На другой день, в воскресенье, к Дружинину с самого утра пришел Игорь и начал просить его уладить одно, как он сказал, очень тонкое дело.
— А вдруг сорвется это тонкое дело, и мне не уладить? — спросил с хитроватой улыбкой Дружинин.
— Прошу вас. не отказывайтесь, Сергей Григорьич, — сказал Игорь, боясь, что и впрямь они с Валей не согласятся пойти с ним к родителям Маринки. — Вы ведь знаете, как все это делается.
Дружинин даже расхохотался:
— Хорошо, попробуем выступить в роли сватов. — и. подняв телефонную трубку, вызвал, квартиру Кремневых. — Добрый день, Мария Флегонтьевна, — сказал он. — А ваш Серебряный дома? Вот и прекрасно. Вы не будете против, если мы со своими сыновьями заявимся к вам? И учтите, зайдем не только с ними… — И Дружинин подмигнул стоящему рядом Игорю.
—’ Обо мне-то сейчас не упоминайте, — испуганно шепнул Игорь.
— Ну, вот и договорились о встрече на высшем уровне. — И он пристально окинул взглядом Игоря, который охорашивался у зеркала.
Игорь был сегодня не по-обычному наряден — в новом темно-синем костюме, в белой рубашке с галстуком. Больше всего его смущал галстук, — кажется, что он все сползает набок. И жених уже не первый раз подходил к зеркалу, всматривался в самого себя.
Подойдя к домику Кремневых, Валя первой поднялась по ступенькам и открыла дверь.
— Знакомьтесь, — увидев хозяйку дома, сказала она. — Это мы с Сергеем, да и не с одним — у меня два Сергея… А это Игорь Иванович…
Как это всегда бывало у Кремневых, пришедших сразу же окружили дети — Мишка. Маргаритка, Майя, все тянутся к малышам — очень хочется поиграть с ними.
Когда малышей унесли в детскую и общий шум поутих, Николай Семенович спросил:
— Ну что же, чайком погреемся или чем покрепче?
— Не столько чаек нам нужен, сколько важно то, кто будет его разливать да гостей угощать, — стараясь войти в роль свата, с нарочитой шутливостью ответил Дружинин и, взглянув на Игоря, хитровато подмигнул. — У нас ведь, Николай Семенович, есть ясный сокол, а у вас, мы прослышали, — белая лебедушка…
— Ох-хо-о, и смутьян же ты, — развел руками Кремнев. — Смотри-ка, Маша, у Сергея Григорьевича какие еще новые таланты открылись.
— А как же? Сам недавно по этой стежке-дорожке ходил — выучился.
— Ну уж, скажем, у тебя совсем и не так было, — вступив в разговор, возразила Валя.— Выманил свою лебедушку на улицу и спросил, как, мол? А она в ответ: согласна, давай скорей свадьбу.
Все шумно рассмеялись.
— Ну, что же, чай так чай. Марина, где ты? Неси самовар на стол. А ты, Майечка, ну-ка сюда, ко мне, — распорядилась хозяйка.
Маринка, в простеньком белом платьице в крапинку, смущенная и раскрасневшаяся, принесла на стол начищенный поющий самовар, похожий на рюмку.
Когда гости расселись, Мария Флегонтьевна сказала:
— Ну что же, Мариночка, разливай, угощай гостей, ты у нас сегодня будешь за хозяйку.
И все сдержанно и ласково заулыбались.
Тем временем Николай Семенович налил вина в рюмки. Дружинин, как и полагалось свату, взглянул из-за самовара на Маринку, сказал:
— А ведь и впрямь ваша белая-то лебедушка нам приглянулась… Не породниться ли. дорогие хозяева?
— Молода она еще. Порасти бы надо, ума набраться, — не спуская глаз с Маринки, уклончиво ответила мать.
— Тут вот какое дело, — волнуясь, начал Игорь. — По любви решили мы…
— По любви ли? — спросила мать. — Как, Маринка?
— Не знаю, — застеснявшись, ответила она.
— Ну вот… \
— Конечно, по любви. — вдруг покраснев, спохватилась Маринка, словно боясь, что так на этом разговор и кончится.
— Мы уж ведь договорились с Мариной.— сказал опять Игорь. — Вот и просим вашего согласия. Мария Флегонтьевна и Николай Семенович.
— А чего уж томить их? — сказал Кремнев. — Я и так давно вижу, что договорились… Как. мать?
— Молода же, говорю. Только-только девятнадцать минуло.
— Как только? Полгода уж, — торопливо поправила ее Маринка.
И опять все оживились.
— Так разве не молода?
— Не так уж молода…
— Ну хорошо, Марина. Это ничего, что ты уже не так молода. — сдержанно улыбнулся отец. — Главное, чтоб вы любили друг друга.
— Чтоб совет да любовь были. — поддержала мужа Мария Флегонтьевна и не сдержалась — поднесла к глазам платок. — Любовь да совет… Мы вон с отцом-то… Другой раз и не гладко дорожка стелется, а не сворачиваем, рука об руку держимся. В жизни это, детушки наши, главное, чтоб совет был и уважение друг друга. — И. встав, взволнованная и раскрасневшаяся, она поднесла к торжественно поднятым рюмкам и свою.
33
Теперь уже и Жерновой почувствовал, чго нелегкое заварилось дело. За последнюю декаду так поднажали, что колхозы большими стадами отправляли скот на мясокомбинат. Но к приему такого количества скота там не были готовы: ни убойных площадок, ни дворов, ни кормов, а о холодильниках и говорить нечего. Директор мясокомбината три раза уже звонил в обком партии, просил распорядиться приостановить поставку скота, но в обкоме и слушать не хотели — за обязательства должны бороться все. в том числе и директор комбината. Наконец он не выдержал и позвонил самому Жерновому.
— Ну вот, еще новость, — с неудовольствием произнес Жерновой. — Создали вам сырьевую базу, а вы переработать даже не в состоянии. Постыдились бы оправдываться. Где вы были раньше? Ставили вопрос?! Мало ставить, надо добиваться производственных мощностей, товарищ директор. А вы все больше дома сидите… домоседы. Приезжайте-ка сюда с перспективными наметками, посмотрим, что вы там делаете.
— Сейчас не могу, — ответил директор. — Весь двор, вплоть до дверей конторы, запружен скотом.
Жерновой рассерженно бросил трубку. Потом встал, взял со стола свежую газету, взглянул на сводку и вдруг просиял:
«Все же наступили мы тебе, Лазуренко, на пятки… Но в оценочной части опять ни слова о нас. Ох, уж эти корреспонденты, пока не ткнешь их носом, сами не видят. Приезжал тут, говорят, даже один из столицы, покрутился, покрутился и — все. Почему бы не дать в прессе обстоятельную статью? В сводке-то вон идем на первых местах. Надо, пожалуй, пожурить и своих журналистов, спросить их, почему мало выступают в центральной печати? До обидного мало…»
И Жерновой, не откладывая в долгий ящик, тут же позвонил секретарю обкома по идеологии и высказал свое неудовольствие работой местных журналистов.
— По воробьям они стреляют, — заключил он и, повесив трубку, решил сам поехать на мясокомбинат.
Мясокомбинат расположен на другом берегу реки, и дорога проходит через тот деревянный мост, по которому Жерновой ездил на дачу. На одной из улиц города он обогнал стадо овец. Овцы шли так кучно, что машине пришлось задержаться. Потом встретился гурт лошадей. Привязанные уздечками за хвосты одна к другой, они растянулись цепочкой и заняли почти всю проезжую часть дороги. На передних и задних лошадях сидели погонщики в теплых полушубках и шапках.
— Эге-гей, колбаска милая, пошевеливайся!— покрикивал один из них, в большой ушастой шапке, и поминутно взмахивал свистящим кнутом.
Переехав через реку, Жерновой все чаще стал обгонять скот: по обледенелой дороге гнали коров, телят, свиней, овец. Некоторые животные выбились из сил и не могли идти. Их тут же забивали и туши везли на телегах.
Вскоре секретарская машина вклинилась в гущу ревущего стада и, подпираемая со всех сторон живой волной, медленно и трепетно, как брошенная в половодье лодчонка, поплыла вперед. Но вот она остановилась — соседний переулок, который вел ко двору мясокомбината, весь был запружен скотом, и двигаться дальше стало невозможно. Шофер попробовал было развернуть машину, но это ему не удалось. Тогда он дал.задний ход. Коровы теснились к полированным плоскостям машины, тыкались мокрыми мордами в боковые стекла, жалобно мычали.
Еле выбравшись из ревущего живого потока, Жерновой, обескураженный и злой, повернул в город. Но на мосту встретился новый гурт скота, и ему снова пришлось остановиться. Какая-то баба в ватнике и мужских брюках, заправленных в сапоги, протиснулась к машине и замахала руками.
Жерновой приспустил боковое стекло.
— Издалека гоните? — спросил Жерновой.
— С Фатенок. А они, Фатенки-то наши, где? У черта на куличках, Фатенки-то…
— Много сдали?
— Почти что все подчистили. Только, видать, обанкротились — полу весом сдаем…
— Чего ты к посторонним людям пристаешь со своим банкротством? — прикрикнул рыжий, в треухе, мужичонка. — Давай заворачивай скот к реке. Попьют водицы, пораз-бухнут — вот тебе и привес. — И, подойдя к машине, пояснил: — Засветло бы только нам добраться до комбината, а там знаем, как поступить. Вот пробраться-то мудрено, столько нахлынуло скота… В городе вон троллейбусу даже остановили…
«В самом деле, не обанкротились ли? — поднимаясь в гору, подумал уже с тревогой Жерновой. И хотя они сейчас ехали улицей, по которой обычно не гоняли скот, голос бабы все еще отчетливо звучал в его ушах.
«Обанкротились…» — войдя в лифт, опять подумал он и взглянул в зеркало. На него смотрело незнакомое лицо с отвислыми серыми щеками, под глазами — темные мешки, из-под пыжиковой шапки выбились седые волосы.
«Постарел-то как… Или это с недосыпу?» — подумал он, потом, приободрившись, щелкнул дверцами лифта, свернул в коридор и, увидев Ирину, обрадовался. Идя навстречу и любуясь ее тонкой фигурой, он спросил, нет ли каких новых телеграмм.
Ирина, отрицательно покачав головой, с тревогой и участием, как показалось Жерновому, посмотрела ему в глаза.
— Ну, отдохните же хоть часок, — с женской озабоченностью и ласковостью сказала она.
— Некогда, Ириночка. — Он виновато улыбнулся и хотел было открыть дверь, ведущую в приемную, но вдруг раздумал и, взяв Ирину за руку, тихо добавил: — Спасибо, спасибо, — и быстро прошел в кабинет.
Не застав у себя Янтарева, Жерновой пригласил Бруснецова и Пекуровского и, как только те вошли, спросил: