али грязью ее имя, утешали друг друга и упивались тем, как нам плохо и тяжело, а она страдала и мучилась… Молча. В одиночку. Как тебе такой расклад, Че? Как тебе такой поступок?!
Че бледнеет еще сильнее. Зрение размывается, щеки обжигают слезы, я чувствую замерший на моем лице взгляд — он сверлит насквозь, оставляет ожоги.
— Но ты ни при чем, ты не знал — твоей вины ни в чем нет. А вот я, я… — Без сил сползаю по стене, приземляюсь на доски пола, вытягиваю ноги. — После отъезда она каждый день спрашивала у меня, как ты. Говорила, что любит. Я всю голову сломала в поисках ответа, почему она тебя бросила, но это не главное. Главное, что я знала, как она относится к тебе… И меня это не остановило. Вот так. Что теперь, Че?
— Мне… надо подумать, — тихо отвечает он, и сердце разбивается на мелкие осколки — они вонзаются в легкие, не давая дышать. Что ж, так и должно было быть. Это очищающая боль. — Солнце… — Кажется, прошла вечность, прежде чем я снова услышала ровный голос Че. — Все завертелось так быстро именно с моей подачи, так что урод — я. Но я в состоянии сам решить, что мне делать со своей жизнью. И в жертве, на которую пошла Ви, уж точно не нуждался. Что-то не сходится. В конце концов, она могла просто со мной поговорить!
— А многое ли ты рассказываешь о себе, Че? Ты тоже страдаешь молча. Вчера у тебя была запись последнего эфира, так? И ты ничего мне не сказал! — напираю я. Красивый мальчик опускается на пол у противоположной стены и кивает. С горечью понимаю: все разрушено — Че больше не пытается оградить меня от своих проблем. А раз так, нужно идти до конца.
— Знаешь, почему единственная твоя страсть так опасна? Ты и сам не видишь своего будущего. У тебя его здесь и нет. Тебе нельзя отказываться от перспектив, Че! Это просто преступление!
— Я останусь здесь! — взвивается он. — Точка.
— Почему?! Даже твоя мама готова отдать все, чтобы поддержать тебя…
Че опускает глаза:
— Ты ошибаешься, Солнце. Однажды, когда мать в очередной раз встала на сторону отчима, я в сердцах ляпнул, что могу уехать, что меня ждут. Как только она услышала о престижной работе, у нее заблестели глаза… Она готова даже продать квартиру, чтобы вышвырнуть меня, заставить подчиниться. И тогда у нее наконец появится возможность хвалиться перед знакомыми, ведь больше-то нечем… А кто бы защитил братьев от их отца-придурка?
— Но ведь все давно наладилось! — кричу, и голос срывается от внезапной догадки. — Неужели теперь ты остаешься здесь… из-за меня?
— Из-за тебя тоже, — быстро отвечает он, а я захлебываюсь от омерзения к себе, дикого страха потери, решимости пройти через испытания и довести задуманное до конца. Я все исправлю.
— Ну так вот она я. Смотри. Стою ли я этого?
— Слушай, Солнце… — начинает он, но я не даю договорить:
— У тебя обостренное чувство ответственности, потому что тебя окружают безответственные люди. Но мне больше не нужна твоя забота. Пойми, Че, если ты останешься со мной, ты рискуешь сгнить в этом болоте, возможно даже, закончить, как мой отчим… Я не прощу себе. Я каждый день буду видеть тебя в этой убогой хрущевке и умирать от вины. Я влезла в чужую сказку. Я не сдержала данное подруге слово и предала. Все и начиналось погано, Че. Я не хочу больше. Не хочу.
Плечи сотрясают невидимые рыдания, закрыв ладонями самое уродливое и подлое лицо на свете, я всеми силами желаю исчезнуть, перестать существовать, превратиться в ничто… да я давно уже ничто. Рядом слышится шуршание куртки, аромат загадочного парфюма обволакивает покоем и теплом — Че садится рядом и крепко обнимает меня. Прекрасная, волшебная, добрая сказка вернулась. Спазмы в горле не прекращаются, не дают внятно говорить, не дают дышать.
— Солнце, не надо… Я люблю тебя. Все будет хорошо, вот увидишь. Мы вместе, и все будет хорошо. Завтра я поговорю с Викой, окей?
Пронзив током, возвращается реальность: я не могу позволить, чтобы Ви, несчастная девочка, которую уже не раз предавали близкие, узнала обо всем. Зажмуриваюсь и отталкиваю Че, но ничего не выходит — он не становится дальше.
— Хватит, Артем! — Поддельная истерика вмиг превращается в настоящую: — Ты поговоришь, расскажешь про нашу интрижку… А как мне жить дальше? Как смотреть Вике в глаза? Мне нужно все исправить. Я прошу тебя: давай прекратим. Давай расстанемся, Че! — плачу я в его плечо.
Теплые объятия вдруг размыкаются, оставляя меня мерзнуть в одиночестве. Опустевшая ладонь ловит пустоту.
— Интрижку? — Че отодвигается. Самый лучший человек на земле превращается в далекую звезду и холодно улыбается. — Ладно. Твой выбор понятен, и это не я.
Он долго-долго рассматривает меня новым, пустым и равнодушным взглядом, и я обреченно не отвожу глаза.
— Да. Теперь тебя тут ничто не держит, — медленно киваю, — и не держало никогда: не было никаких совпадений, не было одной на двоих души и прочего. Вика всегда была для меня на первом месте. Вот и все, Че. Уходи.
