Вслед за купцами возвысила голос и многочисленная городская беднота, требуя хлеба по твердой, казенной цене. Тут отцы города вспомнили, что слышали от собственных отцов, чьим именем правят, да только произнести этого имени вслух не сумел ни один. Охваченный смутой, город запылал во множестве мест, но хлеба в амбарах от этого, конечно же, не прибавилось, и еще до того, как на пожарищах остыли последние угли, большинство горожан, бросив дома, ушли прочь из города на поиски ягод да на охоту за кроликами.
Город тот ныне лежит в руинах, стены и башни разрушены до основания, но, говорят, одна-единственная старуха, не пожелавшая уходить вместе со всеми, разбила небольшой сад в самом сердце его пепелища…
Пока я бормотал под нос все только что записанное, Ос почти скрылся из виду, но я не спешил уходить. Облокотившись о леер, стоял я на небольших шканцах, возле ахтерштевня, и смотрел, смотрел за корму, вверх по течению, любуясь сверкающей гладью реки, простиравшейся с севера на восток.
Эта часть Гьёлля, ниже Тракса, но выше Несса, не похожа на низовья реки, начинающиеся за Нессом, ни в чем – ни в одной мелочи. Ила и сюда с гор приносит немало, однако течение столь быстро, что ил не засоряет русла, а посему (и еще благодаря скалистым холмам, окаймляющим оба берега) река в тех краях пряма, точно мачтовое дерево, на целую сотню лиг.
Вынесенная ветерком на стремнину, «Алкиона» пошла в крутой бейдевинд, одолевая по три лиги за стражу, – перо руля так и вгрызалось в бурлящую за кормой воду. Ясный, улыбчивый верхний мир был залит солнцем от горизонта до горизонта, только далеко-далеко на востоке виднелось черное пятнышко не больше ногтя. Порой бриз, наполнявший паруса, утихал, и странные, несгибаемые, словно жесть, флаги, вмиг растеряв весь свой упругий задор, безжизненно льнули к мачтам.
Пару матросов, присевших на корточки невдалеке, я заметил давно, но рассудил, что они несут вахту, ждут команды обрасопить бизань (основание бизань-мачты уходило под прогулочную палубу), буде в том возникнет нужда. Однако стоило мне отвернуться от борта, чтоб перейти на нос, матросы подняли взгляды, и я немедля узнал обоих.
– Ослушались мы тебя, сьер, – пробормотал Деклан, не в силах взглянуть мне в глаза. – Но только потому, что ты нам дороже жизни. Покорнейше просим: прости нас.
Герена согласно кивнула.
– Руку так и тянуло пойти за тобой, сьер. Не сомневайся, она и еду приготовит, и постирает, и подметет – сделает все, что прикажешь.
Я промолчал.
– Вот только ноги бунтуют, – добавила Герена. – Никак не желают стоять без дела, когда ты уходишь.
– Мы слышали, какой участи ты обрек Ос, – продолжил Деклан. – Писать я, сьер, не обучен, но все запомнил, и человека грамотного отыщу непременно. Твое проклятие, постигшее этот нечистый город, не будет забыто.
Я опустился на палубу напротив обоих.
– Покидать родные места не всегда хорошо.
Герена протянула ко мне сложенную горстью руку – ту самую, мной же и вылепленную – и повернула ее ладонью книзу.
– А хорошо ли, отыскав господина всей Урд, тут же снова его потерять? К тому же, останься я с матерью, меня все равно увели бы из дому. Но за тобой я пойду куда угодно, пусть меня хоть оптимат в жены сватает!
– А твой отец или кто-то из остальных тоже пошел за мной следом? Не скажешь правды, остаться со мной не позволю.
– Я никогда, ни за что тебе, сьер, не совру! Из наших здесь больше нет никого, а был бы – я б его узнала.
– А вправду ли ты, Герена, пошла следом за мной, или вы с Декланом нас опередили? Побежала же ты домой вперед нас, увидев, как мы сошли с летучего корабля?
– Она не думала лгать, сьер, – пояснил Деклан. – Девочка она замечательная. Просто… просто так уж говорится.
– Знаю. Однако вы пришли в Ос до нас?
– Да, сьер, до вас, первыми, – кивнул Деклан. – Герена слышала, как та женщина накануне поминала, что дальше вы в Ос направитесь, и рассказала мне. И когда ты вчера запретил хоть кому-то из нас провожать тебя…
Тут он умолк и задумчиво почесал щетинистый подбородок, вспоминая, как принял решение оставить родную деревню.
– Тогда мы вперед и пошли, сьер, – без обиняков закончила за него Герена. – Ты сказал, что кроме той женщины с собой никого не возьмешь и следом за вами идти запретил, но не говорил ведь, что нам вообще в Ос нельзя! Вот мы и ушли, пока Аньян с Кялахом тебе посох резали.
– И, значит, в Ос пришли прежде нас. И с горожанами говорили, не так ли? Рассказали, что произошло у вас в деревнях…
– Мы не хотели ничего дурного, сьер.
– Вернее выразиться, я не хотел, – кивнул Деклан. – Герена-то больше отмалчивалась, пока не спросят, а говорил я, хотя обычно говорить не мастак… вот только как о тебе заговорю, слова будто сами с языка рвутся…
Сделав паузу, он шумно перевел дух и выпалил:
– Секли меня, сьер, не однажды. Два раза – сборщики податей и еще раз по приговору судьи. Во второй раз я единственный на все Гургустии сопротивлялся, и отходили меня мало что не до смерти… Но если ты, сьер, хочешь меня покарать, просто скажи. Велишь – сам хоть сейчас в воду прыгну, хотя плавать не умею совсем.
Я покачал головой.
