Сердце остановилось, когда рыжий парень увидел белый лист бумаги на столе. «Требование? Прощальное письмо?» Ему хотелось узнать, что там, кинуться и прочесть, но в то же время Дюк боялся содержимого письма. Пара секунд, потребовавшаяся для того, чтобы перевернуть лист, показалась вечностью.
«Еда в холодильнике. Надеюсь, ты вернёшься раньше, чем она эволюционирует в монстра. Ришель».
«Интересно, она оставила записку до того, как решила исчезнуть? До того, как узнала, что не сможет встретить меня?» – подумал Дюк и пока ещё не знал… рад он самой записке или нет.
Дюк уже начал продумывать все возможные варианты злой шутки, что могла сыграть с ним судьба в этот раз, но голос Ареса выбил его из пустоты, где только металось туда-сюда перекати-поле.
– У тебя есть еда?
– Что?
– У тебя тут есть еда? – повторил вопрос солдат, разглядывая пустые полки кухни.
– Если она не эволюционировала, то в холодильнике. Но у тебя, вроде, специальное питание, нет?
Арес, удивлённый такими познаниями, кивнул и продолжил:
– Это не для меня. У девушки в животе кит умирает.
Аня засмущалась, поймав на себе взгляды мужчин. В глазах таких «икон» ей хотелось казаться сильной и независимой, но Арес был прав, кита в желудке тоже хотелось спасти.
– Всё ещё в холодильнике, – улыбнулся Дюк, намекая, что хозяин из него так себе. Махнув рукой в сторону агрегата, он продемонстрировал, что самообслуживание тут приветствуется.
Когда Аня осталась стоять почти в дверях, а Арес уютно расположился на диване, стало очевидно, что никто не собирается проверять уровень жизни эволюционировавшей еды. Дюку пришлось самому лезть в холодильник, выливать содержимое и выставлять кастрюлю на крыльцо, потому что вонь от несостоявшейся жизни обещала не выветриваться из посуды ещё долго. Ришель пропала давно. Скорее всего, почти сразу после его ухода.
Отыскав приятный сюрприз от кого-то из друзей, Дюк мысленно поблагодарил его. Этот кто-то оставил ему целый ящик порошкового пюре в банках. Еда не то чтобы питательная или полезная, но хоть что-то…
– Что это за Адель? – спросила Аня, отправляя очередную ложку безвкусной смеси в рот. Пюре жевалось хуже пластилина, хотя Аня до этого момента сомневалась, что могло быть что-то хуже.
– Полагаю, кукла для битья. Николь придумывает варианты политики. Адель отдувается за ненависть народа.
Арес внимательно понаблюдал, как эти двое давятся болезненно-белой жижей, и невольно потянулся почитать состав чудо-пищи. Не найдя ни одного знакомого слова, а лишь перечисление консервантов, солдат подумал, что кит в желудке девушки будет недоволен.
– Она же какой-то абсурд предлагает, – возмутилась Аня, откидывая назад свои светлые волосы, которые всё норовили упасть в пюре.
– Её слово не значит ровным счётом ничего. Таких быстро убирают, если будет делать что-то по-своему. Надеюсь, что она это понимает.
Дюк едва не поперхнулся от услышанного. Аппетит пропал уже от запаха чудо-пищи, а аромат от неё исходил, как от завалявшейся в пыли слизи. Теперь же пропало и желание давиться ею – сразу после осознания, что их борьба за право жить ещё далека от завершения.
– Я удивлён, как она не предложила газ в сектора пустить, – прокашлялся Дюк.
– Я уверен, что она предлагала, – грустно усмехнулся Арес и, глядя, как ребята давятся синтетическим пюре, спросил:
– Так почему ты не любишь вкусно есть?
Вопрос, конечно, подразумевал совсем не еду. А то, что они не остались в пятом. И Дюк это сразу уловил.
– Не понимаю, о чём ты…
В маленькой пустой кухне, отделённой от гостиной только переходом, повисла пауза. Неловкая, тихая. Дюк уже успел пожалеть, что не подумал включить телевизор и глянуть последние новости, чтобы было что обсудить. Хотя новостей он боялся больше, чем хорошо отснятых фильмов ужасов.
Только Аня была рада этой паузе, когда ребята не говорили о политике. Она смотрела в опустошённые глаза солдата. Тёмный печальный прибой Аня видела в них. Таким бывает море, отражая в себе вечерние тучи, что никак не могут разразиться громом. Она смотрела на него и не могла сформулировать свой вопрос. От Селены она узнала, что младшая сестра той мертва. Мертва из-за связи с солдатом «вашего грёбаного купола». По его необычному появлению и сомнений не было, что это был именно Арес. Как же Ане хотелось узнать о них… о сестре Селены… кем она была?
– Арес, а как так вышло, что ты встречался с сестрой Селены? Как вы с ней познакомились?
Аня сама широко распахнула глаза от осознания того, что решилась спросить это вслух.
– Нехотя, – ответил парень, и, хоть уголки его губ стремились подняться чуть выше, боль ясно читалась на лице солдата.
– Аня, – строго произнёс Дюк, приподняв бровь в удивлении от такого вопроса. Аня заметно покраснела в ответ на его резкую реакцию.
– Всё нормально, Дюк.