«Тебя больше никто не утянет на дно, — продолжаю мысленно. — Я тебя люблю. Лети!..»
— Окей! — Че быстро поднимается, достает из внутреннего кармана блестящий сверток, кладет его под елку и, не оглядываясь, уходит.
По полу гуляют сквозняки, но я не могу найти сил, чтобы встать и навсегда закрыть за ним дверь.
Глава 46
Морозная ночь опустилась на замерший в ожидании праздника город. В окнах соседнего дома погасли гирлянды, почернели телевизионные экраны. Люди, живущие размеренной жизнью, давно закрыли глаза и погрузились в мир снов, лишь бродячие собаки снуют в подворотнях неприкаянными тенями и разрывают тишину хриплым лаем. Шаги и приглушенные голоса в квартире номер тринадцать давно смолкли.
Моя чужая добрая сказка закончилась — декорация улыбчивой принцессы пылится в темноте на деревянном обшарпанном подоконнике, а прекрасный принц растворился где-то на заснеженных дорогах к счастью, оставив после себя лишь память об искренней улыбке и ожогах взглядов, о прикосновениях рук и губ, о призрачной уверенности в завтрашнем дне и вере в лучшее. Оставил мне уютную толстовку с загадочным ароматом, укутавшую мое худое тело, и черную дыру с рваными краями в груди. Все вернулось на круги своя: я снова одна, а кого-то хорошего нет.
Вокруг лишь одиночество и боль.
Под жестянками крыш вырождение слов,
Заблудился сквозняк в ребрах
лестничных снов,
На настойчивый стук сердца в двери твои
Открывает тобой и глядит на тебя
Зима.
Над сукровицей луж перекрестки путей,
Проступают глаза тех, кто прожит теперь.
Твой звереющий крик из окна-полыньи
Перебьет твоим смехом и бранью твоей
Зима.
Бледное и тусклое солнце еле теплыми ладонями трогает опухшее от слез лицо, непривычно холодный и ставший вдруг слишком просторным диван мучительно скрипит под онемевшей спиной. Открываю глаза, нашариваю телефон, щурясь, смотрю на время. Шесть тридцать, до полудня я должна успеть к четырем клиентам. Вселенные, перекочевавшие на стену из воображения Че, приковывают взгляд и утягивают мысли в хаос. Бессмысленно пялюсь на яркие звезды и туманности, на поникшие цветы на столе, снова собираюсь плакать, трясу головой. Вчерашний вечер не был дурным сном. Душа в агонии. В полночь наступит Новый год.
Натянув привычную упрямую улыбку, застегиваю у горла пуховик, поправляю полосатую шапку — раньше каждое утро этим ритуалом заведовал Че — и выхожу на мороз. Последнее солнце уходящего года, преломляясь в мириадах укрывших землю снежинок, беспощадно слепит глаза. Почти на ощупь бреду к остановке и в каждом проходящем мимо парне в безумной надежде пытаюсь разглядеть Че… Куда там. Все они и рядом с ним не стояли.
В квартирах пахнет хвоей, мандаринами, вареной свеклой и свеженарезанной колбасой, искрятся огнями елки, из динамиков звучат записанные еще летом, в эпицентре страшной жары, поздравления известных артистов и незатейливые мелодии из советских комедий.
Дыра в груди немеет и пульсирует, но саднящие мозоли, выступившие под холодным металлом ножниц, разъедающая слизистые оболочки вонь краски для волос, поток воздуха из жужжащего фена отвлекают меня от безрадостного настоящего.
Осознание возвращается лишь по дороге домой. Че больше нет в моем убогом жилище, в моем мире. Все, что ждет впереди — пустая гостиная, умирающая в одиночестве сосна, чужое веселье и тупая, уничтожающая боль. Ощущение правильности и гордости, в детстве распиравшее грудь после того, как я вернула кошелек, отчего-то не приходит. Пустяки. Оно придет.
Я стараюсь не думать, где сейчас Че и чем занят, стараюсь не надеяться и не ждать, но вибрация в кармане все равно заставляет вздрогнуть и выронить телефон из дрожащих пальцев прямо на грязный пол старого трамвая. Разочарование выбивает из легких весь воздух — входящий с неизвестного номера. Это Ви.
— Алло? — вылезая с вновь обретенным телефоном из-под сиденья и прочистив горло, бодро отвечаю я.
— С наступающим, Солнышко! — звенит знакомый голос. — Надеюсь, у тебя нет на вечер планов?
— Нет. Какие у меня могут быть планы? — пытаюсь выдать радость, но тон получается бесцветным.
— Ох, здорово! Приходи к нам, давай встретим Новый год вместе, как раньше! — Ви счастливо смеется, а я грызу истерзанную губу.
Я устала и остро чувствую потребность начать новый год с чистого листа, а все несбывшееся оставить в прошлом. Рассказать Ви обо всем, очистить совесть и душу и, даже если она не простит, попытаться жить дальше — вот что я должна была сделать еще тогда, в пылающем июле, но не смогла. Я признаюсь ей во всем сегодня и перестану пугаться собственной тени.
Моя уверенность в правильности принятого решения крепнет, когда Ви, сшибая с трюмо расчески и флаконы многочисленных дорогих духов, бросается мне на шею и душит в объятиях прямо в прихожей.