– Я это… – начал юноша. – Внизу ее нашел, на пляже. Рядом со спящей девушкой. Честное слово!
– Спящей? – подал возмущенный голос Ярцев. – Это ты называешь спящей?
– Погоди, – оборвал его Пилипенко движением ладони. – Итак, ты спустился на пляж через можжевеловый лес. И что ты там увидел?
– Девушку. Она спала на одеяле.
– И рядом с ней лежала сумочка?
– Да.
– И ты ее взял – нашел?
– Да.
– Так вот. Это называется не нашел, а украл.
– И ты ему веришь? – не выдержал Жаров.
– Думаю, он этого все же не делал, – сказал следователь.
– Точно! – вскричал парень. – Я ничего этого не делал, клянусь!
Пилипенко и Жаров переглянулись.
– Что ты имеешь в виду, когда говоришь «этого»? – спросил следователь.
– Ну… Ничего я такого не делал. Взял сумочку и вернулся обратно. Пришел сюда. Потом пошел пить пиво.
– Первая цепочка следов с востока, – задумчиво проговорил Пилипенко. – Думаю, парень не виновен в убийстве.
– Почему ты так думаешь? – спросил Жаров.
– Интуиция, – сердито сказал Пилипенко: было ясно, что он видит нечто такое, чего не замечает Жаров.
Примчавшаяся по вызову следователя бригада затолкала испуганного молодого человека в машину. Жаров было поставил ногу на подножку «газели», думая, что и они тоже поедут в управление, устроившись на местах перед зарешеченной автокамерой, но Пилипенко взял его за локоть.
– Погоди, – сказал он поводя в воздухе сумочкой-чебуреком. – Оказывается, у нас и здесь есть работа.
Они присели на скамейку у беленой стены халупы, в глубокой тени мушмулы. Пилипенко осторожно вытряхнул содержимое сумочки на облупленную доску скамейки. На первый взгляд, в сумочке не было ничего особенного: косметика, крем для загара, гребень… Простая шариковая ручка, которые продают в местных киосках. Лист бумаги, исписанный мелким почерком, явно с помощью этой ручки: похоже на какой-то черновик. Паспорт: за край обложки задвинуты билетики и визитки.
– Странно, – сказал Пилипенко, – вращая перед глазами какой-то флакончик, – он совершенно пуст. Зачем носить с собой порожнюю тару?
Следователь вывернул пробку и понюхал горлышко.
– Французские. Шанель номер пять, – сообщил он. – А вот это… – Пилипенко бережно взял визитку и выбросил вверх, словно игральную карту. – Я сразу приметил эмблему здешнего отеля, – сказал он, кивнув в сторону черепичной крыши, краснеющей среди листьев мушмулы. – Посмотрим, что тут еще… Так, авиабилет до Москвы, вылет через неделю. Фамилия в билете и паспорте совпадают.
Жаров взял паспорт убитой девушки и всмотрелся в ее черты. Там, на пляже, их трудно было различить из-за многочисленных травм.
Девушку звали Лиза Донцова, ей было двадцать полных лет, москвичка. Лицо на стандартной паспортной фотографии было невыразительным и некрасивым, отчего Жарову стало особенно жалко девушку. Он поймал себя на отвратительной мысли: будь эта бедная Лиза красавицей, он, может быть, и не испытал к ней такого щемящего чувства…
Но зачем? Что это за насильник, который позарился на нее – на это неброское тело, невзрачное лицо…
– Любопытное письмо, – прервал его размышления следователь, протягивая Жарову сложенный листок. – Похоже, это по твоей части. Мистика какая-то.
Жаров осторожно развернул листок писчей бумаги: такой можно купить на любой почте. По всей вероятности, письмо писалось самой Лизой Донцовой, иначе откуда оно взялось в ее сумочке, тем более, что оттенок пасты в шариковой ручке был идентичен бледно-синим каракулям на листке.
Жаров прочел:
Здравствуйте, Агния!
Настал момент, когда я должна раскрыть вам правду о том событии, которое произошло в Рождественскую ночь в Обители на белой горе, где в то же самое время были и вы. Нет, вы меня не знаете, хоть видели мельком тогда. Я…
Перечеркнуто. С новой строки.
Доброе время суток, Агния!
Когда я пишу эти слова, я чувствую на своей груди волшебный амулет, который может послужить доказательством того, что…
Перечеркнуто.
Здравствуй, Агния!
В моей груди бьется два сердца…
Перечеркнуто.
Инь и ян, которые были разломаны надвое…
На этом письмо обрывалось. Девушка явно не привыкла к письменной речи, и все эти слова давались ей с большим трудом, что можно было сказать не только по нескольким несостоявшимся попыткам, но и по замысловатым узорам на полях, которые чертила взволнованная рука. Что-то в этих узорах казалось Жарову знакомым, будто вот-вот сложится неких символ, объясняющий все…
Жаров вернул письмо Пилипенке, тот положил его обратно в сумочку-чебурек и снова запер ее на молнию.
– Обитель на белой горе… Два сердца… Волшебный амулет… – пробормотал Жаров. – Все это могут быть какие-то особые слова, понятные лишь узкому кругу людей. Я не вижу здесь ни малейшей информации.
– Ну, возможно, информация появится по ходу дела. А сейчас идем-ка в отель.
Они сделали несколько зигзагов по кривым улочкам деревни, стараясь держаться в тени, что впрочем, не добавляло комфорта на раскаленных камнях. Отель «Под Медведем» постоянно вращался перед глазами, показывая себя со всех сторон, но не желая приближаться. Это было компактное трехэтажное здание с высокой мансардой, выстроенное из белого керченского песчаника, вероятно, на месте прежней халупы. Наконец, они вышли на небольшую автостоянку, явно принадлежащую отелю, и по спиральной лестнице поднялись к парадному входу.
Точно: остатки халупы – низкая толстая стенка, прежде ограждающая двор, и арка ворот теперь смотрелись как некая крымско-татарская стилизация, специально устроенная здесь, чтобы подчеркнуть современные формы здания отеля «Под Медведем».
В саду, выбрасывая в пространство семицветную радугу, бушевал фонтан, что при местном дефиците воды можно было назвать расточительством, даже зная, что фонтан представляет собой замкнутую систему.
Хозяйка гостиницы восседала за стеклянным столом в своем офисе. Несмотря на стильную одежду деловой женщины и дорогой макияж, в ее облике проступали неистребимые черты типичной ялтинской хозяйки. Жаров с упоением вдыхал кондиционированный воздух офиса, постепенно приходя в себя после изнурительных спусков и подъемов на подходе к отелю. Золотые зубы и ярко накрашенный рот хозяйки сияли, словно напоминание о том, что скоро придется вернуться в мир горящих стекол, ослепительных стен, полного солнечного произвола…
– Эта девушка съехала вчера, – сказала хозяйка, возвращая следователю паспорт Лизы Донцовой.
– Нельзя ли подробнее? – сказал Пилипенко. – Долго ли она жила у вас, с кем встречалась?
– Вряд ли она с кем-то встречалась, кроме того мужчины, с которым приехала. Неделю назад, – ответила хозяйка на молчаливый кивок следователя. – Они собирались прожить у меня две недели, но вчера девушка почему-то покинула отель.
– А тот человек?
– Он остался. Проводил ее и отвез на машине, на вокзал или в аэропорт, я не знаю.
– Он сейчас в отеле?
– Нет. Я видела, как он уезжал утром и еще не возвращался.
– Что вы можете сказать об этой паре?
– Я не хочу сплетничать.
– Придется немного, поскольку речь идет об убийстве. И вы обязаны рассказать все, что знаете.
– Убийстве? Кого? То есть… Та девушка, которую нашли сегодня на пляже, и есть моя клиентка?
– Да.
Хозяйка замолчала и вдруг быстро перекрестилась. Жаров подумал, что сейчас, спустя всего два часа после того, как парни с Ленингардской-25 обнаружили труп, об этом знает не только каждый житель деревни, но и весь Гурзуф, и слух об ужасном убийстве на пляже стремительно движется по Южному берегу на запад и на восток, словно взрывная волна.
– Ну что ж… – сказала хозяйка, пролистав на столе книгу своих жильцов. – Что я знаю? Они приехали восьмого июля и сняли трехкомнатный люкс. Не в законном браке. Это видно по их паспортам. Он – Щеглов, она – Донцова.
– Этот Щеглов женат?
– В его паспорте нет штампа.
– Вероятно, небедный человек?
– Уж, конечно! Будет ли бедный жить в моем отеле? – хозяйка произнесла эти слова не без гордости, вдруг встрепенулась, посмотрела в окно: – Да вот и он, кстати! Как прилетели, сразу взял машину на прокат. Вы ж в курсе, сколько это стоит в день?
Риторический вопрос хозяйки остался без подтверждения. Жаров выглянул в окно. Да, он был в курсе, но не собирался кивать во ответ. Отсюда была видна автостоянка отеля, где, мигая тормозными огнями, парковался темно-синий «Вольво» с рекламными надписями прокатной фирмы на бортах. Хлопнула дверь. Водитель был крепкий животастый мужчина лет сорока, в белой майке и широких бежевых шортах. Выйдя из своего кондиционированного салона на солнцепек, он тяжело выдохнул воздух, надув щеки.
Пилипенко и Жаров поймали Щеглова в вестибюле отеля, в тот момент, когда он поставил ногу на первую ступеньку широкой винтовой лестницы, которая, стильно повторяя изгибы лестницы наружной, вела на верхние этажи. Сообщение о гибели девушки, отвезенной им вчера в неизвестном направлении, он принял стоически: лишь выпучил глаза так, что брови поползли на лоб.
Беседа проходила в его апартаментах, где был прохладный воздух и пахло фиалками, что также обеспечивал кондиционер.
– Куда вы отвезли девушку и как вы с нею расстались? – спросил следователь.
– Я даже не знаю, с чего начать, – помолчав, сказал Щеглов.
– Давайте с момента вашего приезда в Крым. Да и расскажите немного о себе. Кем вы доводились Донцовой Елизавете?
– Она была моей… Ну, подругой, как еще сказать?
– Можно еще сказать – невестой.
– Нет, ни в коем случае. Мы встречались. Я взял двухнедельный отпуск. Она поехала со мной. Я нашел этот отель по объявлению и арендовал номер.