Добравшись до реки Дон, я попросил матросов, дежуривших у трапа пассажирского парохода: «Пустите на палубу, денег на билет у меня нет, иду к святым местам помолиться». Мне разрешили, и я устроился на палубе на втором этаже возле двух маленьких лодок. Лодки были покрыты брезентом, когда начался дождь, я залез под него и выглядывал оттуда. На палубе было много пассажиров, зонты были не у всех, большинство покрывало голову сумками и целлофановыми пакетами. Молодая женщина запела, песню подхватили с десяток мужчин и женщин, пели казацкую шуточную песню «Пыдманули Галю». Крупные дождевые капли бились об пол, и эти люди с поднятыми вверх руками с сумками и целлофаном вместе с песней являли собой грустную картину и казались мне частью большого недоразумения.
На другое утро мы встали у причала, по другую сторону, за деревьями, виднелись городские крыши. Над крышами стелился странный зеленый туман. «Здесь химзавод, – объяснил мне один пожилой мужчина, – травят народ, говорят, в таком большом городе мужика не найдешь, у которого встает». Палуба почти опустела, затем поднялись новые пассажиры, и мы поплыли дальше. В рюкзаке у меня лежали ломти старого хлеба, я поел, попил воды из общей бочки и попросил сигарету у того пожилого мужчины. Он угостил меня, и дал прикурить от своей зажигалки, и я задымил. Мы плыли по середине реки. Я подошел к поручням, облокотился и уставился на берег, думая о Хаиме: «Как же он бросил меня, как не разыскал, этот сукин сын», – переживал и никак не мог ему этого простить.
Вечером мы встали у причала в небольшом городке. На этом рейс заканчивался, пароход возвращался обратно. Я последним сошел на берег и медленными шагами побрел по подъему. Остальные опередили меня, и когда я поднялся наверх, они были уже далеко. Темнело, когда я добрался до города, это было скорее большое село, асфальт был только в центре. С купола старой церкви доносилось карканье ворон. Во дворе церкви нищие развели огонь и пекли картошку.
– Иди, погрейся, – позвали они меня.
Я подошел.
– Ты поп? – спросили они.
– Нет.
– А почему одет так?
– У меня другой одежды нет.
Накормили меня картошкой и угостили стаканом водки. Утром объяснили, как выйти на шоссейную дорогу. Я поблагодарил их, попрощался и через неделю наконец добрался до Ростова. Там, на железнодорожном вокзале, корейцы грузили на машины капусту. Я помог им, за это мне дали три кочана капусты и восемь рублей. Я положил кочаны в рюкзак и нашел будку стрелочника, тут сидел усатый мужик, я дал ему четыре рубля, и он показал мне место и пути, где останавливались товарные поезда на Краснодар. Товарный поезд приехал поздно ночью и отправился на рассвете. Я вместе с двумя малолетними бродягами залез под бульдозер, стоявший на открытой платформе. Бродяги были мальчишки лет тринадцати-четырнадцати. Куда или зачем ехали, они не знали и не думали об этом, смеялись и пели. У них был полный кулек окурков, они и меня угощали, не жалея. А я отдал им кочан капусты.
На другое утро проснулся я поздно. Поезд остановился в каком-то пустынном месте. Я был один, мальчишек не было видно. Удивился, что они не забрали кочаны капусты, наверное, вернутся, подумал я. Но они не вернулись. Мы стояли до вечера. Охрана дважды прошлась туда и обратно, сапоги с подковками звенели всего в двух метрах от меня. Наконец мы тронулись, поехали, ночь прошла, на другой день к полудню вошли в город. Над зданием железнодорожного вокзала большими буквами было написано: «Краснодар». Почти два месяца пути, и наконец я у цели. Но поезд и не собирался останавливаться, миновали вокзал, и он прибавил ходу. Когда начались пригороды, я оперся о край платформы и спрыгнул, меня качнуло, но я удержался на ногах, не упал. Прошел мост и остановился, стал смотреть на городские крыши. Теперь мне нужно было найти тот дом.
Расспрашивал прохожих, проходил как минимум два часа и наконец увидел водонапорную башню, она возвышалась, как и много лет назад. Там же рядом был маленький рынок, я узнал арку над входом, теперь она была выкрашена в зеленый цвет. Через некоторое время я нашел улочку, которую искал, прошел шагов сто и замер – на месте той жалкой халупы, в которой я спрятал золото, стояло трехэтажное здание, окруженное высокой каменной оградой с большими железными воротами. У меня выступил пот, я почувствовал слабость. Но не удивился, казалось, я ожидал чего-то подобного.
Перешел на другую сторону улицы и сел на лавку возле старого забора. Перед глазами встала та старуха-ведьма, гадавшая мне в тюрьме: «Разбогатеешь и проживешь сто лет». «Еще вопрос, сколько я проживу, но что касается богатства, тут она ошиблась, – заключил я, – шанс у меня явно был, но я опоздал и упустил его». Надежда и мечта о сладкой жизни поблекли и испарились, а я долго сидел неподвижно, уставившись на трехэтажный дом.
Рядом со мной открылась выкрашенная в синий цвет калитка, и вышел старик. Остановился и посмотрел на меня.
– Вы кого-то ждете? – спросил он.
Я встал и поздоровался почувствовал, что, крест и ряса расположили его ко мне.
