— За официантов можно не бояться. Они здесь все пуленепробиваемые.
— Как и продавщицы? — парировал Клайв.
— В большинстве своем, — сухо ответила девушка.
— Ты давно живешь в Бандаберге? — спросил он, когда они уже шли по пляжу в сторону ближайшего кафе.
— Два года, — ответила Стефани.
— И долго еще планируешь здесь оставаться?
— Мне здесь нравится, — осторожно сказала девушка. Она совершенно не собиралась рассказывать ему о своих планах.
Клайву такой неопределенный ответ явно не понравился, но он не стал переспрашивать, а задал следующий вопрос:
— А почему ты решила поселиться именно в Австралии?
— А почему бы и нет? — отозвалась Стефи. — Здесь прекрасный климат, хорошие люди, что еще нужно в жизни?
— Значит, ты так и собираешься плыть по течению, переезжая из города в город и нанимаясь на первую попавшуюся работу, не требующую никаких знаний и талантов? А ведь ты — умная, способная девушка. Неужели ты совсем не думаешь о будущем?
— Тебе не нравится, как я живу? — спросила она раздраженно. — А что ты об этом знаешь?
Это было совершенно в его духе — судить обо всем свысока, даже не дав себе труда в чем-то разобраться. Стефани с обидой подумала о том, сколько людей здесь относится к ней с уважением, и о том, что ее статьи о путешествиях уже сделали ее имя относительно известным, а ведь она занимается журналистикой чуть больше года. Но всего этого она совершенно не хотела рассказывать Клайву Стэнворду. Пусть думает о ней что хочет.
— Сколько тебе лет? — вдруг спросил он.
— А ты не помнишь? — неприятно удивилась Стефи. — Мне казалось, что у тебя память как у счетно-вычислительной машины. Впрочем, ты прав, эта информация не заслуживает внимания. Мне вчера исполнилось двадцать три года.
— Поздравляю, — несколько смущенно сказал он, — хоть и с опозданием. Могла бы вчера сказать.
— Я не знала, что тебя это интересует. Но все равно, спасибо за поздравление. Кстати, еще не все потеряно, мы, кажется, сегодня собирались в ресторан? Так что заодно и отметим. А почему ты спросил меня о возрасте?
— Значит, ты на девять лет моложе меня, — сказал он задумчиво, не отвечая прямо на вопрос. — Подходящая разница.
— На девять с половиной, — механически уточнила девушка. — Подходящая для чего?
— Для всего, — ответил он неопределенно. — Тебе нравится это место? — В этот момент они подошли к пляжному кафе. — Если нет, то можно поискать какое-нибудь другое.
— Меня здесь вполне устраивает, — поспешно сказала Стефани и села за ближайший столик под полосатым зонтом. Меньше всего ей сейчас хотелось куда-то идти.
— Может быть, лучше сядем вон за тот, под пальмой? — спросил он. — Мне кажется, здесь скоро будет много народу, и мы окажемся на проходе.
Стефани молча встала и направилась к указанному им столику. Что ж, это понятно. Миллиардер Клайв Стэнворд развлекается тем, что кормит продавщиц завтраком, но ему не очень нравится делать это на людях.
4
Стефани села и уставилась в меню — ей необходимо было на чем-то сосредоточиться. Но буквы плясали перед ее глазами, потому что сейчас она меньше всего могла думать о еде.
Вот так, обреченно говорила она себе, дочь стремится повторить ошибку матери. Наверное, потребность подчиняться властолюбивым мужчинам у меня в крови. Но я должна что-то с этим сделать, иначе, что со мной будет? Сейчас я свободна, разве я хочу потерять эту свободу?
Однако Стефи чувствовала, что ее уже неодолимо влечет к этому человеку, и снова пришла к выводу, что единственная возможность избавиться от наваждения — это отдаться Клайву. Она не сомневалась, что после этого остынет к нему, да и он перестанет преследовать ее.
Стефани так глубоко задумалась, что, почувствовав прикосновение к своей руке, вздрогнула от неожиданности. Она подняла на Клайва глаза и снова вздрогнула. Он сидел совсем близко и смотрел на нее без тени улыбки на лице, его тяжелый магнетический взгляд выражал желание. Девушка застыла, парализованная этим взглядом, — она была не в силах отвести глаза. Потом она густо покраснела и опустила голову.
— Это называется «страсть», — услышала она его тихий глубокий голос у себя над ухом. — Это возникло в тот момент, когда я впервые увидел тебя, тогда, в вашем доме. Тебе едва исполнилось восемнадцать, и ты была почти влюблена в своего отца, так что с трудом замечала, что происходит вокруг. Я посмотрел на тебя и понял, что хочу тебя. Ты, может быть, этого не поняла, но ты захотела меня так же сильно. Это было с первого взгляда, и это было взаимно. Это взаимно и сейчас. Только тогда это было невозможно, а теперь мы оба свободны решать, что с этим делать.
Наступила тишина, в которой Стефани слышала только, как неистово, до боли в груди, колотится ее сердце. Но она понимала, что не должна поддаваться этой магии, иначе она навеки будет принадлежать ему, даже когда он забудет о ее существовании. Она собрала все свои душевные силы и проговорила почти ровным и даже слегка насмешливым голосом:
— Ты считаешь, что слово «страсть» здесь уместно? Я бы употребила слово «похоть». По-моему, оно больше подходит.
