Гунни кивнула собственным мыслям, и на миг я словно увидел рядом не женщину, в которую она выросла, – девчонку, которой она была некогда, давным-давно.
– Но мы-то не знали. Вернее, не принимали все это всерьез, – проговорила она, отвернувшись. Взгляд ее заскользил от трупа к трупу, ненадолго задерживаясь на каждом. – Да, вера верой, но моряки о вере задумываются нечасто.
– Да уж, пожалуй, – за неимением лучшего ответа пробормотал я.
– А вот мать моя верила, но ее вера казалась чем-то вроде помешательства, только упрятанного глубоко-глубоко, понимаешь? Потому я в религии ничего особенного и не видела.
– Что мне вправду хотелось бы знать… – начал я, повернувшись к Афете.
Однако Гунни схватила меня за плечо (рука ее оказалась не только широкой, но и изрядно сильной для женской руки) и вновь развернула к себе.
– Мы думали, что до всего этого еще страсть как далеко. Что нам-то уж наверняка не дожить…
– Корабль, на котором ты служишь, – прошелестела Афета, – возит грузы и пассажиров от Начала и до Конца. Всем морякам это известно.
– Но мы-то об этом не думали, пока вы не заставили! Пока он, Зак ваш, нас носом не ткнул!
– И ты узнала в нем Зака? – спросил я.
Гунни кивнула.
– Ну да, мы же с ним были вместе, когда его изловили. Иначе, наверное, не узнала бы. Хотя… кто его разберет? Он здорово изменился, и я уже понимала, что зря мы его поначалу посчитали обычным зверьком. На самом деле он… как бы это сказать…
– Позволь, я объясню, – прошептала Афета. – Он – отражение, имитация того, кем станешь ты.
– Кем стану я… Если к нашему миру придет Новое Солнце? – спросил я.
– Нет, Новое Солнце уже идет к вам. Твое испытание пройдено. Да, понимаю, ты так долго ждал его, только о нем и думал, и теперь не в силах поверить, что оно миновало. Что ты победил. Что ваше будущее спасено.
– Однако и вы победили тоже, – заметил я.
– Да, – согласно кивнула Афета. – И ты, наконец, это понял.
– А вот я ничего не пойму, – вклинилась в разговор Гунни. – О чем это вы?
– Все проще простого! Иерархи со своими иеродулами – и иерограмматами – старались дать нам шанс стать теми, кто мы есть. Кем мы можем быть. Верно ведь, госпожа? В этом и заключается их справедливость и, вообще, весь смысл их бытия. Они ведут нас сквозь те же мытарства, которыми их провели мы, и…
Закончить мысль я не смог: слова железом сковали губы.
– И вы в свой черед заставите нас повторить то, что сделали сами. Да, думаю, ты все понял. Однако ты, – Афета перевела взгляд на Гунни, – пока что не поняла. Скорее всего, наши расы лишь служат одна другой репродуктивными механизмами. Ты – женщина, а посему, как и положено женщине, производишь яйцеклетки с тем, чтоб на свет однажды родилась новая женщина. Однако твоя яйцеклетка вполне может сказать, что породила ту женщину с тем, чтоб на свет однажды родилась новая яйцеклетка. Поверь, мы желали Новому Солнцу победы столь же горячо, как и он сам… и даже более, если уж начистоту. Спасая вашу расу, он спас и нашу – точно так же, как мы спасли себя будущих, спасая будущих вас.
Сделав паузу, Афета вновь обратилась ко мне:
– Помнишь, я говорила, что ты принес нам нежеланные вести? По сути, ты сообщил, что мы всерьез рискуем проиграть в той игре, о которой меж нами шла речь.
– У меня всего три вопроса, госпожа. Ответь на них, будь добра, и я, с твоего позволения, отбуду восвояси.
Афета кивнула.
– Каким образом Цадкиэль понял, что мое испытание кончено, когда аквасторам еще предстояло биться и умирать, чтобы спасти меня?
– Аквасторы вовсе не умерли, – объяснила Афета. – Все они по-прежнему живы в тебе. Что же до Цадкиэля, он сказал чистую правду. Изучив будущее, он оценил шансы на то, что ты приведешь на Урд юное, свежее солнце и тем спасешь вашу ветвь человеческой расы, дабы она там, в мироздании Брия, положила начало нашей, весьма высоко. От изучения будущего все и зависело, и итог его оказался для тебя благоприятен.
Гунни перевела взгляд с Афеты на меня, будто собираясь что-то сказать, но промолчала.
– Второй вопрос. Еще Цадкиэль сказал, что суд надо мною не может быть справедливым, однако эту несправедливость он постарается возместить. По твоим словам, говорил он чистую правду. В чем же отличие суда надо мной от моего испытания? В чем суд надо мной оказался несправедлив?
Ответ Афеты прозвучал не громче тихого вздоха:
– Тем, кому нет надобности судить, либо, судя, всеми силами заботиться о справедливости, проще простого сетовать на несправедливость и призывать к беспристрастности. Однако тем, кому вправду, подобно Цадкиэлю, приходится вершить суд, сразу становится ясно: соблюсти справедливость в отношении одного, не обойдясь несправедливо с другим, невозможно. Дабы соблюсти справедливость по отношению к жителям Урд, обреченным на гибель, а особенно к невежественным беднякам, которым вовек не понять, ради чего они гибнут, он призвал сюда их представителей…
– То есть нас?! – воскликнула Гунни.
