– Хорошо, хорошо, – подытожил неуверенно Виктор и они с сыном поехали домой.
Сегодня у них по плану было обучение. Отец как умел рассказывал Паше обо всем, что знал, показывал интересные документальные фильмы, пытался выявить страсть к какой-то науке или области знаний, но особых результатов это не дало. Сын только смотрел кино, читал книги, в основном фантастику, хотя библиотека от Маши досталась огромная. Отец бережно перевозил все книги с квартиры на квартиру, в надежде, что сын когда-нибудь прочитает все. Иногда они покупали новые, но это опять была фантастика. Образование Паши, казалось, так и не двинулось дальше четвертого класса, по крайней мере, отец за ним никакого рвения к всестороннему обучению не наблюдал. Конечно, уже после второго визита Комо отец и мать решили больше не водить сына в школу, это было слишком опасно. Если бы нежелательный пришел, когда Паша был в классе, отвертеться от психиатра вряд ли бы удалось. Поэтому выбор пал на домашнее обучение. Из-за этого сын не то чтобы был отсталым, скорее нелюдимым. Виктор мог вспомнить всего пару случаев, когда Паша общался со сверстниками. Первый был незадолго до смерти Маши, тогда ему понравилась девочка в их дворе. Она часто гуляла в окрестностях вместе со своим отцом, эффектным брюнетом. Основное впечатление на Виктора произвела именно его шевелюра: облысевший уже к тридцати годам он всегда примечал длинные и густые волосы у мужчин. Пашка часто общался с этими соседями, причем с отцом даже чаще, чем с девочкой. Но поскольку вскоре появился Комо и им снова пришлось переехать, та дружественная связь оборвалась также быстро, как и завязалась. А вторым случаем были эти непонятно откуда взявшиеся готы. До того, как сын рассказал, кто они такие, Виктор понятия не имел, что это сформировавшаяся субкультура, для которой «характерны специфически-мрачный образ, интерес к готической музыке, мистике, черному юмору, фильмам и литературе ужасов», как он потом узнал в интернете. Отец просто радовался, что сын хоть с кем-то в новом районе начал общаться. Хотя тревога назойливо посещала каждый раз, когда Паша встречался с ними, ведь он понятия не имел, как сильно эти ребята могут повлиять или уже повлияли на сына. А тут еще такой неприятный инцидент с мертвым мужчиной.
Сегодня должен был быть тихий день, в котором за исключением похода к следователю ничего необычного не вклинивалось в их вторничное расписание. Но у подъезда отца и сына ожидал очередной «сюрприз», на этот раз в готическом стиле. Агрессивные ребята из кинотеатра явно жаждали пообщаться с Пашей.
– Пап, я быстро, – выпалил сын, не успели его приятели даже поздороваться.
– Я с тобой! – тут же настоял отец.
Паша встал перед Виктором, преграждая тому дорогу, и посмотрел на него взглядом, которого тот еще ни разу не видел ни у сына, ни у Комо. Это было какое-то воинственное снисхождение, иначе нельзя описать.
– Я сам все улажу, не беспокойся. Если со мной пойдешь ты, они будут считать меня слабаком, – отчеканил сын, сделав явно презрительный акцент на слове «ты».
Виктор не успел ничего ответить, как Паша уже быстро зашагал к ожидавшим его ребятам. Они довольно приветливо поздоровались друг с другом, пообщались минут пять, но так тихо, что Виктор ни слова не расслышал, а после главарь – Виктор решил, что парень в самом длинном плаще и с самыми черными волосами у них главный, – пожал Пашке руку и они ушли.
В лифт сын зашел с умиротворенной улыбкой, и отец решил не спрашивать, что он там успел обсудить с этими товарищами в плащах и почему они сегодня были такими доброжелательными. Виктор хотел, чтобы этот день закончился хорошо. Поэтому, пока Паша смотрел кино и попутно листал какую-то книгу из разряда художественной фантастики, он приготовил его любимую солянку с сосисками, на гарнир отварил, а затем поджарил до золотистой корочки картошку, сделал салат из свежих овощей и позвал сына ужинать. Тот рассказал ему, что за фильм он сегодня успел посмотреть, оказалось, что это была документалка о самом большом в мире судне и она Пашке очень понравилась, потому что он описал почти все, что увидел и услышал по телевизору.
Перед сном Виктор мысленно поставил галочку этому дню, он прошел без особых происшествий, а значит, был хорош.
Сотрудники полиции пришли за Виктором на следующий день, ближе к обеду. Они сказали, что должны задержать его по подозрению в убийстве. После слова «задержание» Виктор ничего не слышал. Он не сопротивлялся, тем не менее наручники на него все-таки надели. Сын стоял в коридоре, отец смотрел на него, ожидая, что сейчас появится Комо. Если это произойдет, Пашу тоже задержат, ведь псих будет бросаться на всех, кого увидит. Но на отца по-прежнему смотрели испуганные без тени ярости глаза Пашки. Это последнее, что увидел Виктор, выходя из квартиры.
Доставили его к тому же следователю, что допрашивал Пашу. Сегодня он был суров и, кажется, даже зол.
– Вы, оказывается, отличный актер и искусный лжец, Виктор Сергеевич, – вместо приветствия сказал следователь.
– Это уже обвинение? – нахмурился Виктор. Ему было страшно, но в основном за сына. Только это чувство было определенным. А все остальное смешалось в ком пугающих вопросов: что делать, кому звонить, что говорить, что ожидать и от чего открещиваться? И что вообще происходит?
