В зале одобрительно захлопали в ладоши. И опять не усидел Жерновой — позвонил в колокольчик, встал и, не глядя на Дружинина, сказал, что кое-где, может быть, с выпашкой клеверов и поспешили, но в целом-то линия бюро обкома была правильная и охаивать ее не надо.
— Это была ошибка, — ответил уже в запальчивости Дружинин.
— Ну знаете, оценку нашим действиям дадут свыше и, если нужно, поправят, — вспыхнул Жерновой, явно недовольный его выступлением, и снова принялся что-то объяснять, теперь уже упрекая Дружинина, что тот не считается с решением бюро и занимается местничеством. Наконец, выговорившись и все еще не поворачивая головы, секретарь обкома выбросил в сторону трибуны руку:
— Продолжайте, пожалуйста…
Но продолжать было некому — трибуна пустовала: Дружинин, несколько раз прерываемый Жерновым, оставил ее, так и не закончив своей речи.
Это было так неожиданно для Жернового, что он на какое-то время даже растерялся. Зал напряженно наблюдал за происходящим. Дружинин сел на крайний стул во втором ряду президиума. Он был до неузнаваемости бледен и, казалось, от возмущения еле сдерживал себя.
Жерновой, неуклюже перебирая на столе бумаги, назвал фамилию нового оратора, но все дальнейшее уже не могло сгладить случившегося.
9
С тяжелым настроением Дружинин возвращался в Верходворье. Все, что произошло на активе, а потом на заседании бюро обкома, теперь не давало ему покоя. Он упрекал себя за неосмотрительный уход с трибуны и думал о том, что его поступок мог показаться со стороны мальчишеским. Но, упрекая себя, Дружинин осуждал и Жернового, который не дал ему высказать свои мысли до конца.
«Разве то, о чем я говорил, не так важно? Верно, надб заготовлять молоко. Но для этого есть заготовители, огромный аппарат. Надо только помочь им, чтоб они хорогцо работали. Мы же зачастую подменяем их и, подменяя, упускаем более важное — воспитание человека. Кто как не партийный работник должен заглянуть в души людей? Помочь разобраться в сложных перипетиях быстротекущей жизни — это же наше дело. Об этом же нельзя забывать, товарищ Жерновой. А вы забыли, вы видите только одну сторону жизни, ту сторону, которая заключена в «рамки планов», и эти рамки вы боитесь раздвинуть…»
Так, откинувшись на спинку машины, Дружинин мысленно продолжал спорить с Жерновым, не соглашался с ним, возражал и, возражая, вновь видел перед собой его хмурое скуластое лицо.
Вот он снова поднялся на трибуну, надел очки в темной оправе и, взглянув на исписанный лист бумаги, начал говорить о достижениях и недостатках, о «зазнавшихся районщи-ках». И хотя Жерновой тогда на активе в заключительном слове не назвал фамилии, все, конечно, поняли, что речь шла о нем, о Дружинине. Вечером, на бюро обкома, на котором присутствовали секретари райкомов, Жерновой уточнил свою мысль. Он сказал, что не к лицу некоторым товарищам зазнаваться. Их просят поделиться своим опытом, а они выходят на трибуну и говорят о чем угодно, только не о решении насущных вопросов. Он назвал фамилию Дружинина и тут же припомнил ему все: и жалобы Сыромятина (откуда он узнал о них?), и заявление Платона Забазных, (оказывается, и этот уже жаловался!), и конфликт с лучшим председателем колхоза Щелкановым (он так и сказал «конфликт»), И когда уже запас фактов истощился, Жерновой спросил — не столько членов бюро, сколько самого себя, — что, мол, будем делать теперь с Дружининым, снимать его или еще подождать? Но сам же и ответил, что, мол, хотя и много за Дружининым грехов, но все же район-то в области идет в числе передовых. Поглядим, как будет в дальнейшем. Посмотрим, сколько район даст за квартал молока. Когда на его вопрос, поставленный в упор, Дружинин назвал предполагаемую цифру, она была в два раза больше прошлогодней, Жерновой снисходительно обронил:
— Ну что ж, посмотрим, посмотрим.
И тут Дружинин, как показалось многим, опять поступил опрометчиво и даже дерзко.
— Леонтий Демьянович. — встав, сказал он. — А мы ждем от вас большего, чем «посмотрим». Обком партии должен не только смотреть. Вы должны помочь нам. Животновод-
\ ство в районе — самая отсталая отрасль. У нас нет никакой механизации. Доярки работают вручную. Нам нужны подвесные дорожки, заварочные, электродоильные аппараты…
— Так я и знал: опять будешь просить, — с явным неудовольствием прервал его Жерновой. — Не-ет, дорогой товарищ Дружинин, ты добейся этой обещанной цифры при теперешних условиях.
Но тут Дружинина поддержал Янтарев, а за ним и инструктор ЦК Иван Гаврилович, широкоплечий и тучный, с лысиной во всю голову.
— Мне думается, товарищ Дружинин прав, — сказал Иван Гаврилович. — Я в прошлом году был там и обстановку знаю. Им и в самом деле следует помочь.
Жерновой неслышно побарабанил кончиками пальцев по столу и, взглянув исподлобья на Дружинина, согласился:
— Ну что ж, поручим Пекуровскому внести предложения на очередном бюро. Так, что ли?
Когда закончилось заседание и все вышли в коридор, кто-то из секретарей райкома заметил: «Вот как надо выпрашивать помощь!»