— Не важно, как это называется, — ответил он медленно. — В любом случае, мы в силах сделать так, чтобы это переросло во что-то большее.
У столика возникла официантка, которая принесла кофе и булочки. Стефани дождалась ее ухода и сказала, стараясь выглядеть опытной и циничной:
— Ты имеешь в виду, что мы с тобой должны переспать?
— А ты против этого? — спросил он, нимало не смутившись. — По-моему, мы оба горим желанием продолжить то, что было начато пять лет назад… Стефи, не делай такое упрямое лицо, это тебе не идет.
Он помолчал, разглядывая ее, и прибавил:
— Как жаль, что ты не сказала мне, что твой отец такой мерзавец.
Стефани содрогнулась от его лицемерия. На ее лице появилось надменное выражение, и она спросила с вызовом:
— И что бы ты сделал?
— Я бы с ним поговорил, — ответил Клайв жестко, но спокойно.
Девушка взяла чашку с кофе, поднесла ее к лицу и, вдохнув божественный аромат, проговорила с таким же спокойствием:
— Как я понимаю, он все равно нашел бы на меня управу. Я слишком поздно узнала, что отец в течение многих лет изводил мою мать, шантажируя ее. Уверена, что он и в этом случае действовал бы через нее. Мы с мамой решили, что наилучшим выходом будет побег.
— Побег никогда ничего не решает. Это просто потакание собственной трусости, — сказал Клайв, опять проигнорировав возможность объяснить ей то, что произошло пять лет назад.
— Трусость — другое название самозащиты, — самолюбиво ответила Стефани.
— Хорошо, пусть так, но какова ее цена? Трусы никогда не знают наслаждения риска, поэтому им неведом и вкус победы. Они влачат ничтожное существование, заслуживающее только сожаления. Им незнакома истинная радость жизни.
— А разве не твои любимые китайцы говорят, что, когда есть тридцать шесть вариантов решения проблемы, наилучшим является бегство? — насмешливо отозвалась Стефани. Воистину, никто, кроме Клайва Стэнворда, не мог так задеть ее за живое. — Мой побег из дома лишил отца возможности третировать мать. До этого она боялась, что он превратит мою жизнь в ад. Оказывается, он постоянно угрожал упечь ее в нервную клинику и лишить родительских прав, как только она пыталась оградить меня от его влияния. Тогда я осталась бы с ним один на один, и не представляю, что бы тогда со мною было! Ведь я ему беспрекословно доверяла. После моего отъезда маме больше нечего было бояться. На нее просто перестали действовать его угрозы. Таким образом, отец потерял власть и надо мной и над ней. В общем, я считаю, что все сделала правильно.
Клайв тихо сказал что-то, чего Стефани не расслышала, но она интуитивно поняла, что речь шла о ее матери. Девушка и сама знала, что, спасая себя, она просто бросила маму одну, обрекая на одинокую смерть, и у нее слезы навернулись на глаза. К счастью, собеседник оказался достаточно великодушен и повторять своих слов не стал. Чтобы как-то разрядить обстановку, он спросил:
— А какое у тебя было детство?
— Ты знаешь, прекрасное, — проговорила Стефи, едва сдерживаясь, чтобы не расплакаться. — Ведь в детстве я не подозревала, что мой отец — чудовище. А мама действительно меня очень любила. И я часто гостила у дедушки с бабушкой — у маминых родителей. Я, правда, не знала, что мама специально отправляла меня к ним, чтобы хоть ненадолго удалить от отца. Но, в любом случае, мне было с ними хорошо.
— Я рад за тебя, — сказал Клайв мягко. — У каждого ребенка должно быть счастливое детство и люди, которые его любят. — Он помолчал и неожиданно добавил как-то задумчиво и даже печально: — А почему твой отец так к тебе относился? Может, он хотел сына?
— Он мне не отец, — тихо призналась девушка. — Мой отец умер, когда мне не было года. Разбился на машине. Я его совершенно не помню. Я узнала об этом только в тот день… — Она замялась, потом продолжила: — В тот день, когда решила уехать.
— Тогда все понятно, — кивнул Клайв. — Он не простил твоей матери, что ты не его дочь.
— Не только это. Он делал ей предложение, но она выбрала из двух своих поклонников моего настоящего отца и вышла за него замуж, а Роджер Уильямс оказался отвергнутым. Тогда он решил во что бы то ни стало добиться своего. После внезапной смерти мужа мама была в отчаянии, а Роджер оказался тут как тут. Он поддерживал и утешал ее, уверял в своей любви… Она поверила. И потом страдала до конца своей жизни.
Девушка опять едва не заплакала. Сейчас она держалась только на самолюбии, ей очень не хотелось, чтобы он видел ее слезы. Надеясь, что ее слова прозвучат безразлично, она сказала:
— Ладно, чего теперь об этом говорить, это все уже в прошлом. — Голос получился хриплым и неестественным.
Клайв тихо чертыхнулся. Стефани подняла голову и посмотрела на него вопросительно. Он тоже взглянул на нее, потом снова отвел глаза и произнес: