Вначале он насторожился, но постепенно его интерес ослабевал.
– Я могу понять тебя – в страхе перед смертью ты хочешь потянуть время.
– Это все правда.
– И как же ты будешь ее доказывать? Одних твоих показаний недостаточно.
– Комендант жив?
– Нет.
Я молчал.
– И рудник закрыли, – продолжал он, – истощились запасы золота, он стал нерентабельным.
– Когда закрыли?
– Пять лет назад.
– А что ты знаешь о докторе-грузине?
– Ничего, – он указал головой на папку, – здесь никакого упоминания о нем нет.
– Не хочешь его найти?
– Нет.
Я тяжело вздохнул.
– Я следователь и верю только тому, что можно доказать.
– А ты попробуй.
– По этому делу тебя допросят другие, люди из Особого отдела.
Я оживился.
– Таков закон, допросят, и на этом все закончится, не думаю, что будет продолжение.
– Почему? – спросил я.
– Слишком много времени прошло, – он кашлянул, – если ты говоришь правду, тот врач уже давно сменил имя и фамилию и убрался из страны. Как прикажешь теперь его искать? – Он опять кашлянул. – Все, он исчез навсегда.
Я задумался.
– Когда допросят?
Казалось, в его взгляде промелькнуло сочувствие: «Не нервничай, найдут время повидаться с тобой до расстрела».
В это время зазвонил телефон, он говорил минут пять, повернувшись на стуле. Я не прислушивался. Думал почему-то о дыме, который поднимается вверх между закопченными кирпичами камина, а наверху, над крышей, превращается в голубоватое, бледное облачко, дрожащее в воздухе.
Закончив разговор, он обратился ко мне:
– А золото куда дел?
Если золото все еще было под камином, и он сможет достать его, конечно, оставит себе, что и говорить. Но за что ему от меня такое богатство?
– Потерял, – ответил я.
– Где потерял?
– Оно было в рюкзаке, а рюкзак у меня в поезде украли.
Он уставился на меня.
– Будь у меня это золото, не сидел бы я здесь сейчас.
Он задумался.
– Ладно, – кивнул головой. Достал из ящика чистые листы бумаги, разложил на столе и, прежде чем начать писать, спросил меня: – Закуришь?
Сигарет ему было не жалко.
– Спасибо. – Я взял.
Писал он медленно, на это ушло много времени. Закончив, он перечитал.
– На вот, взгляни, – протянул мне пять листов.
Я прочел.
– Что скажешь?
– Так и есть, – сказал я. Он все записал правильно, ничего не пропустил.
– Тогда подпиши.
Я подписался.
Листы он сложил в папку:
– Вот так! Теперь тут есть все для того, чтобы тебя осудить.
– Большое спасибо.
Он холодно взглянул на меня и нажал на кнопку звонка. Надзиратель отвел меня на первый этаж, в камеру без окон. Там меня покормили и через час отправили обратно в изолятор. Пять дней обо мне никто не вспоминал. На шестой – меня опять привели в прокуратуру. Следователь сидел за столом, увидев меня, завернул в газету остатки колбасы и хлеба и спрятал в нижний ящик. Затем указал рукой на стул:
– Садись.
Когда конвоиры вышли, он отпил воды из бутылки и повернулся ко мне. Начал с фамилий Авторитета и Узбека:
– Вместе бежали, так?
– Да, – ответил я.
– Оба мертвы, – сказал он.
Это и не расстроило и не обрадовало меня:
– Как их нашли?
– Геологи увидели трупы с вертолета, с более близкого расстояния стало видно, что кровь еще идет, их только что прикончили.
– Может, дашь закурить, – попросил я.
Он достал одну сигарету из пачки и протянул мне вместе со спичками.
– На месте были найдены отрезанные лисьи головы, я знал это, потому и задержал тебя.
Я вспомнил, как он обрадовался при виде лисьих шкур, и понял, к чему он вел.
– Я тут ни при чем.
– А кто же мог их прикончить? Был там кто-нибудь, кроме тебя?
– Не знаю, меня не было там, когда их убивали.
– Вот заключение экспертизы, они убиты одним топором.
– Есть на нем отпечатки пальцев? – спросил я.
– Нет, убийца был в перчатках.
– Разве я смог бы справиться с ними с одним маленьким топориком, они были настоящие силачи.
– Да, но ты жив, – ответил он.
– Когда я сбежал, они лежали между кострами и храпели.
Он наклонился ко мне:
– Почему ты сбежал?
– Еды оставалось только на одного человека, а что бы ты сделал на моем месте?
Он ухмыльнулся.
– Они изрубили друг друга, – сказал я.
– Одним топором?
– Да, сначала у одного был топор, потом другой изловчился и отнял, вот и все, напрасно ты усложняешь.
Он так пристально глядел на меня, будто выражение моего лица интересовало его больше, чем то, что я говорю.
– До железной дороги оставалось пятьсот километров, всю еду забрал я, куска им не оставил. Жить оба хотели, вот и схватились друг с другом, победитель съел бы второго и выжил. Но оба были крепкие парни, и, по правде сказать, я вовсе не удивлен, что так вышло.
– Это только версия и больше ничего, доказать ее в принципе невозможно, а мне нужен виновный.
– Так все и было.
– Знаешь что? Мне плевать на то, что произошло на самом деле. – Лицо у него сморщилось, и начался кашель. Когда отпустило, он сказал: – Давай договоримся, если сознаешься в убийстве тех двух сук, я в долгу не останусь.
Я не удивился, за расследование этого дела ему как минимум объявили бы благодарность, это имело значение для его карьеры.
– А что изменится для тебя? – он опять кашлянул. – Дважды ведь не расстреляют?
– А что взамен? – спросил я.
– Пойдешь в женскую камеру, сигарет и выпивки будет вдоволь. Так что весело проведешь время, пока тебя не переведут в центр.
– Не знаю, надо подумать, не могу я так быстро согласиться.
Не знаю, о чем он подумал, но засмеялся. Злость стала душить меня, я не сдержался и выматерил его:
– Чего смеешься, сукин сын, я чист, чист! Слышишь! Никогда никого не убивал!
Он откинулся назад, прислонился затылком к стене и сказал:
– Я тебе дело предлагаю, а угробил ты кого или нет, это меня не касается и не интересует. Предположим, я поверил тебе, и что это меняет? Ну, с сожалением покачаю головой, нужно тебе это? Что я еще могу сделать? Я следователь сраной прокуратуры в сраном городе, и как меня устраивает, так я и поступаю, а что прикажешь делать?
Напрасно я взбеленился.
– Подумай о том, что я сказал.
Я кивнул и протянул руку к телефону:
– Может, разрешишь позвонить?
– Куда?
– В Грузию.
Он поднял трубку и позвонил оператору на почту, я продиктовал номер, когда сказал: «Звоню в детский сад», он вроде как удивился, но промолчал, протянул мне трубку. Спустя некоторое время я услышал женский голос:
– Алло, слушаю.
– Здравствуйте, с кем я говорю?
– Я здесь работаю воспитательницей.
– У вас уборщицей работала Манушак, красивая девушка, не помните?
– Нет, не знаю такую, а в чем дело?
– Может, позовете кого-нибудь из старых работников.
– Подождите минутку.
Я поднял голову и взглянул на следователя, тот, прикрыв глаза, спокойно протирал очки носовым платком. Я опять приложил трубку к уху.
– Алло, слушаю, – услышал я другой женский голос.
Я спросил, с кем говорю.
– Я Элико, медсестра, – ответила она.
Я обрадовался:
– Тетя Элико, как поживаете?
– Хорошо. Кто это?
– Я – Джудэ Андроникашвили, сын сапожника Гогии.
– Да что ты?!
– Да, это я.
– Ой, когда же это было – про тебя сказали, белые медведи его съели.
– Я жив, – ответил я.
– Увижу твоего отца, скажу ему.
– Как он?
– Как всегда, сидит обувь чинит.
– Знаете что-нибудь о Манушак? Может, вспомните и расскажете мне?
– Она несколько раз заходила сюда, спрашивала, не звонили ли ей по телефону, я все удивлялась, а оказывается, вот в чем дело.
– Когда вы видели ее в последний раз?
– Наверное, год назад.
– Расскажите, как она выглядела?
– Хорошо, на ней было пестрое платье, как у азербайджанцев, загорелая, с ней была ее маленькая дочь. Не знаю, известно ли тебе, но ребенок незаконнорожденный.
– Да, знаю, – ответил я.
– Чудесная девочка.
– Что еще вы о ней знаете?
– Сказала, что она третья, не то четвертая жена какого-то старого азербайджанца, живет в деревне неподалеку от Тбилиси, название деревни позабыла.
– Большое спасибо, – сказал я.
– Откуда ты звонишь?
– Я очень далеко.
– Если Манушак появится, передам ей, что ты звонил.
Когда меня отвели в камеру, я поднялся на нары и спросил себя: «Какое мне дело до теперешней Манушак, той, какая она сейчас, в эту минуту? Я на самом деле даже не знаком с этой Манушак, в глаза ее не видел, а той, прежней, уже не существует. Кого же я люблю? О ком так горюю?»
Не знаю, откуда взялись эти вопросы, но настроение у меня испортилось окончательно. Тоска по Манушак, мысли о ней были самой дорогой частью моих переживаний, я не хотел и не мог с этим расстаться. Не спалось, я крутился на нарах и под конец вспомнил тот вечер, когда мы впервые поцеловались. Мы были в шестом классе, шел снег, мы возвращались из кино, на Манушак было пестрое пальто, она повисла на моей руке, было холодно. Мы остановились около сада, она огляделась: ни души. Набралась храбрости и поцеловала меня в губы. Сначала я растерялся, но чувство неловкости скоро исчезло, я обнял ее и повел в сад, мы укрылись за деревьями и долго целовались. Вкус тех поцелуев, тепло дыхания Манушак я отчетливо помнил, никогда не забывал, они были со мной всю жизнь. Я присел на нарах и усмехнулся: «Да что со мной такое?» К чему было так долго гадать: как бы ни изменилась Манушак, это все та же Манушак, которую я любил и которая была мне дороже всего на этом свете. Наверное, годы ее потрепали, она сломлена жизнью, глаза глядят с грустью, но все равно это она, все та же моя Манушак, которая не могла меня позабыть, горевала и где-то в глубине души не теряла надежду, что однажды я появлюсь, и ждала меня.