где русские знамена?
В героях быть или в рабах?
Федор Глинка
Я не о тех,
Кто в плен попал,
Рук не подняв в суровом поле,
Кто как подкошенный упал,
В себя придя
Уже в неволе.
Да будет справедливым стих,
Не ранит тех,
Кто, обессилев,
Был предан матери-России!
И я, конечно, не о них...
Что слава?
Дым и жалкий тлен.
И подменяют постепенно
Бессмертье
Не пошедших в плен
Трагедией военнопленных,
Понятно,
Не легко в плену.
Понятно,
Что и там сражались.
Понятно,
Вызывают жалость
В плену проведшие войну...
Но, думая об их судьбе,
Я помню мужество солдата,
Что бросил под ноги
Себе
Уже последнюю гранату.
С последней пулей
У виска
Рванулось дуло пистолета,
И смерть взяла
Политрука:
Он спит в снегах
Под Ельней где-то.
На их могилах — по звезде.
Их нет в живых.
Но вы не верьте,
Что правы не они,
А те,
Кто в плен пошел, уйдя от смерти.
Иным покажется порой,
Такое слушая сегодня,
Что неизвестно,
Кто герой:
Кто принял смерть
Иль руки поднял?
Больная, так сказать, струна.
И на нее легко поддаться.
Не дай-то бог, опять — война!
Нам, что же, в плен идти сдаваться?
О, как того враги хотят:
Чтоб потускнели наши флаги,
Чтоб мы забыли
Тех солдат,
Что свято верили присяге!
Я приобщаюсь к их судьбе.
Случись такое, как когда-то,
Я брошу под ноги
Себе
Уже последнюю гранату.
По мне судьба политрука,
Что спит в снегах
Под Ельней где-то,
И — дуло,
Дуло пистолета
С последней пулей
У виска...
И слава тем,
Кто грудью встал,
Кто выстоял в сраженьях жарких
И с полным правом
В Трептов-парке
С мечом
Взошел на пьедестал!
8
Все те же звезды в черной мгле,
В своем пространстве безвоздушном.
Но знаю я:
Они не равнодушны
К рождению и смерти на земле.
Я перед их величьем замираю,
Ведь не случайно
Миллионы лет
Несли они,
До срока умирая,
На нашу землю свой далекий свет.
Им нелегко, наверное, скиталось.
Но заглянули
В наш двадцатый век
Свидетели того,
Как жизнь рождалась,
Как вырос в ЧЕЛОВЕКА
Человек.
Они в своем величии спокойны.
Но почему-то, думается мне,
Они грустят,
Когда пылают войны,
И радуются
Мирной тишине.
Еще недавно,
Грусти не скрывая,
Они беззвучно плакали
Вдали
И тихо опадали,
Застывая
На обелисках горестной земли...
Им радостно
Глядеть на нашу землю,
На мир,
Что нами выстрадан в бою.
И каждая из них
Покою внемлет,
Как мы весной внимаем соловью.
Им важно знать,
Что мы — творцы и боги,
Нам можно тайны доверять свои;
Им важно,
Что они не одиноки,
Что с ними — люди,
С ними — соловьи!
1963