— Но послушайте, Леонтий Демьянович, это же делается не от хорошей жизни, — сказала Вера Михайловна. — Мужики бы не пошли на это… Ведь мы, по существу, прекратили нынче авансирование кормов. Повели неумную работу по закупу… И вообще, с колхозными фермами у нас тоже непорядок. Поверьте, все, что создано годами напряженного труда и усилий. можно пустить под откос за один месяц. Где у нас породистый скот? Уже частично пошел на мясокомбинат…
— Дальше?
— Дальше… пустили под нож тысячи голов скота из личного пользования колхозников…
— Дальше?
— Чего же дальше? Показухи много у нас — вот что, Леонтий Демьянович.
— Ну, что же, по-вашему, я ради показухи бьюсь за план, так, что ли? — холодно и почти угрожающе спросил он. — Завтра еду в командировку—это тоже показуха? Уж не много ли вы берете на себя, товарищ Селезнева. И вообще, скажу вам, такое ваше поведение мне начинает не нравиться. Да, да… у вас подобные разговоры не впервой. Вы были против укрупнения колхозов, а кто оказался прав?
— Дальнейшее покажет…
— Уже показало, товарищ Селезнева. — И он поворошил на столе сводки. — Надо идти в ногу со временем… Не пристало нам прибедняться. В космос скоро полетят уже не четвероногие лайки, а люди… Полетим мы с вами…
— Положим, мы-то с вами не полетим, — горько усмехнулась Селезнева. — Весим слишком много…
— Ну что ж, — по-своему повернув шут
ку, ответил Жерновой, — вот на очередном бюро и разберемся, чье мнение из двух наших весит больше… - .. *
29
Служебный вагон с утра стоял в тупике. Жерновой уже встретился с Трухиным и Лузгачевым и обоими остался доволен. Дела по заготовкам хотя у них шли неважно, особенно у Лузгачева — район-то отстающий, хорошо, что план вытянет, — но этот Лузгачев, как показалось Жерновому, держался бодро, чувствовалось, что он работает с напряжением. Вот и сейчас дал слово за два дня сдать тонн триста мяса. Другое дело Дружинин. У него в колхозах живут богаче, у одного Шелкано-ва скота, пожалуй, больше, чем во всех лузга-чевских колхозах. Такой район, верно говорит Трухин, не два плана, а все три потянет. Поднажмем немножко на него, глядишь, в целом-то по области и сбалансируется. До выполнения обязательств остались сущие пустяки…
От этих мыслей Леонтию Демьяновичу снова стало хорошо, он расстегнул ворот белой рубашки и, что-то вполголоса напевая, сел за шахматный столик, — вчера еще он начал решать задачку и не закончил.
За этим занятием и застал его Сергей Дружинин. Поздоровавшись и снова уткнувшись в шахматы, Жерновой пригласил его сыграть партию.
— Ну, что же, давайте, — без особой охоты согласился Дружинин, все еще думая о предстоящем разговоре, который — он знал — не предвещал ему ничего хорошего. Но неожиданное предложение Жернового несколько успокоило и даже ободрило его: за шахматами-то, может, легче и завяжется разговор. —< Только ведь я давно не играл, — признался он.
— А кому из нас часто удается? — словно приняв упрек на себя, нахмурился Жерновой. — Взялся вот за задачку и еле осилил. — Он, быстро расставив фигуры, сделал первый ход.
Тем временем помощник Жернового поставил на стол красную икру, нарезанный ломтиками лимон, корочку черного хлеба на тарелке.
— Что же хорошего вы приметили у Трухина? — после нескольких ходов спросил равнодушно Жерновой.
— Больше плохого видел, чем хорошего, — ответил со вздохом Дружинин и вспомнил Сократыча, который несколько часов тому назад, слушая его рассказ о Фатенках, возмущался тем, как фатенковцы губят скот.
— Это не заслуга, что вы видите только плохое, — с заметным неудовольствием сказал Жерновой, и вдруг спохватился: — Стойте, как это у вас получилось? Ах да, вы сходили ферзем. — И Жерновой еще больше нахмурился, потянулся к коробке с витаминами, бросил в рот желто-золотистое ядрышко и кликнул помощника, чтобы тот принес чаю.
Дружинин почувствовал, что очевидное поражение Жернового на шахматном поле раздражало его. Зная, что это раздражение могло повлиять и на их дальнейший ‘ разговор, он умышленно сделал два опрометчивых хода и свел игру вничью.
— Давно не играл, давно, — несколько успокоившись, признался Жерновой и, присев к круглому столу, накрытому чистой скатертью, опустил в стакан янтарный ломтик лимона. — Ну, рассказывайте теперь о своих делах, почему вы за последнюю декаду снизили темпы сдачи мяса?
— Дело в том, что наши колхозы давно выполнили обязательные поставки, — начал было Дружинин, но Жерновой тут же прервал его:
— Не забывайте, что вы тоже брали повышенные обязательства.
— Нет, я не забыл, — ответил Дружинин, все еще стараясь вызвать Жернового на откровенность. — Но вспомните, Леонтий Демьянович, как мы с вами готовили их? И хотя выполнить было трудно, мы сделали все возможное, многие наши колхозы сдали уже по два плана.
— Имеете возможность, товарищ Дружинин, дать третий план, быть на всю область маяком…
— К сожалению, Леонтий Демьянович, не можем, теперь уже не имеем возможности…
— Это почему же, разрешите узнать? — Жерновой отодвинул в сторону недопитый стакан и щелкнул портсигаром.
