Джулия не пошла туда. Она нашла номер Миранды в записной книжке Франсин и позвонила. Ответила какая-то девушка, но точно не Миранда, и это только подтвердило худшие опасения Джулии. Тогда она попросила позвать отца Миранды, и девушка сказала, что тот на работе, а потом поспешно и явно лживо добавила, будто слышала, что Франсин встречается с ним по поводу работы. Эта ложь была типичной для молодой девушки, уверенной в том, что она оказывает услугу своей подруге.
Джулия не хотела, чтобы Джонатан Николсон увидел, как она выходит из дома, и боялась спугнуть его, поэтому дождалась, когда тот со своими сопровождающими снова спрячется, взяла сумку для покупок и вышла на улицу. Во французской кондитерской она купила чиабатту с оливками, финиковый кекс, шоколадные круассаны и несколько пакетиков «кошачьих язычков» с белым шоколадом. Большую часть всего этого Джулия съела на обед, причем обожралась так, что ее начало тошнить. Ближе к вечеру, когда позвонил Ричард, то делано веселым и бодрым тоном сообщила ему, что все в порядке, что стоит замечательная для конца ноября погода и что Франсин – только представь – ушла куда-то вместе с Мирандой.
– Я думал, ты скажешь, что с тем парнем, – сказал Ричард.
– Он был бы только рад. Но у нее никого нет, во всяком случае, я так вижу ситуацию. В действительности же он следил за ней с автобусной остановки почти весь день.
– Что-что?
– Боюсь, он часто следит за ней. Он просто одержимый.
– Надеюсь, он не преследует ее?
Джулии вдруг стало очень страшно. Естественно, Джонатан Николсон преследует ее, но если она расскажет об этом Ричарду, он вызовет полицию, возможно даже, обратится за советом к юристу. А ей не нужно, чтобы кто-то мешал ее манипуляциям с Франсин, чтобы пришли всякие чужаки и отняли у нее власть. Из ее рта потоком хлынуло опровержение:
– Ой, ничего подобного, как тебе такое в голову пришло! Я бы этого не допустила, я бы сразу пресекла. Дай взглянуть… Он уже ушел, исчез. У меня такое чувство, дорогой, я просто нутром чую, что он больше не вернется.
– Надеюсь, ты права. Я буду дома к шести. Франсин к этому времени уже придет?
– О да, она обещала прийти пораньше.
– Если бы ты осталась здесь, провела здесь ночь и жила бы здесь, все было бы в порядке. – Тедди говорил угрюмо, недовольным, осуждающим тоном. – У меня бы все получилось, если б ты была здесь со мной.
Его суровый вид беспокоил Франсин. Он переставал быть красивым, веселым или привлекательным, когда сводил на переносице черные брови и выпячивал нижнюю губу. Парадоксально, но в эти моменты Тедди выглядел значительно младше своих лет, как капризный мальчишка-переросток.
– Ты отказываешься делать так, как я хочу, – продолжал он. – А я всего лишь хочу, чтобы ты делала то, что мне хочется. Ведь это так просто, я от тебя многого не требую.
– Но я и так делаю то, что ты хочешь, Тедди. Я позволяю тебе заворачивать меня в эти шелка, в занавески и прочее, направлять на меня все лампы, обвешивать драгоценностями, я все это позволяю тебе, но я не могу продолжать делать это до бесконечности. От этого я чувствую себя… ну, неловко, не знаю, неуютно. Я согласна потерпеть короткое время, но не хочу сидеть часами.
– Тогда что ты хочешь?
– Возможно, иногда выйти на прогулку, сходить куда-нибудь поесть, покататься на машине, просто поболтать. Мне действительно нравится беседовать. Но мы с тобой почти не разговариваем.
Они были в спальне Гарриет, Франсин сидела на кровати, на которой Тедди сменил белье и надел на подушки наволочки из органзы, найденные в шкафу. По его просьбе она разделась и осталась только в жемчужном ожерелье, которое он обнаружил среди украшений Гарриет, но потом, встревоженная чем-то, чему не могла найти названия, под его пристальным взглядом, Франсин натянула на себя белую простыню с вышивкой.
– Прости, Тедди, я не хочу ранить твои чувства, но я вижу нечто неправильное в том, что ты одеваешь меня, вернее, что ты меня не одеваешь и смотришь на меня. Это… – она едва не произнесла «болезнь», но вовремя остановилась, – не то, что должно быть.
Вместо ответа Тедди сказал:
– Если бы мы были в столе жалоб, я бы заявил, что мне противна твоя манера одеваться. Я ненавижу твою одежду: эти джинсы, рубашки и куртки, такие тряпки пристало носить рабочему со стройки. Когда я впервые тебя увидел, на тебе было платье.
– Я могу одеваться в платья, если тебе так хочется.
– Поищи что-нибудь в шкафу. Иди. Там горы одежды. Она ей не нужна. Не забывай, мне нужно работать. Пойду займусь делом.
Оставшись одна, Франсин надела нижнее белье и открыла дверцы шкафа. Его содержимое напомнило ей ассортимент магазина Ноэль. Там висели платья и костюмы для женщины среднего возраста, не обладающей вкусом, неравнодушной к жемчугам, блесткам и искусственным бриллиантам. В основном преобладали красные, черные и белые цвета, но одно платье было из бархата потрясающего изумрудного цвета. Даже если бы ей понравились эти наряды, Франсин все равно ничего не надела бы. Эта одежда принадлежала не ей, и трудно было поверить, что хозяйка не станет возражать, если ее вещи будет носить чужой.