А Тру хин подошел к Дружинину и, похлопав его по плечу, ехидно усмехнулся:
— Ну, ты, братец, загнул цифру… Две четыреста вкруговую на корову? Да ни в жизнь не надоить тебе.
— Не понял ты. Кондрат Осипович, это же ловкий маневр, чтобы отвести от себя удар, — пояснил краснощекий Лузгачев. — Не так ли, Дружинин?
Дружинин не ответил — знал, что секретари соседних районов, Фатенского и Муравин-ского, давненько ревниво присматриваются к Верходворью. Он только оглядел их с улыбкой: задел он их самолюбие, вот и не хотят верить.
Достав блокнот, Дружинин взглянул на цифры и снова в который раз прикинул… Кремнев-ский совхоз, конечно, справится с заданием. Выполнит и колхоз «Организатор», — Петр Егорович не подведет. Не подведет и Гриша Медведев. Другое дело Платон Забазных. — пообещать пообещает, а сделает ли? За ним, как и за Фонаревым, нужен глаз да глаз… Но с чего же начать? Собрать доярок и потолковать с ними? А может, собрать председателей колхозов?
Усталый и осунувшийся вернулся Дружинин домой. Поужинав, он предупредил жену, что завтра, сразу же после собрания председателей колхозов, уедет дня на три. на четыре.
— Да когда же кончатся эти командировки? — вдруг вспыхнула Валя. — Неужели все так мотаются, как ты? А я сиди тут одна с ребенком, — и заплакала.
Дружинин даже растерялся.
— Но ведь никак нельзя, Валя, не ехать, — сказал он, подсев поближе. — Такая у меня
работа. Сама видишь… Кончится это дело, возьмем отпуск и — на юг махнем. Куда угодно…
— Да ты подумал, что говоришь? А Гришунька?
-— Ну конечно же, не с Гришунькой. Его мы в ясли или бабку свою попросим. Тогда и сапоги сброшу и гимнастерку.
Дружинин говорил и сам не верил, что настанет такое время, когда все дела в районе пойдут на лад и секретарю райкома партии станет легче работать. Да и Валя не верила в это, она понимала, что муж только хочет успокоить ее и снова окунуться в бурлящий водоворот повседневных дел и забот, без Которых, казалось, он сейчас не мыслил и жизни.
10
Ожидая, когда соберутся председатели колхозов, Дружинин попросил машинистку принести тетрадь, в которой были записаны доярки всего района. Сделав пометки против фамилий тех доярок, которых лично знал, он удивился, что их оказалось не так-то много: и странно, как раз у тех, кого он не знал, дела шли хуже. Получалось, что он интересовался только передовиками, хвалил в докладах одних и тех же людей, а большинства не замечал, из-за деревьев не видел леса.
Дружинин встал, сбросил с плеч пиджак и, расстегнув ворот, вспомнил вдруг отца, который частенько рассказывал, как он со всесоюзным старостой за одним столом пил чай. Отец гордился этим и, рассказывая, каждый раз вставлял что-нибудь новое: то Михаил Иванович улыбнулся как-то удивительно тепло, то сказал какое-то особое словцо — а словцо это было, видать, крестьянское, оттого и запало так в душу.
«А ведь чаек-то и впрямь сближает людей», — подумал Дружинин, и глаза его загорелись озорным мальчишеским блеском.
Он поднялся с кресла и приоткрыл дверь.
— Поставь-ка, Катенька, самовар, — сказал он машинистке. — Гостей принимать будем.
Тотчас же началась подготовка к встрече гостей. Длинный стол, который был придвинут к письменному, теперь выдвинули на середину кабинета, поставив его совсем отдельно. Накрыли его скатертью, принесли стаканы, сахар, даже печенье… Появился и самовар — большой, медный и до того начищенный, что луч солнца, ударившись о его бок, веселым зайчиком заиграл по стене.
Вскоре стали съезжаться и «гости». Первым на своем пегом низкорослом жеребчике прискакал Гриша Медведев. Он быстро поднялся по ступенькам; вытирая платком потное лицо, открыл дверь в кабинет — и невольно отшатнулся.
— Здесь заседает бюро?
— А где же ему быть, как не здесь? — послышался из-за плеча его голос Дружинина.
— Как здесь? За самоваром?
Даже Кремнев — и тот удивился: опять что-то затеял их секретарь. А секретарь, веселый, улыбающийся, стоял рядом и приглашал всех к столу. Смешливая Катенька теперь была за хозяйку, разливала чай.
— Эх, и хорош же чаек, хлопцы, — помешивая ложечкой в стакане, хвалил Гриша Медведев.
— Чай хорош, а водочка еще бы лучше, — пошутил под общее оживление Фонарев.
— Боюсь, что этого не дождетесь, — ответил с улыбкой Дружинин. — Надо спрашивать разрешения у пленума.
— Высока инстанция!
— А как же. — И, отпив из стакана, Дружинин уже серьезнее сказал: — А теперь давайте поговорим. Бумаг не будем писать, а поговорим вот так, у кого что наболело… Дело вот какое. Все вы были на активе и знаете, о чем там шла речь. А что решалось на бюро, не слышали. — И он рассказал, как ему пришлось отчитываться. — Не скрою, — признался он, — о цифре, которую я назвал там. у меня мыслишки были и раньше. И кое с кем из вас я уже раньше советовался об этом.
— Ох, и хитер ты, Григорьич, — поглаживая лысину, сказал Щелканов. — Сначала нас решил чайком напоить, а потом и на битву пустить?