30
Утром меня перевели в центральную областную тюрьму. Через три дня посадили за стол перед молодым следователем с реденькими смешными усами, которые казались приклеенными. Он перечислил совершенные мной преступления: вооруженный грабеж, угон машины, изнасилование.
«И на кого же это я напал?» – подумал я. Я ударил кулаком по столу и заорал:
– Вранье все это!
– Я докажу, – сказал он.
Ограбленная женщина оказалась буфетчицей в столовой.
– Прицелился в меня из оружия, забрал все деньги, сел в машину и уехал. Еще хорошо, повар успел запомнить номер машины.
С тех пор прошло два года.
– Мадам, я вас впервые вижу, – сказал я.
– Неужели? Очень похож.
– Так он это или нет? – спросил следователь строгим тоном.
– Кажется, он, но я не уверена, – дальше этого она не пошла.
Тем не менее следователь был доволен.
Повар многозначительно улыбнулся мне.
– Ну что, попался? – И был категоричен: – Это точно он, я уверен.
– Ошибаешься, – запсиховал я и попытался опрокинуть стол, но мне не дали.
Владелец машины был по профессии фотограф. Он был в очках, подбородок у него дрожал.
– Да, это он, разве я могу забыть его лицо.
Он подробно рассказал, как я выкинул его из машины и избил. Я с интересом слушал его. Через неделю после этого он случайно увидел меня около рынка, фотоаппарат у него был с собой, и он сфотографировал меня. Так личность преступника и стала известна легавым.
На меня наступали, выхода не было, после всех колебаний и тяжелых раздумий я был вынужден сознаться в совершенных преступлениях и расписывался под протоколами. Но изнасилованная женщина чуть все не испортила: «Впервые вижу этого человека», – заявила она. Я постарался себя не выдать. Сделал довольное лицо и развел руками: «В этом случае я чист как стеклышко».
Следователь насторожился: «Приглядись повнимательней». Пострадавшая выпрямилась: «Если вас интересует правда, то говорю вам, похож, но не он». Ее нашли в лесу без сознания, там же еще дымилась угнанная машина, от которой оставался только искореженный огнем каркас. Было холодно, и мой «близнец» поджег машину, чтоб согреться – так он и трахал женщину рядом с горевшей машиной.
Выходило, что либо эта женщина врала, либо повар с фотографом ошибались. И тут я струхнул – вдруг да не туда повернет, и меня разоблачат? Так что я выбрал момент и, как только следователь на секунду отвернулся, с ухмылкой подмигнул женщине в знак благодарности и поднял большой палец. Получилось! Следователь заметил это и закричал на женщину:
– Ты что, хочешь, чтоб тебя еще раз трахнули? По-другому не можешь вспомнить? Гляди хорошенько!
– Выбирайте выражения! – сердито ответила женщина.
– Учти, не спущу тебе этого, – пригрозил он.
Женщина покраснела.
Я снова подмигнул ей.
– Это произошло с твоего согласия? – спросил следователь.
– Нет, – женщина изменилась в лице.
– Тогда что же ты его покрываешь?
Женщина колебалась:
– Похож, больше ничего сказать не могу.
– Этого недостаточно.
– Да, но я не уверена, как же я могу указать на него.
– Так это уже другое дело, давай присмотрись хорошенько, – следователь стал строже.
Женщина опустила голову.
– Учти, пожалеешь!
– Я протестую, что же ты ее пугаешь, разве так можно? – возмутился я, собираясь привстать, но не смог, ноги были связаны.
– А ну заткнись! – прикрикнул следователь.
– Мать твою… – выматерился я.
– Тобой я потом займусь, – пригрозил он мне и опять повернулся к женщине: – Хорошо, пиши, что похож, но ты до конца не уверена, тот ли это человек.
– Не так, пиши, что я не тот человек! – не уступал я.
Женщина глядела, глядела на меня, затем взяла ручку, написала на бумаге всего одну фразу, подписалась под ней и протянула листок следователю. Тот прочитал вслух и злобно ухмыльнулся: «Так-то». На листке было написано: «Да, это он, я его опознала».
– Ну и сука же ты, – сказал я.
Женщина отвела глаза. Может, она подумала, что ошибалась, может, побоялась обострять отношения со следователем, как бы не вляпаться в неприятности. Не знаю, как там было на самом деле, да и какое это имело значение для меня? Я махнул рукой:
– Что есть, то есть, и все же я хочу сказать правду, такой женщины, как ты, у меня никогда не было, спасибо за ту чудесную ночь.
В глазах у нее промелькнуло удивление, потом недоумение – почувствовала, что случившееся меня устраивает.
Почти после каждого допроса меня избивали, бока так болели, что я еле поднимался по тюремной лестнице. В камере нас было семнадцать человек. Со мной подружился один таджик. Его обвиняли в продаже наркотиков, он ожидал суда. Спал на соседней кровати, ходил, постоянно улыбаясь, и оставлял впечатление дурачка. Однажды он сказал мне, что у него две жены и одна невеста, и, заметив, что я изменился в лице, с гордостью добавил: «Они прекрасные женщины, я то об одной думаю, то о другой, то о третьей, потому-то я всегда в хорошем настроении».