Самое сложное в его отношениях с ней было молчать. Молчать о том, что она его окрыляла, о том, что он скучает каждую минуту врозь по такой смешной, неземной девушке, что ступала по тропам красного леса, словно по Божественной земле, а не по разрушенному войной дому. Он видел братские могилы мирных людей, погибших насильственной смертью, тела мёртвых мутантов, которых разорвали окрепшие звери, он видел лес, в который нельзя вернуться. И его миром были – четыре чёрные стены. Пока он не встретил её. Пока она не стала для него всем миром. И вот его мир рухнул, а он всё ещё не может никому об этом рассказать. Никто не поймёт. Но ему хотелось, чтобы его историю кто-то узнал.
– Я рад, что ты спросила.
– Представь, что твоя жизнь – цикл четырёх дней. Два дня интенсивных тренировок, специальное питание. Два дня на опасной охоте без еды и сна. Ты знаешь ближайшие километры лучше, чем своих коллег, умеешь выслеживать даже самых тихих хищников и убивать самых опасных из них. Это всё, что ты умеешь, это всё, что ты должен делать. Для всех мы – первый разведывательный отряд по возвращению в природу за пределы купола. Все, кто пытался до нас, все, кто был не готов, не оснащён, – погибали. Мира дала нам фору в десяток лет. Нас подготовили, нас выдрессировали, чтобы мы пришли, склонили колени и сказали: «Собирайте вещи, мы можем вернуться домой». Ты можешь себе представить наш энтузиазм перед первой вылазкой? Мы натянули наше снаряжение, которое так давно мечтали испытать. Скорость, навыки – всё, чему нас учили. Нам это казалось таким классным, таким забавным. Мы – лучшие, нас так учили. Мы должны прийти с хорошими новостями, принести известие о спасении.
И ты даже не можешь себе представить тот мрак, в который мы погрузились. Никакой возможности дышать, обжигающее солнце, огромные злые хищники, выработавшие новый образ жизни. Отходишь на некоторое расстояние от купола, и человека уже не существует для этих земель. Всё, что он оставил за собой, – разрушенный мир.
Вам ведь так и не довелось увидеть, как умирает человек? Красный лес выжигает лёгкие изнутри, пока кожа сутками плавится на солнце. А с одним из заключённых мы делали первые шаги по земле. Уже в самом начале пути от нашего энтузиазма осталось не больше, чем кислорода в атмосфере.
Сначала мы исследовали всё одной группой и больше были похожи на маленьких слепых котят, тычась во всё, во что только можно было. Каждая встреча с хищником – новый шрам, новый опыт. Ты – как курьер. Всё, что видишь, неси на исследование. Чем лучше и полезнее улов – тем больше привилегий тебе. Дополнительно время на сон, вкуснее завтрак, двойная доза таблеток… Ты мог попросить любое оружие, мог испытать его первым. Только принеси что-то важное, полезное. И мы старались: почва, растения, животные.
Но настал день, когда мы узнали истинную цель нашего существования. В тот день мы наткнулись на северные купола. Купола, которые строили люди для своей защиты. Они выкупили материалы и схему у Миры, но было уже поздно… Купола было три. Два из них не имели даже стен, в третьем не хватало только стеклянного покрытия. Нетронутые войной дома образовали города-призраки. Трупы в достроенном куполе умирали мирно, в своих кроватях. За пределами его, судя по расположению скелетов, была настоящая бойня. Те, кому не повезло попасть в почти достроенный, пытались пробраться за высокие стены сами, пытались выжить, а их расстреливали, словно скот.
Среди них были и дети. Маленькие трупы усыпали первые ряды, их прикрывали тела родителей. Нет ничего страшнее осознания. Осознания, что нам не вернуться в природу. Осознание, какой жути навидалась эта земля, и сколько литров крови она впитала в себя за время войны, которая уничтожила почти всё человечество!
И вы даже не представляете наше удивление, когда мы узнали, что поиск куполов тоже входит в наши обязанности! Поначалу Мира приняла купол за рабочий. Весьма обрадовалась, но её радость быстро улетучилась после новости о горе трупов и нашего рассказа. Тогда мы и узнали, что – в теории – есть ещё деревня. Нам выдали ориентир, рассказали о возможных сверхопасных людях. Смешно, да? Нам так промыли мозги о подобных вам, что поначалу в дрожь бросало. По сравнению с такими опасными нелюдями мы – просто тараканы. И до чего же мне хотелось смеяться, когда я впервые увидел девушку в лёгком платье, которая споткнулась о свои же ноги, убегая от шороха в кустах. Вот это был бы триумф! Мне даже трудно представить, что бы я попросил за такую добычу.
Как сейчас помню, она разбила коленку и уселась у дерева. Залила чем-то рану – и давай кривляться и дуть на неё. Я тихо пробрался к ней, к кустам рядом, потянулся к кинжалу, готовый в любой момент его достать, и стал ждать. Меня выдал сигнал. Такой тихий короткий писк, но в той тишине сложно было не услышать его. Девушка застыла и долго смотрела мне в глаза сквозь алую листву.
У неё были большие, такие испуганные чёрные глаза, клянусь, их как будто нефтью залили! И медные яркие радужки. С такими густыми-густыми длинными ресницами. Она закусила свои губы, словно пыталась не расплакаться. Тот сигнал был не зря. Оповещение, что робот-исследователь катается рядом. Эти тупые машины просто катались и снимали всё, что видели.