— Оставайся у меня. Живи тут, — отвечаю просто, загребая со стола еще орешков. — Мать все равно ушла в штопор и будет «прятаться» еще долго.
Глава 39
Со смотровой площадки Кошатника открывается вид на новые микрорайоны настолько родной и привычный, что щемит сердце. Наш провинциальный город напоминает мне уличного музыканта, который стоит в сером, продуваемом всеми ветрами переходе и играет так мастерски, как не способен заезжий столичный мэтр. Возможно, для Ви здесь мало перспектив и развлечений. Она всегда равнодушно проходила мимо того музыканта, в то время как я останавливалась и в оцепенении слушала его.
Натянув капюшоны почти одинаковых черных толстовок, мы с Че стоим обнявшись в полуобмороке, в полусне. Теплые руки сжаты в кольцо вокруг моей талии, затылок упирается в широкую грудь, и я, не смея глубоко вдохнуть, тихо качаюсь на волнах сказки.
Сказка — ночь, проведенная вдвоем на скрипучем диване, утро с совместной готовкой блинов по особому рецепту бабушки Че, многочасовая дневная прогулка по серости и сырости под одним зонтом…
— У тебя паспорт с собой? — слышу над ухом приятный голос, и меня парализует:
— Что? Зачем?
— Не пугайся ты так. — Че подавляет смешок. — Экскурсия по телецентру, помнишь? Без паспорта не выдадут пропуск. Режимный объект. Все серьезно!
Областной телецентр — трехэтажное угрюмое здание, притулившееся под красно-белой телебашней в относительно обитаемом углу лесопарка, под напором плеча Че распахивает передо мной высоченные стеклянные двери.
Грузный седой охранник на проходной долго изучает мой паспорт, еще дольше, сверяя каждую букву, переписывает горемычную фамилию в разлинованный вручную журнал и недовольно ворчит:
— Надоели вы, «молодежка», каждый день табунами девчонок приводите. Проходной двор развели!
— Иван Иванович, познакомьтесь, это моя девушка! — пропустив мимо ушей брюзжание охранника, объявляет Че и облокачивается на деревянную полированную стойку. Он долго и вкрадчиво выспрашивает старика о делах, о семье и здоровье, сетует на погодные аномалии нынешнего лета, пока не доводит того до белого каления. Когда охранник начинает звереть, Че молниеносно отпрыгивает от стойки, проталкивает меня через «вертушку» и за руку тащит за собой по длинному коридору.
Телецентр рушит представления о нем как о месте, откуда через переданный телебашней сигнал в дома людей яркими картинками приходит праздник. Тут все совсем не радостно: коридоры освещены моргающими люминесцентными лампами, на полу расползается старый линолеум, по левую и правую руку в ряд выстроились закрытые кабинеты.
— Наверху многолюдней, а здесь полное запустение, — поясняет Че, увлекая меня во мрак. У одной из дверей с табличкой «Тихо, идет запись!» Че воровато оглядывается, шарит в кармане толстовки, гремит ключами в замочной скважине, и створки со скрипом раскрываются. — У Иваныча свистнул! — Че прячет ключи и подмигивает. — Вообще-то он бдительный, но всю жизнь питал любовь к Приозерской. Меня он тоже любит, просто еще не знает об этом.
Помедлив, вхожу в огромную темную студию. В нос бьет затхлый запах пыли и плесени. За спиной по щелчку загорается ряд ярких ламп, но их мощности не хватает, чтобы осветить помещение целиком.
Озираюсь по сторонам, недоуменно вглядываюсь, пока не узнаю эту студию — стена, подсвеченная прожекторами, украшена желтой искрящейся луной, облачками и звездами, засевшими в памяти еще в раннем детстве. На покрытом золотой тканью столе лежат толстые книги с потертыми корешками, над ним высится резная спинка огромного, напоминающего трон, деревянного стула. Волшебное место. То самое, откуда красивая добрая тетя рассказывала мне с экрана о неведомых мирах, учила верить в лучшее и мечтать.
— Не может быть! — На глаза мгновенно наворачиваются слезы, а голос пропадает.
— Ты в «Доброй сказке», Солнце! — кивает Че и обнимает меня.
— Как только не стало бабушки, передачу закрыли. Финансирование урезали еще в январе, за месяц до того, как… — Поджав ноги, мы сидим на сваленных в углу декорациях: фанерных русалках, гномах, принцессах и кикиморах, и Че задумчиво разглядывает пустой трон. — Она очень сильно переживала, думаю, это тоже сыграло свою роль. Сейчас тут только наша редакция как-то держится, ну и новостники. Но, думаю, мы тоже просуществуем недолго.
— А чем же ты будешь заниматься после журфака? — обняв колени и уставившись на профиль Че, шепчу я.
— Есть вариант… который для меня не вариант. Забей! Выход всегда найдется! — Че встает, отряхивает джинсы, направляется к трону и, с грохотом отодвинув массивную конструкцию, жестом тети Зои приветствует меня из-за стола. — А сейчас, милая Танечка, я расскажу тебе сказку, которая обязательно сбудется!
Импровизируя, сбиваясь и покатываясь со смеху, Че в манере Приозерской рассказывает сказку о маленькой девочке, которая выросла в прекрасную грустную заколдованную принцессу. Стоит ей только улыбнуться — чары спадут и все будет хорошо.
Затаив дыхание, слушаю красивого мальчика, внука той самой доброй волшебницы, и замечаю их очевидное сходство. Ему точно так же под силу творить чудеса. Я улыбаюсь и верю, что теперь у меня все будет хорошо. Я ему верю.
В просторном холле мы щуримся от внезапно яркого дневного света, я счастлива, словно ребенок, и тараторю без умолку — спешу поделиться впечатлениями. Че лишь ухмыляется, прячась за загадочной миной, но покрасневшие глаза выдают его с головой — он тоже растроган. Перехватывает дух, а мысли приходят в разброд — сегодня ночью мы уж точно не будем спать: я не позволю.
Хлопает и дребезжит одна из входных дверей: низко опустив голову, не разбирая дороги, на нас идет ярко одетая девочка с синими прядями в длинных растрепанных волосах. Она врезается в Че, злобно стреляет глазами, но тут же миленько улыбается и вытягивает за проводки из ушей наушники.
— Че! Приветик! — Незнакомка раскидывает руки, и Че, сияя, радушно принимает ее в свои объятия. Отвожу взгляд и задыхаюсь, но приказываю себе прекратить и расправить плечи.
Девочка игнорирует меня и обращается к Че:
— Ну что, когда пахать выходишь?
— На той неделе. С сентября выпуски в записи пойдут. А ты?
— Тоже. Как делишки в целом?
— Лучше всех! У тебя как? — Наблюдаю, как быстро Че преобразился: он широко и фальшиво улыбается. Сейчас его манера быть милым со всеми дико бесит. Чувствую на губе металлический привкус соленой капли крови.
— Вот, гляди! — Девочка дергает себя за волосы. — А потом они на меня еще и орут — не соответствую формату передачи для молодежи. А что они предлагают делать? На такую-то зарплату? Кстати, ты мне не поможешь, а?
— Ручка есть? — требует Че, и собеседница, метнув в него вопросительный взгляд, покорно достает из сумки черный маркер.
Я стою забытой в сторонке и сгораю от ревности. Че как-то слишком бесцеремонно и по-свойски перехватывает запястье девочки, забирает фломастер и что-то очень долго выводит на ее ладони. Отступаю назад — девочка, взглянув на надпись, удовлетворенно кивает и участливо глядит на Че:
— С Толстым мириться не думаешь?
— Не-а. — Он решительно мотает головой. — Забудь.
— Почти никто из нас не злится.
— Уже не актуально! — перебивает Че, продолжая улыбаться.
— А над Машиным предложением думал?
Вместо ответа Че пожимает плечами. В памяти неоновыми буквами зажигаются слова Ви. У Че вагон тайн. Я не знаю его. Не знаю ничего о нем. Отхожу подальше, хватаюсь за прохладный металл ограждения проходной и разглядываю сквозь мутные окна темные кроны сосен.
— А ну, хорош любезничать! — с подсвистом прокашлявшись, басит Иван Иванович из-за стойки. — Ты, Семенова, если проходишь — сильвупле отмечаться. А ты, прохвост, верни ключи и дуй к руководству — искали тебя.
Только сейчас Че вспоминает о моем существовании — встревоженно оглядывается, находит меня взглядом и удрученно пожимает плечами:
— Солнце, подождешь? Я быстро.
— Иди! — Киваю и натягиваю самую беззаботную улыбку из тех, что могу воспроизвести.
Че снова проходит через вертушку, скрывается за углом…
Девочка коротко расписывается в журнале, швыряет его охраннику и оборачивается:
— Привет! — Только сейчас до меня доходит, что я видела ее и раньше — среди тех ребят, что однажды забурились в аллею и прервали наш с Че разговор по душам.
— Привет, — отвечаю тихо.
— Я смотрю, у вас с Темкой все серьезно? — Девочка подмигивает. — Жаль. Не сочти за претензию, просто знай: ему есть куда податься. Не слушай его: на самом деле у него все в шоколаде и предложений разгрести его проблемы — куча. Но сейчас ему нравится быть несчастным.
Она в издевательской манере вытягивает губы в трубочку, посылает воздушный поцелуй Иванычу и машет ему, а я замечаю на ее ладони цифры телефонного номера. Их только что написал Че, и сделал он это прямо на моих глазах.
День внезапно темнеет. Выходит, я не первая, кто бросал к его ногам мир, а он пользовался этим? Конечно же, я не первая — при всех достоинствах Че я просто не могла ею быть.
«Че был собачкой, но до верности ему далеко, потому что он просто кобель. Я жалею, что вообще имела с ним дело». Ви всегда была умнее меня, холоднее и осторожнее. Она и бросила его первой, чтобы сохранить лицо, и не опасалась, что он уйдет. Ви просто знала, что Че сделает это, а я, глупая ворона, в стремлении утереть нос подруге ни черта не видела дальше своего.
Я не нужна ему — это очевидно. Все было слишком хорошо, чтобы быть правдой. Разворачиваюсь к огромным дверям, вылетаю на улицу и бегу, в лицо мне летит и превращается в слезы мерзкая изморось.
Никто не бежит за мной. Тем лучше.
Глава 40
Дождь почти кончился, а я все иду, не разбирая дороги, лишь бы оказаться подальше оттуда. Я больше не хочу никого любить — довольно. И мечтать не хочу: вернулась бы мать домой в любом состоянии — и этого достаточно. Надоели серые дождливые дни, я скучаю по солнцу. Оно ярко светило, жгло и испепеляло, но не оставляло полутонов: пусть злое, но с ним все казалось предельно ясным. Тогда девочка Таня не догадывалась о существовании боли, прекрасной и невыносимой, до разрыва груди.