— Надеюсь, ты не играешь с ней? — спрашивает он.
— Нет, просто мне почему-то стало неприятно.
— И это не игра с твой стороны, чтобы набить себе цену?
Я решительно это отрицаю. Сейчас я вообще не понимаю, что чувствую к Клаудии.
— Помни, тот, кто играет, иногда и проигрывает, — серьезно говорит Франк. — А если это заставит ее отступиться?
Такая мысль не приходила мне в голову, и поэтому я не знаю, что ответить. Франк протягивает мне маленького Адама, и тот ползает у меня по коленям.
— Может, ты просто боишься ее? — задумчиво спрашивает Франк.
Об этом я тоже не подумал. Но, кажется, Франк что-то нащупал. В благодарность за то, что я почесал ему ноги — или как там называются ноги у черепахи, — маленький Адам до крови прокусил мне палец.
Может, это и есть ответ?
Пятница, 26 июля
— Ха-ха, — посмеиваюсь я, когда в пятницу вечером часовая стрелка приближается к семи. Я уже давно брожу по комнате и хихикаю.
День пролетел мимо, как обычно. Я договорился с Клаудией на вечер, очень удачно, потому что родители после работы уезжают на дачу. Последняя папашина попытка успокоиться перед премьерой, которая состоится на следующей неделе. Я много думал о Клаудии и решил, что Франк, конечно, прав. Я ее боюсь. И этот страх остался мне в наследство от Каролины. Она крутится в моем багаже. Выбирает удобную минуту и пугает меня.
Страх никуда не делся, он съежился и превратился в маленький черный орешек в моем сердце. Но ему меня не остановить. Я сегодня же вечером поговорю с Клаудией. Все ей объясню и улажу.
Однако сейчас меня заботит другое: мне хочется узнать, где будет Сёс. Хорошо бы она куда-нибудь умотала на весь вечер. Так для нас с Клаудией будет лучше. Вы согласны со мной, Братья & Сестры?
Сёс не отвечает на мой вопрос. Вместо этого она чешет в ванную и остается там подозрительно долго. Когда она выходит на кухню и намазывает себе бутерброд, я снова задаю ей этот вопрос. А когда я спрашиваю о том же в третий раз, она убегает, чтобы купить сигареты.
Сёс возвращается с пачкой сигарет и останавливается передо мной. Я вижу, что она раздражена.
— Послушай, шакал, — выпаливает она. — Говорю первый и последний раз, повторять не буду. Сегодня я не желаю слышать от тебя никаких хихиканий и глупостей. Ясно?
— Так точно! — отвечаю я. — У тебя свидание?
— Да! — отвечает она. Нет, не отвечает, а рычит прямо мне в морду. Я рад, что она успела поесть. Если бы она жевала, лицо Адама было бы все в крошках.
— С кем-нибудь, кого я знаю? — мне хочется услышать это от нее самой.
— Его зовут Франк! — отвечает она, не изменившись в лице.
— Мой Франк?
— Да, — отвечает она и снова линяет в ванную.
Я исполняю по квартире небольшой военный танец.
— Солнце опять стало крутым богом, — пою я про себя. Сначала я прохожусь в вальсе через гостиную. Потом — танго — по кухне. И наконец старинные народные танцы — по спальням.
— Ха-ха-ха! — шепчу я. Вот это шоу! Это потрясно — знать, что твой план удался.
Сёс выходит из ванной, и я продолжаю хихикать. Она замахивается на меня, но я наклоняюсь, и она попадает кулаком в стену, ежится и кричит от боли. Я запираюсь в своей комнате и не выхожу, пока Сёс не перестает стучать в дверь. Потом я убегаю за покупками и возвращаюсь домой навьюченный. Сёс сидит на кухне, она явно подобрела.
— У тебя все в порядке? — спрашивает она, будто от этого зависит весь вечер.
— Полный отпад, — я запихиваю покупки в холодильник.
— Собираетесь обожраться до заворота кишок? — интересуется Сёс.
— Просто небольшой ужин, — отвечаю я и выпиваю бутылку колы. В такую жару все моментально испаряется. — Ха-ха-ха, — смеюсь я.
Звонок, и я первым подлетаю к двери. На площадке стоит Франк с букетом в руках. Он выглядит как конфирмант. Я никогда не видел его в костюме. Мне это неприятно, хотя костюм светлый, летний, без претензий и вычурности.
— И будет новый день, ха-ха! — говорю я.
— Ни слова, динозавр! — он протискивается мимо меня, чтобы передать цветы Сёс. Это почти та же сцена, какую представляли мы с Маленькой Бурей. Он — напряженный, полный ожидания и гордости. Она смущенно прячет нос в букет и вдыхает аромат десяти красных роз.
И это опять розы на длинных стеблях, Братья & Сестры!
Это вам не мелочь.
У него есть средства на десять роз. Букет выглядит внушительно. Меня это впечатляет. Пара смущена, и оба поворачиваются ко мне. Франк с мольбой в глазах. Сёс в бешенстве.
— Бросься под автобус, братец! — шипит она.
— Я тебя тоже люблю, — говорю я, прохожу к себе в комнату и жду, когда они уберутся. Но сперва Сёс собирается угостить Франка бокалом холодного белого вина. Я видел бутылку в холодильнике. Они о чем-то воркуют, но разобрать сложно, потому что говорят они слишком тихо. Наконец Сёс запускает музыку, чего раньше никогда в жизни не делала. Ставит этакие сладенькие песенки, сентиментальные и слезоточивые, о жизни, смерти и красоте и Amore, Amore [27].
