Не успел успокоиться после обкомовского наезда, как прибежал Валера:
— Юрка, к нам в ВИА полезли блатные!
— Что случилось?
— К нам в школу переводятся сын начальника локомотивного депо и дочь начальника ПЧ[60].
— Какого ПЧ? У нас их шесть.
— А он главный над всеми.
— Где они до сих пор учились, и в каких классах?
— В залининской школе, оба в девятом классе.
— А учатся как?
— Не знаю, нормально, наверное.
— Ты их знаешь?
— Не-а, не знаю.
— Уже лучше, значит приличные дети. Хулиганов ты знаешь всех.
— Юрка, а что делать будешь? Неужели примешь?
— Посмотрим. Во-первых, посмотрим, какими владеют инструментами, во-вторых — есть ли голоса. В-третьих, заглянем в дневники. Ты, кстати, свою тройку по физике исправил?
— Обижаешь! Я её исправил сразу.
— Смотри! Ты мой друг, с тебя и спрос строже.
— Ага, хорошо тебе с твоей головой, а у меня-то обыкновенная!
— Не прибедняйся. Ты уже на математике институтские учебники используешь, так что и физика для тебя на один укус.
Новенькие оказались нормальными ребятами, без каких-либо фанаберий. Выглядят подтянуто, лица приятные, глаза умные, голоса неплохие, слух имеется. В дневниках тоже порядок: четвёрки и пятёрки.
— Как вас звать, ребята?
— Кузнецова Света.
— Оболенский Павел.
— Какими владеете инструментами?
— Я играю на Ионике[61], фортепиано и немного на скрипке. — сообщает Света.
— Фоно мы с собой возить не можем, к сожалению. Ионики у нас нет. Скрипка есть, но плохая. Свой инструмент имеется?
— Да. Есть Ионика и скрипка.
— Вот так-так! Когда мы сможем тебя послушать?
— Хоть завтра. Папа поможет привезти Ионику. Тут есть, где её хранить?
— Имеется гардеробная и хорошая кладовая. А чем ты владеешь, Павел?
— Семиструнная гитара, поперечная и китайская флейты и дагестанский барабан. А ещё я учился горловому пению. Мне сказали, что вы интересуетесь народным творчеством, это правда?
— Горловое пение… У нас Валера владеет варганом, так что попробуем кое-что соорудить. Отлично, ребята, вы нам интересны, но сами понимаете, нужно ещё сработаться. Предупреждаю сразу: всё зависит только от вас.
Утро принесло очередное огорчение: прорвало трубу отопления в гримёрке. Слава богам, что все вещи были на вешалках, а инструменты на столах, так что ничего не пострадало, но побегать пришлось немало: вещи сушить, проглаживать, инструменты тоже сушить, и молиться, чтобы их не повело, не покоробило. Ленуська чуть не зарыдала, увидев свой аккордеон на столе посреди громадной лужи. Она бросилась, было спасать, но мы с ребятами отстранили девочек, и вынесли все наши пожитки за порог, а потом помогали убирать воду. К счастью, влага не проникла в чехол, и любимый аккордеон Ленуськи не пострадал.
Потом неприятности подкрались с другой стороны: в лесопосадке, возле автозаправки, нашли «подснежники» — оттаявшего попа и его шестёрку, мнимого сына Валерки Иваниенко. В крови мертвецов обнаружили мощную дозу метилового спирта, а в кармане шестёрки — непочатую бутылку отравленной водки. Причём упакована водка была заводским способом, что поднимало вопрос: а как метиловый спирт оказался в бутылке?
В кармане у попа нашелся блокнот, в котором среди прочих, обнаружились и моё с отчимом имена. По сему поводу приходил милиционер, опрашивал нас, и, услышав о том, что мы столкнулись с попом только на похоронах Валерки, а больше контактов с ним не имели, довольно равнодушно покивал и отправился по своим милицейским делам.
А потом, прямо с урока меня вызвал милицейский капитан.
В кабинете директора он сидел за приставным столом для совещаний, разложив перед собой несколько папок. Директор сидел за своим столом, развернув перед собой районную газету.
— Проходи, Юрий, товарищ капитан хочет задать тебе несколько вопросов.
Капитан недовольно зыркнул на директора, и скривился в приветливой улыбке.
— Здравствуй, Юра. — словно окурком прижигая меня взглядом сказал капитан — Нужно чтобы ты ещё раз рассказал мне последовательность твоих действий во время пожара.
— Ну… Я же рассказывал два или даже три раза!
— И всё же, повтори, это нужно для дела.
Вздыхаю и неторопливо рассказываю:
— Дома я услышал шум, выбежал посмотреть, что случилось, и увидел, что горит дом Иваниенки. Отец велел мне бежать, узнать, что там и как, вот я и побежал. Какая-то баба сказала, что Иваниенко в доме, вот я и полез туда. Сунулся в дверь, она не шелохнулась. Тогда выбил окно. Тут меня притормозил Сашка Цаплин. Он облил меня водой и дал накрыться мокрой мешковиной, чтобы я не обгорел.
— А почему Цаплин сам не полез, он же старше?
— У Иваниенки окно маленькое, Сашка сунулся, да не пролез.
— Ясно, продолжай.
— Я залез, в комнате нашел Иваниенко связанным, привязанным к дивану. Диван уже горел с другого конца.
— Что он тебе сказал?
— Как он мог сказать, когда он был без памяти? Да и во рту у него была затычка.
— Кляп.
— Ну да, кляп. Я его выдернул, чтобы Валерка не задохнулся, и потащил его к окну.
— Что он при этом тебе сказал?
— Я же говорю, он был без памяти. Мне даже язык ему пришлось поправлять, чтобы он не задохнулся.
— Как это?
— Ну, когда человек без сознания, и лежит на спине, у него язык может завалиться и перекрыть дыхательное горло. Вот я взял за кончик языка, потянул его, и положил немного вбок.
— Молодец, и что дальше?
— Дальше я подтащил Валерку к окну, а когда вылезал сам, то мне трахнуло бревном по ноге.
— А в больнице, что тебе сказал Иваниенко?
— Ничего не говорил. Он же был в невменяемом состоянии, вы же сами видели. А потом и вовсе сознание потерял. При этом присутствовал врач, Борис Иванович, и медсёстры, и санитарки. Там постоянно человека по три, по пять тёрлось, все при деле были. А потом я сам уснул, у меня силы просто кончились: то нога болела, сил терпеть не было, а как немного отпустило, так я и вырубился. Или это обезболивающее так подействовало? Товарищ капитан, я же всё это рассказывал, ещё тогда, в больнице, зачем повторяться?
— Принято решение представить тебя к медали «За отвагу на пожаре», вот я, и уточняю сведения для представления.
— Медаль? Вот здо́рово! — изображаю восторг я.
— Пока не болтай об этом, мало ли что не срастётся. По-всякому бывает.
Дома я рассказал отчиму о разговоре с капитаном.
— Крутит чего-то волчара недостреляный. — проворчал отчим — Засуетился. Его армяшка опять ко мне приходил, деньги сулил. Я дал себя уговорить. На двадцати пяти тысячах рублей сговорились, завтра он должен принести.
— Участковый в курсе?
— В курсе. Из Кустаная приехали трое милиционеров, живут у твоей крёстной, я её попросил. Даже во двор не выходят, благо ты ей ещё по осени наладил септик и унитаз теперь дома.
— Её дом рядом с твоим цехом. Ты специально так придумал, папа?
— Точно. Из углового окна как раз подход к воротам отлично виден. Мужики сказали, мол, идеальная позиция. У них даже автомат в чемодане, можешь представить?
На дворе благостные времена, когда милиция ходит без оружия, а применение даже пистолета — исключительная редкость, наличие у группы захвата автомата кажется фантастикой. Это там, в будущем, «маски-шоу» чуть ли не с гаубицами обычное дело, а тут не так. Тут обеспечен высочайший правопорядок и максимальная безопасность для всех граждан.
— А что за автомат, Калашников?
— Нет, ППС. Я с таким в армии служил. Надо полагать, Калашников в чемодан не лезет, вот они и выбрали то, что поменьше.
На следующий день лжекапитана Титенко взяли. Оказалось, что к милиции этот человек отношения не имеет. К КГБ тоже. Корочки-то у него были, и даже настоящие, но с переклеенными фотографиями. Участковый ходил, задрав нос: ещё бы! Такую аферу раскрыл! Мужику светило поощрение, а может даже повышение звания и должности.
Но осадочек от истории остался: получается, в обкоме комсомола сидят подельники бандита? Нет, мне известно, какая гниль начала разрастаться среди комсомольского начальства, но всё равно покоробило. А отчима и участкового, без иммунитета послезнания, и такое известие вовсе тяжело шокировало.
Да уж, айсберг истории получил мелкую, пока, волну в скулу. Инерция ледяной глыбы велика, но дальше и волн станет больше, и сила их возрастёт… Может удаться сбить айсберг истории с курса, и корабль по имени СССР разминется с ним? И всё равно, страшно не хочется влезать в это смертельно опасное болото, наоборот, мечтается об уютном бунгало на острове посреди тёплого моря, а для этого нужно держаться тише и незаметнее.
А в последний момент, перед самым отъездом выяснилось, что все наши билеты в плацкартный вагон, по ошибке, были проданы… В этот момент что-то во мне хрустнуло, и на поверхность вылезла давным-давно забытая семнадцатилетняя девочка Лена, у которой на вокзале в Калинине украли билет вместе с кошельком, а до поезда остался какой-то час.
Я уселся на жёсткий вокзальный диван и впал в ступор. Огромное счастье, что Ирина Сергеевна забрала из моих вялых рук требование, и отправилась прямиком к начальнику станции, а тот решил вопрос в течение пары минут. Правда, за купе пришлось доплатить, но зато и спали лучше, удобнее.
Всё получилось, как бы само собой, как и тогда: добрый дядя милиционер взял девочку Лену за ручку и отвёл к дежурному по вокзалу, который быстренько оформил билет взамен украденного.
Вот и получилось, что в Темиртау я приехал если не в депрессии, то в подавленном состоянии точно.
Разместили нас в маленькой ведомственной гостинице, занимающей последний этаж в жилом четырёхэтажном доме, на углу Парковой улицы и Телеграфного переулка. Оказалось, очень удобно: до Дворца Культуры металлургов, где проводился конкурс всего несколько кварталов. Там же, на Республиканском проспекте, чуть наискосок от ДК, оказалось и кафе, в котором нас кормили по талонам, выданным организаторами.