– Обвиняют вас не в этом, а в убийстве гражданина Н., – все так же воинственно продолжил следователь. Казалось, что он хочет начать карать уже прямо сейчас, каждым словом и каждой паузой.
– Это тот неизвестный мужчина, что оказался в моей квартире и которого я даже не знаю? – не удержался от претензионного тона Виктор.
Он был уверен, что все это ошибка, которую кто-нибудь исправит совсем скоро. Он пальцем не трогал того бедолагу. Неужели его посадят просто за то, что в его квартире нашли труп?!
– Оказывается, знали. Иначе откуда на теле покойного ваши отпечатки?
После этих слов Виктора затошнило. Хоть это и было неправдой, но прозвучало как неоспоримые доказательства вины. Его вины!
– Что?!
– Вот, пожалуйста, отчет криминалиста. На запястьях покойного найдены отпечатки пальцев, на обеих руках. Мы сравнили их с вашими отпечатками и вашего сына. Ваши совпали, – следователь будто рассказывал кому-то, что он ел сегодня на завтрак, настолько обыденным был его тон. А Виктор же услышал каждое слово с пятикратным усилением звука, словно ему в ухо из громкоговорителя кричали, чтобы сразу дошло – виновен!
– Это какая-то ошибка, – прошептал он.
– Ошибки быть не может, проверили несколько раз. Может, все-таки расскажете, как вы его убили и зачем?
– Это ошибка, – повторил Виктор, не глядя на следователя. Он судорожно пытался понять, как такое могло произойти.
– Виктор Сергеевич, отпираться глупо. Труп нашли в вашей квартире, на нем ваши отпечатки. Признайте хотя бы, что вы знали потерпевшего, – следователю явно хотелось побыстрее покончить с этим делом, и, видимо, признание Виктора было самым быстрым способом.
– Да я в жизни его не видел до того дня! – разозлился Виктор. В сердцах он подскочил со стула и вплотную подошел к столу следователя. – Это недоразумение! Я не знаю этого мужчину, мой сын его не знает, никто из наших знакомых его не знает…
Тут Виктора осенило, на кого все можно спихнуть. Вернее, он понял, кто действительно может быть виновен.
– Я понял! Это все готы! – он схватился за край стола обеими руками да так сильно, что чуть пару ногтей не сломал. Следователя встревожила такая бурная реакция.
– Виктор Сергеевич, успокойтесь, пожалуйста, – попытался унять он разбушевавшегося подозреваемого. – Вы не нервничайте и расскажите, кто такие эти готы и при чем тут они.
Виктор несколько раз глубоко вздохнул, а затем сел на стул и рассказал все, что он знал о непонятных дружках сына. Он специально подчеркнул, что они агрессивны и задумывали какой-то там ритуал и что все его слова может подтвердить сам Паша, который больше про них знает.
– Павел отрицает знакомство с ними, – огорошил его следователь.
– Что? – Виктор даже не успел закончить, а его уже грубо и безнадежно прервали.
– Ваш сын сообщил мне, что у вас навязчивая идея по поводу ребят в темной одежде…
– Черной! – выпалил Виктор так, как будто это играло решающую роль.
– Хорошо, в черной одежде и с мрачными прическами и макияжем. Ваш сын запомнил их такими. Кстати, он утверждает, что видел их всего один раз в жизни, когда они спрашивали дорогу. А вы по непонятным для него причинам стали называть их его друзьями, постоянно говорили о них и расспрашивали его об этой субкультуре.
Виктор смотрел на пол, будто пытаясь найти в рисунке на старом линолеуме какие-то ответы. Паша врал? Следователю? И так нагло! Зачем? Он что, испугался на допросе?
– Что еще сын вам рассказал? – поинтересовался Виктор, глядя следователю прямо в глаза.
– Я не могу вам сообщить. Сейчас меня интересует одно – вы признаете свою вину? – следователь оперся локтями на стол и вперил взгляд в испуганного Виктора.
– Нет! Не признаю, – тот нашел в себе силы ответить.
Дальше ему что-то сообщили про права, адвоката, звонки родным и другую, наверняка важную для заключенного под стражу информацию. Но Виктор не слушал. В голове крутилось слишком много мыслей о Паше… о Комо… о том, кто именно его оклеветал и зачем. Пришел в себя он только на следующий день ближе к вечеру. Он не ел, не пытался кому-то позвонить, не захотел разговаривать с адвокатом, которого ему кто-то там назначил. Мужчина был в шоке, как будто ожидал, что появится «волшебник в голубом вертолете» и чудесным образом закончит этот кошмар. Нужно было позвонить Гале и попросить приглядеть за Пашей, но Виктор и этого сделать не смог. Казалось, он не верил в происходящее.
Более-менее соображать он начал, когда его повели на встречу с сыном. Так сказал охранник. Виктор сначала обрадовался, а затем испугался. Чего или вернее кого ждать теперь?
Его отвели в небольшой кабинет с одним столом и двумя стульями, с зарешеченным окном, которое привело бедолагу в чувства: он, наконец, вспомнил, что произошло и в чем его обвиняют. А все, что произошло дальше, Виктор потом пытался забыть много лет. Это было хуже обвинительного приговора, хуже той тюрьмы, в которую его в итоге посадили, хуже издевательств сокамерников, хуже вообще всего, что он испытал в жизни.