– Ты не хотел ничего дурного, Деклан. Да, благодаря тебе обо мне прослышал Керикс, и несчастному Заме пришлось умереть и во второй раз, и в третий. Однако к добру все это или к худу, мне неизвестно. Что хорошо, а что плохо, мы с вами не узнаем, пока не подойдет к концу время, а до тех пор можем оценить лишь намерения совершивших поступок. Как вы узнали, что я собираюсь плыть на этом корабле?
Ветер усилился, и Герена плотнее закуталась в столу.
– Отправились мы спать, сьер…
– На постоялый двор?
Деклан откашлялся.
– Нет, сьер, на ночь мы в бочке устроились. Решили, что от дождя укроет, если вдруг дождь пойдет. Вдобавок я мог улечься с открытой стороны, а ее ко дну сдвинуть, чтоб никто до нее не добрался, меня не задев. Нас и оттуда гнать пробовали, но я объяснил этим людям, в чем дело, и они оставили бочку нам.
– Деклан двоих с ног сбил, сьер, – пояснила Герена, – но, по-моему, никого не покалечил. Они повскакали сразу же и удрали.
– Так вот, сьер, поспали мы малость, а там меня разбудил прибежавший мальчишка. Оказался он слугой из того самого трактира, где ты, сьер, ночевал, а прибежал рассказать, что ты у них в постояльцах, что он сам тебе прислуживал, а после ты мертвого к жизни вернул. Поднялись мы с Гереной и пошли поглядеть. В общем зале народу собралось – не протолкнешься, и все разговоры только о тебе, а некоторые, вроде мальчишки из трактира, нас вспомнили: мы ведь накануне рассказывали им про тебя. Вспомнили, угостили элем – своих-то денег у нас не имелось, а крутые яйца и соль каждому выпивающему полагались за счет заведения. Тут Герена и услыхала от одного человека, что ты с этой женщиной собираешься поутру на «Алкионе» отбыть.
Герена кивнула, подтверждая его правоту.
– Вот мы с утра сюда и направились, сьер. От нашей бочки до пристани оказалось недалеко, а Деклана я подняла с рассветом. Капитан на борт еще не вернулся, но человек, оставшийся за главного, услышал, что мы хотим поработать, если нас примут, сказал: ладно-де, и поставил нас на погрузку. Так что мы все видели – и как ты пришел, и что после случилось на берегу, и с тех пор старались держаться к тебе поближе.
Я рассеянно кивнул, не сводя взгляда с носа. Гаделин с Бургундофарой, поднявшись наверх, остановились на полубаке. Под напором ветра поношенная матросская роба Бургундофары облепила ее тело, будто намокшая, и я, вспомнив грузное, мускулистое тело Гунни, удивился: как же она стройна!
– А эта женщина, сьер, – хрипло зашептал Деклан, – там, внизу, с капитаном…
– Знаю, – оборвал его я. – Сошлись они еще ночью, в трактире, и я на нее не в обиде. Она вольна делать, что пожелает.
Бургундофара, обернувшись, взглянула на паруса (к этому времени вздувшиеся, словно живот чреватой младенцем женщины) и рассмеялась над чем-то, услышанным от Гаделина.
XXXIV. Возвращение в Сальт
К полудню «Алкиона» понеслась вперед не хуже яхты. Ветер запел в снастях, первые крупные капли дождя обрызгали паруса, словно краска – холст. Стоя на шканцах, у леера, я наблюдал, как матросы спускают стеньги с грота и бизани и ряд за рядом рифят оставшиеся паруса. Вскоре поднявшийся на шканцы Гаделин с чрезмерной учтивостью предложил мне сойти в низы, и я спросил, не будет ли самым разумным причалить где-нибудь да переждать непогоду.
– Никак невозможно, сьер. Отсюда до самого Сальта нет ни единой пристани, а причаль я к берегу, ветер нас тут же на камни выкинет. Сейчас всерьез дунет, сьер… но ничего. Видали мы, сьер, и похуже.
Со всех ног бросившись к бизань-мачте, он принялся подгонять тумаками шкотовых и на чем свет стоит бранить кормщика.
Я ушел на нос. Разумеется, я понимал, что вполне могу вскоре отправиться ко дну, но, наслаждаясь свежестью ветра, не слишком-то опасался гибели. Подошла моя жизнь к концу или нет, я и одержал победу, и в то же время был разбит наголову. Я принес Урд Новое Солнце, однако ему не пересечь пропасть пространства ни при моей жизни, ни даже при жизни хоть одного из рожденных в течение моей жизни детей. Если мы доберемся до Несса, я вновь взойду на Трон Феникса, самым пристальным образом рассмотрю деяния сюзерена, заменившего Отца Инире (ибо «монархом», упомянутым селянами, Отец Инире не мог оказаться никак), и награжу либо покараю его по заслугам и по делам, а затем… Затем проведу остаток жизни среди стерильной показной роскоши Обители Абсолюта либо ужасов полей грандиозных баталий, а если и напишу о сем повесть наподобие повести о моем возвышении, с окончательного избавления от коей началась эта история, то после рассказа об окончании нашего плавания интересного в ней останется не так уж много.
Ветер трепал мой плащ, словно флаг, косой парус на фоке хлопал подобно крыльям какой-то чудовищной птицы, а его суженный к концу рей снова и снова гнулся под натиском налетающих шквалов. Фок зарифили почти до отказа, однако с каждым порывом ветра «Алкиона» шарахалась вбок, к скалистому берегу Гьёлля, точно пугливая лань. Старший помощник, держась за оттяжку, не сводил с фока глаз и бранился – негромко, монотонно, будто шарманка. Увидев меня, он разом умолк и обратился ко мне: