Через десять дней мне передали два приговора, оба были напечатаны на мягких желтых листах бумаги. Утром, когда нас вели в туалет, я вырывал по листочку и брал с собой. Хватило надолго.
Однажды вечером вошли надзиратели, надели на меня наручники и ушли, оставив одного. Такого еще не случалось: «Что же происходит?» Спустя некоторое время дверь опять открылась, и вошел молодой человек с погонами майора, в руках он держал пачку сигарет. Сделав два шага, он поздоровался.
Я не ответил.
– Меня заинтересовала ваша личность, решил повидать вас и, если позволите, познакомиться.
Сколько себя помнил, никто не обращался ко мне так вежливо.
– Кто ты? – спросил я.
– Заместитель начальника тюрьмы, три месяца, как меня назначили на эту должность.
Он сделал еще шаг, потом сказал:
– Вы можете удивиться, но серьезные преступники вызывают у меня сочувствие и уважение.
Он был худой, с впавшими щеками и почти красными усами. Наклонившись, он положил сигареты на тумбочку.
– Это для вас.
– К чему было так беспокоиться?
– Я бы хотел поговорить с вами о моей личной проблеме, если вы не против.
Я уставился на него в растерянности.
Он откинул одеяло и присел на край постели.
– Слушаю, – сказал я.
Он насупился и тяжело вздохнул:
– Я трус.
– Это совсем неплохо, смелость ничего, кроме хлопот и проблем, не приносит.
– Я страшный трус. Вот сейчас сижу здесь, а сердце колотится и колени дрожат.
– И давно это у тебя?
– Давно. Но в последнее время я очень переживаю из-за этого, вся моя энергия идет на то, чтоб никто ничего не заметил.
– А как же ты майором стал?
– Это заслуга моего дяди, он партийный руководитель, я тут ни при чем.
Он достал из портсигара одну сигарету и протянул мне. Затем дал прикурить и сказал:
– Я восхищаюсь вашей биографией. – У него были манеры, как у мальчиков, воспитанных в хороших семьях.
«Интересно, чего он хочет?» – подумал я.
Он продолжал смиренным тоном:
– Надеюсь, я тоже скоро изменюсь, подавлю страх и стану другим человеком.
– И как ты собираешься этого достичь?
– Я разработал систему, – сказал он и умолк.
Я встретился с ним взглядом.
– Начал с гуся. Отрезал ему голову и ощутил странное спокойствие. Затем застрелил из пистолета большую бродячую собаку, мне стало еще лучше, будто сил прибавилось. Теперь я принял решение убить человека.
Он был возбужден, глаза горели. «Что он несет?» – подумал я и ощутил, как наручники стали сжимать мне запястья, видимо, я невольно пытался освободить руки.
– Уверен, это еще больше укрепит мою психику и придаст мне смелости.
Что я мог сказать?
Он наклонился ко мне, его лицо оказалось совсем близко, и спросил:
– Когда вы впервые взглянули на убитого вами человека, какие у вас были чувства? Какие перемены вы обнаружили в себе?
– Не помню, я не думал ни о чем подобном.
– Жаль, – сказал он.
– А не боишься, что пустишься во все тяжкие, мне приходилось видеть таких, – сказал я.
– Не думаю, что в моем случае такое возможно, я чувствую, что дело идет хорошо.
– Не советую.
– Нет, я уже принял решение, знаю даже, кого собираюсь убить.
Он замолчал и уставился на меня.
– Кого?
– Я остановил свой выбор на вас, – услышал я, и во рту у меня пересохло.
– Договорюсь с начальником тюрьмы и, когда вас поведут на расстрел, выстрелю я. – Он смущенно улыбнулся и поправил спадавшие на лоб волосы.
Не мог же я сказать ему: «Как ты меня обрадовал!» Хотелось выматериться, но я сдержался, только подумал: «Да пошел ты к черту».
– Поэтому я и хочу, чтобы мы подружились, тогда, надеюсь, нам обоим будет намного легче перенести те тяжелые минуты.
Я ничего не ответил.
– Вы умеете играть в шахматы? – спросил он.
– Да, но плохо.
– Очень хорошо, в следующий раз я принесу шахматы, и мы сыграем.
– Чем я заслужил твое внимание? – спросил я.
– Я следил из своего окна за особо опасными заключенными во время прогулок, вы от всех отличаетесь.
– Чем же?
– В вас вообще не чувствуется агрессия, значит, у вас сильный характер, такие люди всегда знают, что они делают и почему, действуют сознательно, вы настоящий убийца. Это и есть причина, это обусловило мой выбор.
Он заметил, что у меня испортилось настроение, и встал.
– Не стану вас больше беспокоить, – сказал он, улыбнулся и пообещал зайти через пару дней, затем повернулся и вышел из камеры. Я опустил голову, в глазах зарябило, я вырубился. Когда я пришел в себя, на тумбочке, рядом с пачкой сигарет, стояла миска с баландой, наручников на мне не было.
40
В ту ночь мне приснилось, что я был в Китае. Огромная площадь была переполнена, люди с застывшими лицами смотрели в сторону трибуны. На трибуне стояла огромная черная птица, над острым клювом во лбу у нее был один большой глаз, которым она высматривала меня в толпе. Я знал, что она гневается на меня, от страха сжималось сердце, но я был спасен, она не нашла меня, потому что я тоже был китайцем и ничем не отличался от остальных. Затем птица подхватила когтями трибуну, взмахнула крыльями, поднялась ввысь и улетела, держа трибуну в когтях. Народ последовал за ней, все смотрели вверх. Площадь опустела, я остался один.
На следующий день, когда нас вывели на прогулку, я увидел заключенных китайцев на другой части двора и вспомнил свой странный сон. В моем воображении ожило детство, и перед моими глазами встал маршал Джудэ, заместитель председателя правительства Китая, в наглухо застегнутом кителе и до блеска начищенных сапогах на кривых ногах. Человек, из-за которого случилось так, что мое настоящее имя, Иосиф, в округе было позабыто, а все, кто меня знал, называли Джудэ.
Мне должно было исполниться семь лет, когда в Москве на съезде коммунистической партии критиковали Сталина: «Люди, великий вождь и учитель не был порядочным человеком, он совершил много зла и подлости, был негодяем». Автором обвинений был ученик и ближайший соратник Сталина, сукин сын Никита Хрущев, на тот момент – самая важная персона в огромной красной империи. Короче, как выразился наш сосед, старый революционер, уважаемый Константин: «Суки стали гавкать на хозяйскую могилу».
По национальности Сталин был грузин, поэтому, когда волна критики и ругательств заполнила страницы газет и радиоэфир, это болезненно подействовало на чувство собственного достоинства и национальной гордости грузин. Толпы вышли на улицы, и началась большая заваруха. Я оторопел при виде такого количества одновременно орущих людей. Решил, что на страну свалилось невиданное бедствие. Подражая старшим, я от всей души материл Хрущева, как только умел. Меня как молнией поразило, когда я обнаружил, что мой отец настолько доволен происходящим, что не может этого скрыть. На лице у него была радость. Я понял, что он, оказывается, ненавидел Сталина, в глазах у меня стояли слезы.
– Как тебе не стыдно? Чему ты радуешься?! – закричал я на него.
Он оглядел меня с ног до головы.
– Ну и дурень же ты, – сказал и повернулся ко мне спиной.
Сталин превратился в символ национального достоинства. Город бушевал почти две недели, народ заполнил центральные улицы и набережную, где стоял огромный памятник Сталину. Наконец, по приказу товарища Хрущева, солдаты начали стрелять по безоружным людям и прошлись по ним танками. Но за неделю до этого город облетел слух: заместитель председателя правительства Китая маршал Джудэ прилетел в Тбилиси и в данный момент находится в правительственной резиденции в Крцаниси.
Говорили, что из-за Сталина китайцы сердиты на Хрущева, товарищ Джудэ специально приехал поддержать нас, вскоре к нам присоединятся и другие республики и мы свергнем суку Хрущева. Появились даже стихи, прославлявшие Ленина, Сталина, Мао и Джудэ, а вместе с ними Грузию – гнездо орлов. Весь город заговорил о китайцах и о товарище Джудэ. В полдень из рупоров послышались призывы: «Люди, отправляемся!», и по меньшей мере двадцать тысяч возмущенных грузин направились с набережной на встречу с товарищем Джудэ. Впереди ехала «Победа» с открытым верхом, в которой стояли два известных актера. Один из них был загримирован под Ленина, другой – под Сталина. Сталин был одет в маршальский мундир, на Ленине был черный пиджак и знаменитый синий галстук в белую крапинку. Этих Ленина и Сталина с первого дня таскали с митинга на митинг и везде встречали аплодисментами и возгласами.
Около Метехского моста Ленин подозвал к себе одного из активистов с рупором, наклонился и что-то сказал ему. Тот уважительно кивнул, повернулся, поднял вверх руку и поднес ко рту рупор: «Товарищи, остановитесь! Так надо». Еще дважды повторил обращение, и тысячи людей послушно остановились. «А теперь все повернитесь спиной!» – вновь послышался голос активиста из рупора. Все стоявшие в первых рядах повернулись.
Ленин и Сталин вышли из машины и тут же помочились на покрышки, не обращая внимания на нас, детей. Потом застегнули ширинки и вернулись в машину. «Товарищи, можете повернуться, большое спасибо!» – послышалось из рупора, и машина тронулась.
Когда мы приблизились к правительственной резиденции, раздались крики: «Джудэ, Джудэ!» В те минуты я не мог представить себе, был ли кто-нибудь во всей вселенной могущественнее Джудэ. Джудэ был надеждой и спасением. Я не смог бы вам ответить, чего он был надеждой или от чего спасением, но это было так.
Перед воротами Ленин и Сталин снова вышли из машины и продолжили путь пешком. Мы подошли к двухэтажному зданию, покрашенному белой краской, с одним маленьким железным балконом. Балкон опирался на кирпичные столбы. Возгласы и аплодисменты усилились. Спустя некоторое время балконная дверь открылась, и в сопровождении переводчика на балкон вышел товарищ Джудэ. На нем был серый китель и брюки галифе; новые, начищенные сапоги блестели.
Он подошел к перилам и с удивлением уставился на вождей, стоявших внизу, впереди народа. Ленин и Сталин приветствовали его взмахами рук и улыбками. От восторга у меня захватило дух, я сорвался с места, подскочил к столбу и мигом добрался до балкона. Прямо у меня перед носом засверкали сапоги Джудэ. Я просунул руку сквозь балконную решетку и обхватил правую ногу, уцепился, держа ее в объятиях, и было такое чувство, что мы спасены, страна спасена, отныне все будет хорошо, будет именно так, как мы, грузины, хотим.