— Не могу, извини.
— Юра, мы завтра встретимся?
Я не против встречи, мне приятно общество этой женщины, но чуйка говорит, что охота уже объявлена, флажки выставлены, охотники расставлены по номерам, и вот-вот раздастся сигнал загонщикам гнать меня под выстрел. Правду говорить нельзя, придётся врать, ничего тут не поделаешь.
— Не знаю. Я всё-таки приехал по делам. Очень может быть, что я завтра умотаю в Астрахань.
— Но ты сообщишь мне, когда уедешь, чтобы я пришла проводить? А ещё лучше, поедем вместе.
— Постараюсь сообщить. Только понимаешь, Катя, это мои друзья собираются ехать, а я вместе с ними, поскольку у них машина. Мы давно собирались съездить в дельту Волги в Астраханской области. Всё завязано на моём приятеле, которого должны отпустить с работы, а в какой день это произойдёт — неизвестно.
— Понимаю. — поникла Катя — Меня с собой вы не возьмёте.
— Катюша, это чисто мужская компания. Рыбалка, купание, две двухместные палатки на шесть человек. И возможность расслабиться, выкушать водочки, поговорить о своём, мужском, не опасаясь травмировать нежный женский слух обсценной лексикой.
— А после поездки ты мне позвонишь?
— Позвоню. Если буду в Москве. Если буду в Караганде, Одессе, Москве, Новосибирске или Минске, тоже позвоню. Я ещё не решил, где остановлюсь.
— Но ты позвонишь, где бы ни был. Слово?
— Слово.
Катя бежит через дорогу к гостинице, а я разворачиваюсь, и топаю в свою сторону. Ноги гудят зверски. Сегодня я с раннего утра пешкодралом, впрочем, скоро вытянусь на кровати и спать. Спать!!! Будильник я отключу, и буду дрыхнуть до обеда. Нет! До ужина!
Что поспать не удастся, я понял, переступив порог гостиницы. Дежурная за стойкой так и сказала:
— Юрочка, там у тебя в номере товарищ из КГБ, у него срочное дело, поэтому мы его впустили.
— Из КГБ? Весь такой в форме и при оружии?
— Ну, какая форма и оружие! — смеётся дежурная, и я вспомнил её имя: Светлана Анатольевна — Товарищ предъявил удостоверение. Всё чин по чину.
— Спасибо, Светлана Анатольевна. Пойду, узнаю, что нужно товарищу. Хотя, наверное, всё же схожу в душ. Очень уж я грязный сегодня.
В номере, вольготно развалившись в кресле, сидит высокий, жилистый мужчина лет сорока или чуть младше. Взгляд волчий, улыбка не лучше. Впрочем, секунду спустя взгляд становится тёплым, а выражение лица необыкновенно человечным.
— Здравствуйте, дяденька! — с порога врубаю я тумблер дурака.
— Здравствуй, Юра! — лучится волк — Я капитан Квятковский, прибыл от имени и по поручению Сергея Ивановича Огольцова. Он просит тебя приехать к нему.
Пароля нет, фамилия польская. Дело тухлое, даже принюхиваться не надо.
— Надо так надо. Только я сегодня весь день на ногах, пропотел, носки вонючие. Я сейчас только в душе ополоснусь, поменяю бельё, носки и мы поедем. Вы же на машине?
Беру небольшую спортивную сумку, где сложены носки, трусы и майки. Кроме них, в сумке килограмм алма-атинских конфет, предназначенных для подарков, а в жёсткой рамке, создающей каркас сумки, спрятаны деньги. Большего мне не взять, все вещи остаются врагу, да и хрен с ними, с вещами! Будем живы, будут и вещи.
— Хорошо, Юра. Только ты постарайся поскорее, хорошо?
— Не беспокойтесь, я быстро. А что случилось с Сергеем Ивановичем?
— Заболел. Какие-то проблемы с сердцем.
Перед ответом пауза. Практически незаметная, но всё же.
— Ага! Вы подождите, товарищ капитан, я недолго!
Душевая комната находится направо, в конце коридора. Сама душевая оборудована пятью кабинками и двумя раздевалками. В правой раздевалке имеется узкое и высокое окно, выходящее на неширокий карниз.
Мне чертовски повезло, что удалось поселиться именно в этой гостинице: это не гладкое строение эпохи хрущёвской борьбы с архитектурными излишествами. Наоборот! Здание принадлежит к славному стилю конструктивизма, дающего не только усладу глазам, но и надёжную опору рукам и ногам всяким доморощенным скалолазам вроде меня. Вылезаю из окна, и насколько возможно плотно закрываю створку. Может, не сразу сообразят, что я удрал через него. Сумку за спину, жопку в горсть, страх задавить, вниз не смотреть! Три шага по карнизу, крепко держась за длинный кирпичный выступ, а вот и пожарная лестница. По лестнице мухой взлетаю на крышу и, стараясь не грохотать по железной кровле, мчусь к дальнему концу здания, где такая же пожарная лестница даёт мне возможность спуститься во двор, окруженный ветхим забором. За забором — задворки вагонного отстойника Ленинградского вокзала. Четыреста метров среди рядов вагонов, ждущих своей очереди на формирование или ремонт, и я вижу вдали конец платформы пригородных поездов, и стоящую электричку. Новенький, безумно красивый «Глобус» светит габаритными фонарями. Только подожди меня, чудесное творение рижских вагоностроителей, не уезжай, ради всего святого! Бег с ускорением, я вспархиваю на платформу, влетаю в вагон, и тут дверцы с шипением захлопываются за моей спиной. Электричка трогается, стремительно набирает скорость, разрывая дистанцию между мной и возможными преследователями, а я стою в тамбуре, жадно глотая шершавый воздух воспалённым горлом. Постепенно успокаиваюсь, гляжу сквозь стекло двери в салон вагона. Надо грамотно выбрать попутчиков, и тут мне снова везёт: скромно одетые мужчина и женщина лет сорока, приветливо мне кивают:
— Везучий ты парень! Ещё секунда, и опоздал бы, а следующая электричка только утром в пять.