– Здесь был маленький домик, в нем знакомая женщина жила, – ответил я.
Теперь я коротко расскажу вам, что узнал от старика. Пятнадцать лет назад моя знакомая скончалась, из Москвы приехала ее дочь и очень дешево продала дом какому-то казаку из Таганрога, у казака были жена и две дочери. Жена и старшая дочь начали работать на швейной фабрике, сам он устроился сторожем на кирпичный завод. Сначала они ничем не отличались от остальных, но потом неожиданно разбогатели, как они умудрились, это загадка. Открыли продуктовый магазин в городе, половину старого рынка скупили, наконец эвон какую домину отгрохали, машину приобрели, шофер их обслуживает, катаются как сыр в масле!
Когда старик ушел, я опять опустился на лавку, и мне страшно захотелось увидеть этого казака из Таганрога: «Взглянуть бы, как выглядит этот сукин сын». К чему мне было на него смотреть, я не знал, но мне это нужно было, иначе я просто не мог оттуда уйти. Стемнело, и в новом доме зажегся свет в окнах. Я жевал капустный лист и думал: «Из-за этого золота моя жизнь окончательно пошла под откос, столько лет я мучился в заключении, под страхом расстрела, и все это, оказывается, для безбедной счастливой жизни какого-то сукина сына из Таганрога. Тьфу, мать твою…» – выматерился я и в какой уже раз вспомнил, виня себя, убитого солдата – не будь золота, несчастный был бы жив.
Только меня сморил сон, я услышал шаги, поднял голову и увидел того же старика, он возвращался. Пальто нараспашку, шапка набекрень, он был выпивши.
– Здесь собираетесь ночевать? – спросил он.
– А можно? – спросил я.
– Вам можно, – улыбнулся и показал на крест.
– Большое спасибо.
Он опять улыбнулся и вошел в калитку, но скоро вернулся и принес мне старое одеяло:
– Согреетесь.
Я поблагодарил.
– Это подарок, – сказал старик.
Я снова поблагодарил его. Когда он ушел, я задумался: «Интересно, сколько раз за всю жизнь я сказал „спасибо“». Если подумать, мне тоже не раз говорили спасибо за тысячу мелочей, но тот, от кого я по-настоящему заслуживал благодарности, храпел сейчас в трехэтажном доме на противоположной стороне улицы и не ведал о моем существовании. Если б я подошел к нему и сказал: «Я тот человек, благодаря которому ты теперь в такой чести у судьбы», – наверное, он не оставил бы меня в живых. Он был благодарен Господу, и с этим не поспоришь. А зачем ему я, жалкий бродяга, ему не было до меня дела.
Утром я буквально секунду видел его, он проехал у меня перед носом на белом «Мерседесе», это был полный мужчина, сидел на заднем сиденье. Я проводил машину взглядом. «Что было – то было!» – махнул я рукой, от сердца отлегло. Больше мне там нечего было делать, я уложил одеяло в рюкзак и отправился в путь.
Этой ночью мне приснилась Манушак, она была в красном платье, на щеке нарисована мушка, как тогда, когда она пришла на свидание в тюрьму в Тбилиси. Я был старым и беззубым, мне было стыдно: «Вот видишь, Манушак, как я состарился, на что стал похож». – «Да нет, что ты, прекрасно выглядишь».
Потом я поднял ее на руки и начал подниматься по лестнице.
Это был хороший сон, мне казалось, он обещал что-то радостное. Много лет прошло с тех пор, как мне последний раз приснилась Манушак, и, может быть, из-за этого сна у меня так быстро полегчало этим утром. «Да жива ли она еще?» – ничего более важного в жизни, чем ответ на этот вопрос, для меня тогда не существовало.
45
Из Краснодара на Северный Кавказ я ехал вместе с военными, мне разрешили подняться на платформу, где стояли два БТР. Платформ было много, и везде стояли БТР и танки, двигались на Чечню, там только что снова началась война. И я заметил, солдаты были не в настроении.
Русские вроде нерелигиозный народ, но христианство все-таки имеет для них особое значение. Они делились со мной едой, и в сигаретах не отказали бы, но я боялся, как бы чего не заподозрили и не скинули меня с поезда, поэтому не курил, сдерживался, и в карты не играл. Мы часто останавливались и стояли часами. По утрам и по вечерам я громко читал молитвы, солдатам нравилось меня слушать.
На четвертое утро, когда мы остановились недалеко от Минвод, я попрощался с солдатами, сошел с поезда, прошел лесополосу и вышел на трассу. Через некоторое время меня догнал старый грузовик, в кабине сидел только водитель.
– Денег у меня нет, – предупредил я.
– Поднимайся.
Когда мы въехали в город, начался дождь. Дворники на лобовом стекле не работали, и водитель снизил скорость, он поминутно высовывался в окно, пытаясь определить дорогу. Добрым человеком оказался, знал, куда надо было меня подвезти, и подвез. Там я спрятался под навес, а скоро и автобус подошел. Поднялся, на последние двенадцать рублей купил билет и через полчаса был уже в аэропорту.
На поле стояли два самолета. Один только-только прилетел из Москвы, другой – через три часа отправлялся в Тбилиси. Провожающие и пассажиры мешались в толпе. Давно я не видел столько грузин вместе. Они совсем не поход