Он не обратил внимания на мои слова.
– Если золото спрятано где-нибудь в надежном месте, мы можем договориться, а нет, так сам знаешь – твое дело пропащее.
Я молчал.
Он наблюдал за мной некоторое время.
– Так что подумай, лучше места не придумаешь, тут тебе никто не помешает. – Он повернулся, дверь закрылась, щелкнул замок.
Что мне было делать? Сказать ему, где золото, и он его найдет нетронутым в камине, что тогда? Какой-нибудь солдат случайно выстрелит с вышки, и пуля попадет в меня? Зачем ему свидетель, человек в моем положении, который знает его секрет? А может быть, у него другая цель – выведать у меня, доложить начальству и ждать повышения в чине. Сердцем чуял, нельзя ему доверять. «Мать его… не скажу ни слова», – решил я.
На другой вечер пошел дождь и похолодало. Окно не было застеклено, вместо этого на петлях висела ставня из фанеры. «Закрою». – Я встал, подошел к окну и увидел за решеткой во дворе своего русского друга. Тот разглядывал окна, я свистнул, он подбежал, залез на стену и протянул мне полную пачку сигарет:
– Вот, принес.
– Большое спасибо, – ответил я.
– Что случилось?
Я быстро объяснил: на самом деле я другой человек, у меня другие имя и фамилия, меня раскрыли, обвиняют в убийстве и, наверное, расстреляют.
Он заволновался.
– Как тебя раскрыли?
– Меня узнал новый начальник по режиму, – ответил я.
– Откуда он тебя знает?
– Раньше меня судили за два убийства, тогда он был простым солдатом.
Мой кореш будто засомневался:
– За два убийства? Никогда бы не подумал.
– Да. – Для более подробного рассказа времени не было, да и место было неподходящим.
– Может, я что-нибудь придумаю, – сказал он.
– Что ты можешь придумать? – усмехнулся я.
– Посмотрим.
Он спрыгнул, замер на мгновение, оглянулся кругом и ушел.
Прошло три дня, ничего особенного не происходило. В окошко в двери мне давали еду, писал я в жестяное ведро в углу. Когда по утрам меня выводили в туалет, ведро я брал с собой и там опорожнял. Выцарапанные зэками на стенах надписи я перечел столько раз, что знал почти наизусть. Лежал на нарах и ни о чем не думал, уже не мог думать. Какая-то часть моего мозга сама копалась в прошлом и выдергивала из него то одно событие, то другое. Мне ни к чему было их вспоминать, это только беспокоило и утомляло меня, но это происходило независимо от меня и я ничего не мог поделать.
На третью ночь мне приснилась Манушак, лицо ее было в морщинах, волосы поседели, она слегка горбилась. Я никогда не видел Манушак такой, но не сомневался, это была она.
– Ты не можешь себе представить, как долго я шла, как измучилась, пока добралась до тебя, – сказала она.
– Манушак, плохи мои дела.
– Знаю, – кивнула она.
– Я, наверное, не смогу свозить тебя в Италию.
Она что-то ответила, но я не запомнил, что-то стукнуло меня по лицу, и я проснулся. Это был маленький камешек. Мой кореш залез на стену и уцепился одной рукой за решетку окна, в другой он держал какой-то предмет.
– Быстрей, бери! – протянул он.
Я взял. Это был черный хлебный мякиш.
– Перепили решетку, – сказал он, спрыгнул и убежал. Еле успел – по окнам пробежал луч прожектора.
В хлебе, свернутые в петлю, лежали два тоненьких лобзика. «Ладно, перепилю, а потом-то что? Хоть здесь быть, хоть во дворе – какая разница?» Тут я вдруг будто протрезвел, меня охватила радость. Русский не дурак, наверное, у него есть какой-то план. Даже если всего один процент на спасение, и то дело.
Нижний конец прута решетки я перепилил до конца, на верхнем оставил на волосок, нажму, и он переломится. Хлебный мякиш я размягчил слюной и залепил перепиленные места так, чтобы трудно было заметить. Уже светало, когда я закончил и лег на нары. Мысли не давали покоя: «Какой же у него план, что он придумал?» Спал совсем недолго. Потом целый день ходил по цементному полу взад и вперед, был все время настороже, боялся, как бы не объявился начальник по режиму и не обнаружил подпиленный прут.
К счастью, в тот день он не вспомнил про меня. Вечером, уже было совсем темно, мне стало нехорошо, зарябило в глазах, и я отключился. Не помню, сколько я пробыл в таком состоянии, когда пришел в себя, я сидел на нарах, шел дождь. Потом дождь прекратился, и только я задремал, как услышал стук в окно, и показался силуэт моего русского друга. Я поднялся и подошел к окну.
– Быстрей, – прошептал он и спрыгнул вниз.
Я выломал прут и головой вперед выбрался из окна. Земля была мягкой, упал не больно. Дул ветер, над дверьми в бараки тускло мерцали лампочки. Согнувшись вдвое, мы почти бежали, выбирая затемненные места.
Пробежав пол-лагеря, залегли у стены – к нам приближался луч прожектора со сторожевой вышки.
– Брат, ну объясни же, что происходит?
Оказывается, его друг, криминальный авторитет, какой-то узбек и еще один заключенный собрались бежать. Для этого у них уже все было готово, но третий зэк во время работы повредил ногу топором, возможно, не случайно; просто догадался, что его ожидало, и деликатно выскользнул из этой ситуации. Так или иначе, но авторитет и узбек остались без живого пайка. Когда стали искать замену, я принял решение вместо тебя, поговорил с ними как нужно было и договорился, что они возьмут тебя с собой.
– Но нужно быть очень осторожным. Они не должны заметить, что ты знаешь, в чем дело, иначе какой смысл бежать, тогда уж лучше остаться. Когда пойдет снег и запасы подойдут к концу, ты должен изловчиться и ускользнуть от них, иначе они забьют тебя и съедят. Другого выхода все равно нет, а так, глядишь, может, и повезет.
– Большое спасибо, – сказал я.
Уже хотели вставать, когда вдали показалась небольшая группа солдат с двумя собаками, они шли вдоль забора. Таков был порядок, всю ночь они ходили между бараками и до рассвета успевали по меньшей мере трижды обойти лагерь. Мы дождались, пока они не зашли за угол барака, и побежали к зданию заброшенной котельной, от которой оставались только стены. Вошли внутрь и сели на груду кирпичей возле окна, и русский только тут заметил, что я был в одной рубахе.
– Куда ты ватник дел? – спросил он.
Я и не вспомнил про ватник, когда выпрыгивал из окна.
– Остался там, – ответил я.
Недолго думая, он снял свой и протянул мне.
– А ты как же?
– Что-нибудь придумаю, – ответил он.
Когда я надевал ватник, перед моими глазами почему-то встала Мазовецкая с кастрюлькой в руках, в такой она приносила мне горячий суп.
В это время в окне показались две высокие тени. Они шли бесшумно, как будто не касаясь земли. Это были Авторитет и Узбек, они вошли, и мы поздоровались друг с другом за руку. Они оглядели меня так, будто приценивались к поросенку на убой на рынке. Ни у первого, ни у второго ничего не было с собой. Это меня удивило, но я ни о чем не спросил.
– Ну, в путь, – сказал Авторитет и хлопнул по плечу моего друга.
У стены лежали две длинных доски. Они были завернуты в брезент, прибитый мелкими гвоздями. Узбек взвалил доски на плечо и направился вслед за Авторитетом.
– Удачи, – попрощался мой русский друг и слегка кивнул головой. Вот и все, даже не улыбнулся.
Пройдя метров триста, мы свернули направо и подошли к забору со стороны реки. Там стояла вышка, виден был силуэт солдата. С этим солдатом был договор друзья Авторитета купили его матери однокомнатную квартиру в Днепропетровске и так он согласился на это дело… Теперь он молча следил за нами, только и думал, наверное, чтоб мы поскорее убрались отсюда.
Мы выложили доски в линию, одну за другой, и пошли по ним, меняя их местами, заднюю доску – вперед, так мы продвигались довольно быстро. Оставили позади узкий проход между вышкой и оградой из колючей проволоки и подошли к забору, ни разу не ступив ногой на землю, нигде не оставив следа.
К одной из досок лесенкой были прибиты маленькие деревянные дощечки, мы прислонили ее к забору, а забор был сделан из толстых бревен, высотой больше двух метров, поверху тоже шла колючая проволока и начали подниматься. Первым наверх поднялся Авторитет и остановился, затем я, последним Узбек. В том же порядке, друг за другом, спустились вниз и снова по доскам дошли до кустов. Там Узбек взвалил доски на спину, и мы бегом спустились к реке.
На берегу высились штабеля бревен, подготовленных к сплаву. Миновав бревна, мы прошли сначала небольшой овраг, затем поляну и оказались в лесу. Слегка перевели дыхание и пошли дальше. Узбек нес доски. Через час мы спустились к реке. Возле берега в кустах шиповника была спрятана маленькая лодка, мы дотащили ее до реки. Узбек снял с досок брезент, положил их на колени и стал ломать, а ведь доски были толстые. Я смотрел на него и поражался: ни раньше, ни позже я не видел человека такой силы. Обломки досок мы сложили в лодку, лодку спустили на воду и устроились в ней. Они взялись за весла и начали грести изо всех сил. Вскоре показались огоньки, это было поселение работников колонии, затем миновали русскую деревню. Я время от времени бросал в воду обломки досок.
На рассвете на обрывистом правом берегу мы увидели человека в плаще. Он махнул нам рукой, сбежал вниз и, когда мы пристали к берегу, был уже там. Поздоровался и очень быстро объяснил нам, куда следовало идти. Затем сел в лодку и поплыл в обратную сторону, к деревне.
Мы взобрались на утес, прошли кусты шиповника и, войдя в лес, увидели телегу под елками. Возле телеги стоял пожилой человек, лет за шестьдесят, поджидая нас. На нем тоже был промокший от дождя плащ. Его сын жил в Ленинграде, у него были нелады с местными уголовниками, и друзья Авторитета пообещали помочь ему, взамен он согласился принять участие в этом деле. Сын приезжал осенью в деревню, договорился с отцом и дядей и уехал. Так и оказались мы здесь, надеясь на этих людей, которые раньше активно сотрудничали с чекистами и поймали не одного беглого арестанта.
С телеги мы взяли четыре рюкзака и один полотняный мешок. Рюкзаки были набиты мукой, соленой рыбной икрой и салом. Каждый весил как минимум килограммов пятьдесят. Мешок был намного легче, в нем лежали капроновая веревка, жестяная кастрюля, два ножа в ножнах, топорик, охотничий обрез, пятьдесят патронов, подбитые ватой штаны и шерстяные портянки, сто штук спичечных коробков и, что самое главное, компас и карта тайги. На карте наш путь был обозначен красным карандашом. Прибавив ко всему этому меня – я сделал вывод, что они были отлично подготовлены к побегу.