– До города далеко?
– Да, мы на середине озера.
«По правде говоря, мне надо его сейчас придушить и сбросить в воду», – подумалось мне. Легко управился бы с ним, но не хотел этого делать, не считал нужным. Еще там, в фургоне, я настолько уверовал в предсказание старухи, что больше ничего не опасался и не боялся осложнений.
– Знаешь, я никогда никого не убивал, и то, в чем меня обвиняют, ложь?!
Он, казалось, не понял.
– Я говорю правду.
– Какое это имеет значение для меня сейчас, – сказал он.
– Если поверишь, будешь знать, что имеешь дело с порядочным человеком.
Спустя некоторое время он нерешительно спросил:
– Сколько мы будем здесь стоять?
– Пошли.
Когда мы вышли на укатанную колесами дорогу, я остановился и оглянулся. Потом спросил:
– Здесь озеро глубокое?
– Да, ныряльщики не могут достать дна.
– Ты уверен?
– Это не первый случай, – ответил он.
Мы продолжили путь, неловко шагая, прижавшись друг к другу. К тому же он еле волочил ноги в огромных ботинках, по меньшей мере на пять размеров больше. Долгое время мы оба молчали. Затем снег прекратился, и мы остановились. Я достал из кармана сигареты и протянул ему. Он обрадовался.
– До всего случившегося там, возле фургона, ты не видел белой бабочки? – спросил я.
Он удивился:
– Какое время белым бабочкам летать?
– А я видел, – ответил я.
– Это, скорее всего, были снежинки.
– Не знаю, может быть, только я помню, как она махала крылышками.
Он поежился, его не оставляло подозрение, что имеет дело с не совсем нормальным человеком.
– Я порядочный человек, – уж и не знаю, почему мне захотелось это сказать.
Мы продолжили путь, шли, шли и увидели новую трещину, вода переливалась черным цветом. Подойдя к ней, мы остановились.
– Зима прошла, лед уже не тот, – сказал он будто с сожалением, – надо было объехать.
– А что вам помешало? – спросил я.
– Торопился, сегодня у моей жены день рождения. – Он опять с сожалением помотал головой.
Потом вдалеке мы увидели грузовик, направлявшийся к противоположному берегу озера. Вскоре он исчез.
– Если сейчас легавые покажутся, что ты им скажешь? – спросил я.
– Скажу, что там еще одна машина потонула и ты – в ней был.
Это был неплохой ответ.
– А кто тебя так одел?
– Из воды сумка выплыла, что тут скрывать?
Я остановился:
– И как мне тебе поверить?
Он испугался:
– У меня не было права снимать с тебя наручники, если об этом узнают, меня лишат чина и посадят.
Сказанное было похоже на правду.
– А что теперь будет? – спросил я.
– Составят протокол, и делу конец. Через месяц никто и не вспомнит об этом.
«Не пожалеть бы потом», – вновь ужалила меня злая мысль, и я задумался, но вспомнил слова старухи о двух горящих свечах: «Значит, и он должен жить».
Вспомнил фильм, который смотрел в детстве: маленький мальчик попадает в незнакомый город, у него две серебряные монеты, одну из них он отдает нищему. В том городе запрещено делать добро, и мальчика наказывают розгами. После этого ему опять встречается тот же нищий, и он отдает ему и вторую монету, мальчика опять наказывают. Затем он случайно находит третью серебряную монетку и вновь отдает тому же нищему, и в этот момент земля содрогается. Город зла не выдерживает три раза подряд сделанного добра и обращается в руины. Тот мальчишка вначале показался мне глупцом, но конец мне понравился, оказалось, я ошибался. Наверное, я пытался найти оправдание своим поступкам, потому и вспомнил этот фильм.
Уже давно стемнело, когда позади послышался грохот машины, это был трехмостовый «Урал», он осветил нас фарами и остановился. На кузове у него стоял большой железный контейнер. С одной стороны стенка контейнера была прорезана, из отверстия выходила труба, из трубы валил дым.
Водитель приоткрыл дверцу.
– Наша машина утонула, – сказал лейтенант.
– Где?
Лейтенант пояснил.
– Видели то место, – сочувственно покачал головой водитель, – вчера – солнце, сегодня – мороз, самая опасная погода, я тоже рисковал, не стоит больше ездить этой дорогой.
Рядом с водителем сидел маленький лысый человек с морщинистым лицом.
– Хотите водки? – крикнул он и, не дожидаясь ответа, протянул водителю бутылку.
Тот кинул бутылку мне, я поймал и повернулся к лейтенанту:
– За здоровье твоей жены! – и, пригубив, сделал пять больших глотков, передохнул, добавил еще два глотка и отдал бутылку лейтенанту. Тот опорожнил ее и выбросил.
Мы обошли машину и заколотили в дверь контейнера. Дверь открылась, и оттуда спустили лестницу. Сначала поднялся лейтенант, потом я. Контейнер полон был пьяных лилипутов, их было человек тридцать, в основном – женщины. Выбора не было, пришлось им потесниться и уступить нам место. Конечно, им это не понравилось, лица были недовольные. В этот момент машина тронулась, меня шатнуло, и сразу вырос лес из маленьких ручек, но мне не понадобилась помощь, я сумел удержаться. Снял шубу, расстелил на полу, и мы с лейтенантом уселись на ней. Шахтерская лампа еле освещала обстановку. С левой стороны, у стенки, стояла чугунная печка, которая топилась мазутом, и от нее шел запах горелого. Через некоторое время у меня закружилась голова – водка уже делала свое.