А я думал об одной, и сердце мое разрывалось. Знал, что Манушак самое малое дня три сидела там, в зале ожидания вокзала, и ждала меня. Хорошо хоть у нее были деньги, и она могла купить себе еды. Это единственное, что меня успокаивало. В конце концов она и билет купила, и вернулась бы домой, это она наверняка смогла сделать. А вот в каком настроении она ехала назад, даже не хотелось представлять себе.
Прошло больше трех месяцев, как меня задержали, следствие наконец было завершено, и в один день ко мне подошел какой-то человек с взлохмаченной головой:
– Я – твой адвокат. – Оказывается, мне назначили государственного адвоката.
– Что ты можешь для меня сделать? – спросил я.
– Попрошу судью смягчить тебе наказание.
Я рассмеялся.
Потом я увидел этого адвоката на суде. Глаза у него были красными с попойки, он и не помнил толком, за что меня судили. Выступая с речью, он коверкал мою фамилию, секретарь суда несколько раз поправила его, но это не помогло. Людей в зале было немного, в самом конце у стены сидел мужчина крепкого телосложения, кепка у него была надвинута на глаза. Я пригляделся и узнал, это был дядя моего «близнеца», с каменным лицом уставившийся на меня. Сначала я забеспокоился, но потом подумал: «Если я собрался отбывать наказание за его племянника, что он может иметь против этого?» И успокоился.
Что касается денег, из-за которых меня и задержали, то я заявил, что украл их у торговцев-киргизов в поезде. На том все и кончилось. Мне присудили двенадцать лет за преступления, о которых я и понятия не имел, пока меня не задержали.
Через три дня ко мне в тюрьму наведался адвокат узнать, не собираюсь ли я обжаловать приговор.
– А есть смысл?
– Разве что надбавят, а скостить – точно не скостят.
– Зачем же предлагать? – спросил я.
– Таков порядок.
– Пошел ты, мать твою…
– Не будешь ходатайствовать о переводе в Сибирь или на Север, где заключенным день за три засчитывают?
Что я мог сказать?
– Нет, – ответил я.
Я боялся, как бы меня принудительно туда не отправили, а по своей воле я бы ни за что не согласился. В Сибири и на Севере было много таких лагерей, но вдруг бы я попал туда, откуда сбежал?
Спустя еще неделю мне объявили: «К тебе приехала мать». Я не сомневался, женщина знала, что я не ее сын, и ей не должно было быть до меня никакого дела. «Какого черта ей нужно?» – забеспокоился я. Войдя в комнату для свиданий, я увидел по ту сторону решетки сидящую на стуле довольно полную женщину, одетую в черное. Смог улыбнуться: «Как ты, мам?»
– Боже мой! – простонала она, и из глаз у нее брызнули слезы.
Такого я не ожидал.
– Ты и вправду очень похож, – сказала она.
– К сожалению.
– Наверное, ты боишься чего-то худшего, ведь так? – Конечно, она не раз думала обо мне и сделала правильный вывод. – Потому-то теперь и сидишь здесь.
– Надеюсь, это и вас устраивает, правда же?
– Теперь это не имеет никакого значения, – сказала она и опять заплакала, – его уже нет в живых.
– Что вы говорите?
– Скотоводы-уйгуры убили его и скормили собакам.
Я растерялся, не знал, что и сказать, наконец выговорил:
– Может, неправда все это. Может, жив он.
– Все произошло на глазах у его дяди, который смог сбежать.
– Что же такое они натворили?
Она не ответила, мне стало неловко.
– Сочувствую, – сказал я.
– Собаки, оказывается, три дня его ели. – Она утерла слезы носовым платком, это была измученная страданием женщина. Мне стало жаль ее.
– У вас еще есть дети?
Она отрицательно покачала головой:
– Нет.
– Очень сочувствую, – повторил я.
– Не лги.
Больше я ничего не сказал.
– Можешь быть спокоен, мы не выдадим тебя, – сказала она.
– Большое спасибо.
Некоторое время мы оба молчали, она смотрела на меня и как-то странно улыбалась.
– Очень хотела на тебя посмотреть. – Почему, она не объяснила, но я и так догадался, и мне стало еще больше жаль ее, я неловко пожал плечами и вспомнил свою мать, где-то она теперь…
– Не смогла прийти на суд, болела, – сказала она. Перед уходом достала из сумки картонную коробку: – Здесь вишневый пирог, мой мальчик очень любил такой.
Когда я взял, она взглянула на мои руки и опять заплакала:
– У моего пальцы были короче и крупнее.
Потом я лежал в камере на кровати и думал – если того бедолагу сожрали собаки, то с этой стороны я уже могу не опасаться, что меня раскроют. Конечно, это было неплохо, тут мне повезло и тогда у меня возник вопрос: «А интересно, до чего меня доведут такие везения и что будет в конце?»
31
Спустя месяц нас, двести пятьдесят заключенных, посадили в поезд и отправили в Среднюю Азию. Полтора месяца были в дороге. Я прошел через три транзитных пункта и наконец очутился в исправительно-трудовой колонии в Казахстане, в пятистах километрах от города Караганда.