Отдышавшись, сажусь к ним:
— Да, повезло. Я уж напрямки бежал, чтобы сократить путь. Вот только билет купить не успел.
— Да ничего страшного! Мы контролёру скажем, что ты опаздывал, да и всё. Что он не человек что ли? Как тебя зовут?
— Спасибо за заботу. Меня зовут Юра.
— Я Павел, а это моя супружница, Клавдия.
— Очень приятно.
Через полчаса пути Клавдия завозилась в сумке и вынула бутылку и эмалированную кружку.
— Что-то мне попить захотелось. Вот яблочный узварчик[100] есть. Пашенька, хочешь узварчику? А ты, Юра?
— Кружка-то одна. Как пить будем? — говорит мужчина.
— Ничего страшного. — говорю я, достаю из сумки нотную тетрадь, и из одного листа делаю кулёк — Могу воспользоваться этим.
— Молодец, находчивый парень. — одобрительно говорит Павел — А мы с Клавдией по очереди из кружки попьём.
— У меня ещё конфеты есть. Вы, наверное, таких конфет и не ели. Из Казахстана, из самой Алма-Аты.
— Вот диковинка! Откуда у тебя?
— Везу хороших людей угостить, вас, например.
— Алатау. — читает на обертке Клавдия — Что такое Алатау?
— Горы в Казахстане. Вы кушайте пожалуйста.
Клавдия аккуратно откусывает маленький кусочек, неторопливо прожевывает и запивает узваром.
— Очень вкусно! Дорогие, наверное, конфеты-то?
— Не очень. Вы попробуйте вон ту, Ягодный грильяж, и вон ту, Мармелад в шоколаде.
Женщина по очереди пробует конфеты, и на её лице проступает блаженство.
— Ох, Юра, тебя нам в попутчики сам бог послал. Ну, какие вкусные конфеты! Никогда таких не едала.
Действительно, пара одета очень скромно. Шоколадные конфеты у них на столе должно быть нечасто.
— Дядя Паша, тётя Клава, а вы где работаете, если не секрет?
— Ну, какой секрет? В колхозе работаем, «Труд Ленина» называется. Я механизатором работаю, а Клавдия моя полевод. Вот к дочери съездили в Москву. Валентина у нас умница, школу с серебряной медалью окончила, сейчас учится на бухгалтера.
Павел горделиво посмотрел на меня: оценил ли я высоту достижений его Валентины? Одобряю:
— Прекрасная специальность, везде востребована: и в селе, и в городе, и в промышленности, и на стройке. Сама Валентина себе профессию выбирала?
— Сама. И с нами советовалась, конечно. Уважительная у нас дочь. А дома ещё двое парней подрастают, Артём и Вова, и ещё одна дочка, Лидочка. Парни тоже хорошо учатся, старший, Артём, хочет в военное училище поступать, а Лидочка ещё совсем маленькая.
— Офицер тоже прекрасная профессия. Мой отец был офицером. А я подавал документы в военное училище, но медкомиссию не прошел. Жаль.
Отношение ко мне и так было прекрасным, а тут стало едва ли не родственным: вот мальчик хотел себе судьбы как их сын, да вишь ты, судьба козни устроила.
Хорошие люди. Живут небогато, наверняка дочери отвезли всё самое лучшее, а сами уж как-нибудь. Клавдия надкусанные конфеты аккуратно заворачивает обратно в фантики и откладывает в сторонку. Такие привычки возникают неспроста: детство и юность Клавдии и Павла пришлось на войну, где им довелось хлебнуть лиха в оккупации, и послевоенную разруху, и голод. Война окончилась, нет голода, достаток наполняет дома, но привычки никуда не исчезают, и красноречиво рассказывают о нелёгкой судьбе человека.
У меня едва слёзы не выступили из глаз от жалости. Ещё нелегко живётся простым людям в Советском Союзе. Страна многое делает для улучшения их жизни, но совсем недавно отгремевшая Великая Отечественная война, идущая ныне Холодная война, пожирающая ресурсы страны, не позволяют сделать это быстро. Ничего! Новое правительство СССР быстрее создаст условия для зажиточности народа. Нужно только работать. А мне нужно не попасться в руки брежневских сторонников, уж не знаю, какая из сволочей прежнего Политбюро их теперь возглавляет.
Усталость взяла своё. Я улёгся на жёсткое деревянное сиденье, сунул под голову сумку и уснул. Проснулся я укрытый голубым болоньевым женским плащом. Павел и Клавдия, обнявшись, спали, укрывшись для тепла серым плащом мужа.
Сходил в туалет, кое-как умылся прерывающейся струйкой воды, и вернулся в свой вагон.
— Что подъезжаем? — сонным голосом спросил Павел.
— Подъезжаем, дядя Паша.
— Ночью милиционеры ходили, кое у кого документы проверяли. Ты уже спал, Юра. Мы с Клашей сказали, что ты наш племянник, они и не стали будить.
— Спасибо, дядя Паша.
Проснулась Клавдия.