— Послушайте, Леонтий Демьянович, — продолжал Дружинин, понимая, что отступать уже нельзя и что надо выложить все, о чем он так мучительно думал дорогой. — Я считаю, что сдавать в поставку маточное поголовье, тем более породистый скот, мы не имеем никакого основания. Не можем пока и колхозников оставлять без коров.
— Пока вы здесь говорите так, у вас колхозники разбазаривают скот, режут и везут на рынок.
— Неправда, у нас этого в районе нет,— ответил твердо Дружинин. — В Фатенках верно, я наблюдал подобное. Там создали для этого все условия, даже прекратили выдачу кормов… Пустили слух, что на будущий год не разрешат пользоваться пастбищем. Это же, Леонтий Демьянович, нарушение всякой законности.
— Не может этого быть…
— А я был у.них в колхозах и видел, что там творится,— И, взглянув в неожиданно постаревшее лицо Жернового с набрякшими под глазами темными мешками, добавил: — Трухин ведь сам рубит сук, на котором сидит.
— Ну, знаете, оценку ему мы дадим сами без вашей помощи, — повысил голос Жерновой и так сжал в кулаке спичечный коробок, что он хрустнул.— Вы о своем районе доложите, сколько сдадите тонн…
— Повторяю, что мы не можем сдавать породистый скот… Я, как секретарь райкома, отвечаю за него…
— Надо еще понимать, кто из нас двоих больше отвечает, — перебил его Жерновой, и его густые брови угрожающе сошлись к переносью.
— Да, у вас больше ответственности, — согласился Дружинин,— Но когда мы сделаем ошибочный шаг, тогда уже поправить будет поздно.
— Вы забываете, с кем говорите! — Жерновой встал.
Встал и Дружинин. Жерновой был в домашних туфлях и потому казался ниже его, но шире в плечах. Он чиркнул спичкой о коробок — отлетевший осколок серы с шипеньем сердито стрельнул в сторону, чуть-чуть не угодив в Дружинина.
— Вы забываетесь, Дружинин! — повторил Жерновой и, шагнув к окну, резким взмахом отдернул штору.
— Но я тоже член партии.
— Вы хотите быть умнее первого секретаря обкома? — стоя в полуоборот, бросил он Дружинину.
— Должность еще не делает человека умнее, она лишь обязывает к этому.
— Убирайтесь… — багровея, процедил Жерновой, уже не в силах сдерживать свой гнев.
Дружинин, ни слова не говоря, повернулся и вышел.
Когда он уже подходил к машине, помощник Жернового высунулся из тамбура вагона и окликнул его, чтобы тот вернулся, но Дружинин сделал вид, что не услышал, и сел в машину.
И снова Дружинину вспомнился Сократыч. «Неладно делаете вы с Жерновым»,— сказал он в напутствие с горькой обидой в голосе. «Выходит, и меня заодно к Жерновому причисляют? — подумал Дружинин. — А ведь, пожалуй, и прав старик. Что проку в том, что я не согласен с Жерновым, вот так грызусь с ним, спорю? Разве это меняет дело? Надо действовать по-иному. А как действовать? «Пора выметать сор из избы»,— опять слышится глуховатый голос Сократыча. «И верно, прав ты, Иван Евсеич. Если появился сор, надо выметать…»
Вначале он поехал в райком. Не снимая ‘ пальто, устало опустился в кресло, машинально перелистал сводки, очередные телеграммы. Но телеграммы, казалось, уже устарели: все то, что произошло между ним и Жерновым, теперь заполнило его и не давало покоя.
Предчувствие большой беды, которую уже нельзя предотвратить, охватило его. Все было то же самое, что и вчера, но в то же время все и изменилось, и Дружинин подсознательно чувствовал, что он уже не секретарь райкома: он находится здесь временно, и от него уже мало что зависит в жизни района. Не сегодня-завтра его вызовут в обком, и Жерновой скажет то же самое, что сказал сегодня. А Вера Михайловна… Как бы посмотрела на это она? Он тут же позвонил в облисполком. Но Селезневой там не оказалось — она была в командировке.
Вернувшись домой, Дружинин разделся, заглянул в кроватки, где спали малыши, и устало опустился на диван. Валя с удивлением взглянула на мужа и поняла: произошло что-то неладное.
На ее немой вопрос Дружинин только вздохнул. Молча прошел на кухню, наскоро умылся.
— Это же безумие,— утираясь, будто сам себе сказал он.— Порезать маточное поголовье! Сдать в поставку молодняк! Сдать только для того, чтобы выскочить в передовики…
— Да что случилось-то? — ничего не понимая и все больше тревожась, спросила Валя. — Сняли, что ли, с работы?
— Ну, нет… Я так просто еще не сдамся…
— Да поужинай ты, — с мольбой в голосе сказала жена.
…Второй час, не разгибаясь, сидел Дружинин за столом, на одном краю которого стоял остывший ужин, на другом — лежали исписанные листы бумаги.
«…О том, что происходит в Краснолудье, уже молчать нельзя,— писал он крупно и размашисто,— Жерновой во многом не прав. И стиль его работы, и методы…»
Дружинин поерошил волосы, встал, прошелся по комнате, взглянул на жену:
— Чего же ты не спишь?
— Да как же уснешь тут? Тебе не спится, разве я могу. Беспокоюсь, уж больно горяч ты. Повременил бы…