— Ха-ха, — улыбаюсь я и думаю о музыкальном вкусе Франка. Интересно, как он это стерпит?
Но это приходит мне в голову, лишь когда он открывает дверь и подмигивает мне.
— Мы удаляемся, — говорит он, и я желаю им обоим приятного вечера. Сёс почти сияет и ни капли не сердится.
— Не бросайся под автобус, братец, — говорит она и смотрит на Франка взглядом, способным расплавить сердце самого ярого сатаниста, зомби или убийцы. Я и сам превращаюсь в amore-amore.
— Постараюсь держаться от них подальше, сестричка, — успокаиваю я ее.
Потом подхожу к окну и выглядываю на улицу. Они идут рядышком, и рука Франка разговаривает с рукой Сёс. Их руки качаются в такт шагам и жаждут прикоснуться друг к другу. Но, очевидно, еще слишком рано. Они еще не успели как следует узнать друг друга. Однако их руки подают друг другу сигналы. Их разделяет всего несколько сантиметров, им хочется пообщаться и поиграть друг с другом.
Сердце генерала Любви размякает.
ПЛАН действует.
Мне так кажется.
Он просто не может сорваться.
Ни за что.
Солнце — крутой бог и всякое такое.
Оно благословенно освещает всю землю.
Во всяком случае, я в это верю.
Я становлюсь amore-amore и снова завожу сладкие песенки. После произвожу разведку в холодильнике и вижу, что в бутылке еще кое-что есть. Я выплескиваю эти остатки в тонкий стакан. Бросаю в вино несколько кусочков льда и чувствую себя этаким сердцеедом в белом смокинге, который стоит на балконе и поет Клаудии любовные песни. Зрелище офигительное, розы благоухают, и я жестикулирую так, как умеют только сладкие певцы. А потом снова смеюсь про себя.
— Ха-ха, — смеется главный генерал Любви в мире.
Я достаю из холодильника два куска бифштекса. Мне надо поупражняться, и я нарочно купил их на распродаже в «РЕМА». Я ловко управляюсь со сковородой, конфоркой и маргарином и, когда мне кажется, что сковорода нагрелась уже достаточно, бросаю на нее мясо. На руки брызжет маргарин, но это неважно, потому что на этот раз у генерала Любви все должно получиться.
Я делаю несколько па вальса, пою amore, amore и, наверное, именно поэтому мои бифштексы получаются не ахти какими. Два пробных сверху обгорели, а внутри — кровь. Может, они слишком толстые? Просто не понимаю, почему так трудно поджарить два толстых куска мяса? Планы вечера это, конечно, не испортит. Это только тренировка на будущее. Я уже решил угостить Клаудию другим блюдом. Салатом с пастой, свежим белым хлебом и сочным французским сыром, который рекомендовал папаша. Ну и питье, конечно. Я посмеиваюсь при мысли о Франке и Сёс и о Клаудии, которая ворвется ко мне, как маленькая буря, уже через несколько минут.
Я все еще улыбаюсь во весь рот, когда звонит телефон.
— Бог слушает, — говорю я. — К вашим услугам.
Пять секунд на другом конце провода царит тишина.
— Это ты? — наконец спрашивает Клаудия.
— Привет, мой маленький клумпе-думпе, — щебечу я, как щебечут только опытные сердцееды.
— Я думала о том, что ты вчера сказал, — говорит она, и это звучит не обнадеживающе.
— О чем именно? — вскрикиваю я.
— Ты спросил, много ли у нас с тобой общего, — продолжает она, и это звучит так, будто она провалилась в глубокую темную яму.
— Да, но… — мне хочется все объяснить ей, но я не успеваю.
— Ты совершенно прав. Мы не подходим друг другу.
Поэтому я не приду к тебе сегодня. И вообще никогда не приду.
Голос ее срывается, и она кладет трубку. Рот у меня забит словами, но я не в силах произнести ни одного из них.
Я в шоке.
Я певец сладких песенок, упавший в глубокую темную яму.
Яму, которая глубже, темнее и бездоннее той, в которую провалилась Клаудия.
Это зловредная яма.
Меня окружают сотни демонических изображений Каролины, которые показывают мне нос. Думаю, нечто подобное Пер Гюнт пережил в покоях Доврского Деда.
Я здесь один. Ни души, у кого я мог бы спросить совета. Рейдара я и сам не стал бы спрашивать. Франк с Сёс где-то в городе, в неизвестном месте.
Я опять становлюсь крохотным капельным а. И это, Братья & Сестры, не такое уж приятное чувство.
Это бред.
Чистый бред.
Чистейшее а.
Я в бешенстве подхожу к проигрывателю, нажимаю на Eject, беру двумя руками пластинку с медоточивыми песнями и об колено гну ее пополам. Потом выхожу на балкон и бросаю пластинку вниз. Это все равно что стоять на крыше элеватора и швырять оттуда важные части своей жизни. Вот и она исчезла, с горечью думаю я, иду, охваченный все тем же бешенством, к холодильнику и достаю продукты, из которых я собирался готовить праздничное вечернее угощение. Я забираю все на балкон, рву салат на мелкие кусочки, открываю коробку с готовой пастой, цыпленком и всем, что я на-придумывал на своей крыше.
— Солнце — сволочь! — кричу я, не думая о том, как на это отреагируют соседи.