Она ожидала увидеть в другом шкафу более простую, повседневную одежду, но там оказались мужские вещи. Костюмы, спортивные куртки, брюки, зимнее пальто из верблюжьей шерсти и дождевик, который обычно носят полицейские в сериалах. Одежда для мужчины, но не молодого. Это не ее дело, решила Франсин и, вспомнив слова Тедди насчет ее джинсов и рубашки, после некоторого колебания надела черный шелковый халат.
Франсин не знала, обрадуется ли Тедди, если она будет рядом с ним, пока он работает, однако ей все равно нечем было заняться в этом доме. Девушка спустилась вниз и, следуя на сильный и тяжелый запах краски, разыскала его в конце коридора в задней части дома возле кухонной двери.
Когда Тедди увидел ее, то вскочил.
– Я не слышал, как ты подошла.
Франсин рассмеялась.
– Джулия сказала бы, что у тебя нечистая совесть. Ну, она, вероятнее всего, сказала бы, что у тебя виноватое сверх-«я».
Он не улыбнулся.
– Откуда у тебя этот халат?
– Он принадлежит твоей знакомой – работодательнице, клиентке, как еще ее назвать. Тедди, а ты знал, что в другом шкафу мужская одежда? Ты говорил, что она живет одна.
Он отложил валик. И задумался над тем, что Франсин только что сказала.
– Наверное, это одежда Марка Сайра.
– Но он умер еще до нашего с тобой рождения.
– Тогда не знаю. А это важно?
Он не внушал ей страх, всего лишь озадачивал. Тедди последовал за ней наверх, выключил свет, прошел на кухню, чтобы смыть краску с валика и рук.
– Что мы будем делать? – по-детски спросила Франсин.
– Делать?
– Ну, ты же закончил работать, вот я и спрашиваю: что мы будем делать оставшуюся часть дня?
Вместо ответа он вытер руки, повернулся к ней и обхватил ее. Именно обхватил, грубо и неожиданно. Спустил халат с ее плеч и принялся целовать ее шею и грудь. Обеими руками он держал Франсин за талию точно так же, как держат букет.
– Сейчас все получится, – шептал он. – Пошли со мной, сейчас все получится.
Глава 30
Но не получилось.
Точно так же, как эта давняя, много лет не вспоминаемая эмоция, этот страх пробудился в его душе, другое чувство вернулось к нему из детства. Ему захотелось плакать. В последний раз Тедди плакал, когда сидел в манеже, – и с тех пор больше никогда, даже когда рубанул себе по пальцу стамеской мистера Ченса. Он уткнулся лицом ей в плечо и затрясся от рыданий.
Франсин обняла его и стала убеждать, что все это не важно, что все это не имеет значения. Однажды все получится, если Тедди перестанет нервничать. Она целовала его руки, целовала его изуродованный мизинец, но все это вызвало у него только ненависть, ему было противно, что она привлекает внимание к его единственному изъяну. Все получится только тогда, раздраженно заявил он ей, когда она будет с ним постоянно, когда она уйдет от этой старухи, когда он станет для нее важнее этой старухи. Однако Тедди не сделал ни одной физической попытки остановить ее, когда она собралась уходить, даже подвез ее на «Эдселе» – правда, не до дома.
И как только Франсин оказалась далеко от него, ему, как ни странно, стало лучше. Тедди больше не ощущал, что она наблюдает за ним, задается всякими вопросами, презирает его, испытывает нетерпение. Теперь он мог направить свои мысли и действия на насущные дела, которые оставались в доме. Было совсем неплохо, что Франсин отказалась встречаться с ним в ближайшие несколько дней, потому что теперь Тедди мог посвятить их работе.
Он испытывал странное чувство, глядя на эту стену, на которой сохла белая краска, и зная, что за ней есть нечто, на что, возможно, больше никогда не упадет человеческий взгляд. Так наверняка размышляли строители пирамид, когда запечатывали вход после того, как туда укладывали фараона, его слуг и его личные вещи. Конечно, они ошибались, заложенные входы взламывали, мертвых находили. Возможно, однажды кто-то вскроет и его склеп. Нет, подумал Тедди, нет, я заложил его так, что никто не догадается, что здесь когда-то была дверь.
Маленькая белая камера, крохотная комнатка без окон, лежащая глубоко под землей Лондона. Ему понравилась эта идея. Как ни странно, она даже взбодрила Тедди. И избавила от части боли, вызванной осознанием его неполноценности. В этой области, в области смерти и сокрытия, он царь и бог.
Никто не сможет зайти в его тайную комнату из дома, потому что в нее нет входа. И скоро не будет входа со двора, люк исчезнет, а «Паульсон и Грив, кузнецы из Стоука» со своим лавровым венком будут спрятаны в надежном месте, которое подыщет он сам, а там, где была угольная пыль, на новой клумбе станет расти цветущее дерево. В безвоздушном внутреннем пространстве будет медленно разлагаться пара совершенно не подходящих друг другу людей, они превратятся в прах, в пыль, в голые скелеты. Вот так надо прятать и хоронить уродство…