Лилипуты оказались цирковыми артистами.
– Всю зиму ездим по сибирским городам, – пожаловалась мне пожилая женщина, – не могу больше, эти морозы совсем измучили. Но летом еще хуже, тут такие огромные комары, несколько наших артистов еле спасли от смерти после их укусов.
Среди лилипутов возле печки сидел обычный бородатый мужчина. На плечи был накинут новый ватник, на голове – вязаная шапка, ему было лет пятьдесят. Вид у него был такой, что можно было подумать: сидит в одиночестве на вершине утеса и глядит вдаль.
– Это мулла, – сказал мне лейтенант, – не раз видел его, приходил к заключенным-мусульманам.
Через час мы выехали с озерного льда на сушу. Дорога была никудышная, в ямах и ухабах. Машина снизила скорость, кренилась то в одну сторону, то в другую, и брошенные в угол пустые бутылки из-под водки, перекатываясь, звонко стучали.
Уже светало, когда мы подъехали к городу и остановились на развилке. Я, лейтенант и мулла сошли. На стенке контейнера был нарисован клоун и большими буквами было написано: «Цирк». Мы поблагодарили водителя, и машина уехала. Затем мулла кивнул нам и пошел вдоль по улице.
– Прощай, – протянул я руку лейтенанту. Тот пожал ее и потом вроде как задумался.
– Приходи вечером к восьми часам в зал ожидания железнодорожного вокзала, – сказал он, – тут один вокзал, легко найти.
– Зачем? – спросил я.
– Может, смогу достать для тебя справку об освобождении из заключения, глянут и отстанут. Жить станет легче.
Услышав это, я насторожился: было бы неплохо иметь такую справку, но в то же время и засомневался, если он меня сдаст, все пропало!
– Как ты сможешь это обделать?
– Моя жена работает в канцелярии управления, попрошу.
Он заметил, что я колеблюсь:
– Тот, кем ты был до сих пор, лежит на дне озера, так что теперь правосудию больше нет до тебя дела.
– Да, но для такого документа нужно фото.
– Там есть твое дело, а в деле, как правило, три или четыре фотографии.
Я ничего не ответил.
– Как твоя фамилия?
Я все еще колебался, трудно было поверить во все это.
– Надо же найти твое дело, – добавил он.
Я назвал фамилию, он повторил.
– Не забудешь? – спросил я.
– Нет, – он покачал головой и повторил еще раз. Затем спросил: – На чье имя заполнить справку?
– Какое вспомнишь, то и запиши, – ответил я.
– Если до девяти часов не приду, значит, не вышло ничего, дольше не жди.
Он повернулся и ушел. Я стоял, глядел ему вслед, пока он не скрылся за домом, не зная, что и думать. Хотел угадать, что творилось у него в голове, но не мог. В это время показалась свора грязных бездомных собак, они перешли улицу и пошли вдоль тротуара. Я пошел за ними, держась на расстоянии. Так мы подошли к маленькой площади, там они остановились, а потом почему-то свернули налево. Сами они, возможно, знали, но я не догадывался, чего они ищут, куда идут. Тут я увидел жестяную вывеску на стене одноэтажного здания, на ней было написано: «Баня». Я остановился и глубоко вздохнул.
«Вот она, свобода, – подумал я, – можешь преследовать бродячих псов, сколько душе угодно, никто тебе ничего не запрещает, что хочешь, то и делай».
Баня только открылась, я заплатил, вошел, выбрал деревянный шкафчик и сложил туда одежду. Шкафчики были пронумерованы, на моем черной краской была написана цифра тридцать шесть. Не так уж много времени прошло с тех пор, как мне тридцать шесть исполнилось: «Что было, то было. Но, Господи, что теперь-то будет?» Потом долго стоял под струей горячей воды и думал о тех заключенных, что лежали на дне озера в старом фургоне и скоро станут пищей для рыб.
Выйдя из-под душа, я завернулся в простыню, прилег на лежак и задумался: если золото в Краснодаре все еще на месте, мне понадобятся надежные люди. Остановился на косом Тамазе и Жорике Момджяне. Время меняет людей, но я был почти уверен – они меня не выдадут. Отпущу бороду, сменю облик, отправлюсь в Тбилиси и поздно ночью постучу в дверь к одному из них, с их помощью попытаюсь приобрести документы, потом постараюсь найти Манушак. Когда найду, заберу ее вместе с ее девочкой, уедем подальше от Грузии, на Урал или в Среднюю Азию. Поселимся в маленьком городке, где-нибудь на берегу реки, и спокойно проведем остаток жизни. Такие мысли и планы на будущее крутились у меня в голове, потом закружилась голова, зарябило в глазах, и я отключился. Когда сознание вернулось, кругом было полно голых мужиков, около душевых стояли очереди, а ведь когда я пришел, было всего три человека. Я оделся и вышел на улицу.
На улице было много народу, из-за огромной шубы на меня обращали внимание, это меня не устраивало, зашел в магазин одежды, выбрал ватник и теплую ушанку. Заплатил двадцать три рубля и там же в примерочной переоделся. Шубу свернул и перевязал тонкой веревкой, купил простую сумку за три рубля и положил в нее, знал, что продам за хорошую цену.