– Да, вас, простых моряков с корабля. А тебе, Автарх, отрядил в защитники тех, у кого есть причины тебя ненавидеть. Все это было справедливо по отношению к морякам, но не к тебе самому.
– Что ж, я и прежде нередко заслуживал кары, но избегал ее.
Афета кивнула.
– Именно посему ты и видел – либо увидел бы, взяв на себя труд приглядеться – в огибающем этот зал коридоре определенные сцены из собственной жизни. Одни напоминали о твоей службе, другие же должны были показать, что и самому тебе не раз доводилось вершить суровейший суд. Теперь понимаешь? Видишь, за что был выбран?
– Палач – в спасители мира… да, понимаю.
– Подними голову, не прячь в ладонях лица. Довольно того, что вы с этой несчастной женщиной едва меня слышите – позволь уж, по крайней мере, мне явственно слышать тебя. На три вопроса ты, как и просил, ответ получил. Нет ли у тебя других?
– Множество. Среди аквасторов я видел Дарию. И Гуасахта с Эрблоном. Неужели и у них есть причины меня ненавидеть?
– Не знаю, – прошелестела Афета. – Об этом нужно спрашивать Цадкиэля. Либо тех, кто ему помогал. Либо тебя самого.
– Пожалуй, да, причины у них имеются. Эрблона я подсидел бы, вытеснил с должности, если бы смог. А Гуасахта, став Автархом, мог бы повысить в чине, однако не сделал этого, и отыскать Дарию после битвы даже не попытался – так много других дел навалилось, причем дел немалой важности… Теперь понятно, отчего ты назвала меня чудовищем.
– Никакое ты не чудовище! Сама она чудовище! – воскликнула Гунни.
Я только пожал плечами.
– И, тем не менее, все они бились за Урд, и Гунни тоже. Вот это действительно чудо…
– Только не за ту Урд, что привычна тебе, – прошептала Афета. – За Новую Урд, которой многие никогда не увидят… иначе как твоими глазами либо глазами тех, кто их вспомнит. Еще вопросы у тебя есть?
– У меня есть, – откликнулась Гунни. – Где мои товарищи? Где те, кто сбежал, спасаясь от смерти?
– Весьма вероятно, их бегство спасло от смерти и нас, – заметил я, почувствовав, что Гунни стыдно за них.
– Их вернут на корабль, – отвечала Афета.
– А что насчет нас с Северианом?
– Нас, Гунни, они постараются прикончить по пути домой, – сказал я, – но, может, и нет. Если попробуют, придется с ними разделаться.
Афета покачала головой.
– Действительно, вас тоже вернут на корабль, только иным путем. Поверьте, с этой стороны трудностей не возникнет.
Вошедшие в зал иерархи в темных одеждах, кряхтя от натуги, принялись собирать тела убитых.
– Их предадут земле у стен здания, – шепотом пояснила Афета. – Исчерпал ли ты накопившиеся вопросы, Автарх?
– Почти. Однако взгляни: один из убитых – ваш. Сын Цадкиэля.
– Он тоже ляжет в землю у этих стен, среди павших с ним вместе.
– Но неужели так и было задумано? Неужели отец послал его на…
– На гибель? Нет, однако рискнуть жизнью ему следовало. Какое право имели мы подвергать риску твою жизнь и жизни многих других, не рискуя собственными? Посему Цадкиэль рисковал погибнуть вместе с тобою на борту корабля, а Венант – здесь.
– Но знал ли он, чем это кончится?
– Кто – Цадкиэль или Венант? Венант, разумеется, не знал наверняка ничего, но понимал, что может произойти, и пошел в бой ради спасения собственной расы, подобно остальным, бившимся за свою. Ну, а о Цадкиэле я судить не возьмусь.
– Ты говорила, на каждом из ваших островов судят целую галактику. Признайся: мы – Урд – все же вам небезразличны?
Афета, поднявшись с пола, одернула белое платье. Парящие в воздухе, ее волосы, при первой встрече ввергшие меня в оторопь, теперь казались знакомыми: определенно, точно такой же темный ореол я видел на одном из полотен в бескрайней галерее старого Рудезинда, хотя картины той вспомнить никак не мог.
– Что ж, мертвых мы проводили, – сказала она. – Они отправились в путь, и нам с вами тоже пора. Возможно, именно ваша древняя Урд, возродившись, станет колыбелью иерам. Я в том нисколько не сомневаюсь… однако я ведь – лишь женщина, причем не слишком высокого положения, а сказала все, что сказала, дабы вам не пришлось встретить гибель в унынии.
Гунни раскрыла было рот, но Афета жестом велела ей помолчать и добавила:
– А теперь ступайте за мной.
Мы с Гунни послушно двинулись за ней следом, однако Афета, отойдя от того места, где стоял Трон Правосудия Цадкиэля, всего на шаг-другой, остановилась.
– Севериан, возьми ее за руку, – сказала она, и сама взяла за руки нас обоих.
В тот же миг каменная плита под ногами понеслась вниз. Еще миг – и пол Зала Правосудия сомкнулся над нашими головами. Казалось, все мы летим ко дну огромной глубокой ямы, озаренной слепящим глаза желтым светом – ямы, в тысячу крат шире квадратной плиты пола. Стенами ямы оказались невероятной величины механизмы из зеленых и серебристых металлов. Перед механизмами парили, порхали мухами люди – множество мужчин и женщин, а по поверхности их, точно муравьи, ползали исполинские, синие с золотом скарабеи.