Тот, что был повыше, удивился:
– А кто сказал, что он собирается его купить?
– Ты что, и вправду такой дурень? – поинтересовался другой.
– В чем дело?
– Ты должен подарить ему дом, и без всякого выпендрежа, – прояснил наконец тот, что был повыше, – а не то придется потом на коленях умолять, чтоб он не отказался от подарка.
– А ну, мотайте отсюда, – разозлился я.
Губы обоих исказила одинаковая презрительная улыбка:
– Еще увидимся, – пообещали они и ушли.
Прошло три дня, и утром позвонил мой водитель: «Мне нездоровится, придется мне сегодня дома остаться». К тому времени у меня уже были водительские права, и я довольно хорошо водил машину. «Ничего, это не проблема», – ответил я. В двенадцать часов у меня была встреча с адвокатом, я сел за руль и поехал. На спуске, перед мостом, мне преградил дорогу черный джип. Из него вышли женщина и двое мужчин. Мужчин я узнал – это были те сукины дети, которые приходили три дня назад, они злорадно ухмылялись.
Показали документы: «Мы из департамента госбезопасности». Обыскали машину и под задним сиденьем нашли автомат Калашникова. С момента, как меня остановили, женщина все снимала на видеокамеру. Я понял, что автомат подбросил водитель, а сам сказался больным. А мы вроде дружили, у нас были хорошие отношения.
Меня отвезли в ментовку, и три дня никто мной не интересовался. На третью ночь мне приснилась Манушак, она была взволнована: «Джудэ, забирай маленькую Манушак и без оглядки убегай из этой страны», – она была босиком в розовой ночной сорочке. Наутро мне разрешили встретиться с адвокатом. «Я говорил со следователем и с прокурором, – сказал он, – нужно срочно переоформить дом на родственника этого чиновника, иначе вас надолго посадят за незаконное ношение оружия».
Что я мог сделать?
– Согласен – ответил я.
Потом два дня ждал этого родственника, наконец поздно ночью он заявился – хмырь лет двадцати пяти с бородкой «бланже», от которого разило алкоголем. С ним была нотариус – полная женщина в очках. Под их диктовку я написал, что получил за дом сто двадцать тысяч долларов, расписался и протянул лист нотариусу, она поставила печать и напомнила мне: «Двадцать процентов стоимости, то есть налог, вы должны заплатить государству – это двадцать четыре тысячи долларов».
Этот грабеж под видом законной сделки происходил в кабинете начальника полиции. Когда они ушли, меня вернули в камеру. На следующий вечер я встретился со следователем: «Мы тоже люди и тоже хотим жить. Десять тысяч долларов, если хочешь, чтобы у этого дела не было продолжения и все окончательно завершилось». – «Мне нужно две недели». Он кивнул и указал рукой на дверь: «Свободен». Ему было лет тридцать, по возрасту он выглядел старше остальных легавых в отделении.
Я подъехал к дому на такси. Увидев меня, маленькая Манушак заплакала. Сердце растаяло, я сам чуть не заплакал. «Успокойся, все в порядке», – сказал я. Той ночью я не спал, сидел под инжировым деревом, глядел в темноту сада и думал: «Эти суки так просто от меня не отстанут. Отнимут все и превратят в нищего». Я знал, что мой случай не был исключением, такое происходило с очень многими. Богатый человек в голодной стране похож на раненого волка, окруженного сородичами, которые чуют запах крови и собираются его сожрать.
А через три дня я прочел в газете, что Грузия собирается заключить с Россией договор о совместной борьбе с преступностью. В проекте договора был пункт, который предусматривал взаимную выдачу разыскиваемых лиц. Так что, если б кто-то вздумал копаться в моем прошлом, ничего хорошего меня не ждало. Было время, когда в России меня собирались осудить за три убийства, и если бы выяснилось, что я жив, старая история могла всплыть. Потенциальная опасность появилась – и когда я это осознал, тот старый страх, похороненный где-то в глубине моего существа, охватил меня вновь.
На другое утро я обошел маклерские бюро, параллельно с этим мой адвокат дал объявления в десяток газет о продаже домов. Я продавал дома, сданные в аренду, то есть такие, которые приносили доход. И хотя заявленная цена была немного меньше реальной, с нами все равно торговались. Если я видел, что клиент действительно хочет купить дом, но колеблется, я еще сбрасывал цену. За неделю я продал все дома, включая и тот, в котором мы жили. После уплаты налогов у меня остались чистыми миллион сто двадцать тысяч долларов. Конечно, я продал бы их намного дороже, если бы не торопился, но грех было жаловаться. Я внес деньги в филиал только что открытого немецкого банка, откуда их перечислили на мои счета в Турции. Затем с адвокатом отправил обещанные десять тысяч долларов следователю. Так было лучше, я выполнил данное мною слово и хотя бы на какое-то время застраховался. Наконец, когда я уже начал укладывать вещи, к воротам подошел тот сука водитель.
– Я ничего не мог сделать, у меня выхода не было, у меня трое детей, а они пригрозили, что повесят на меня убийство и погубят.
– Знать тебя не хочу.
– Да, я все понимаю, ваша правда.
Он был небрит, и видно было, что очень расстроен. Мне стало жаль его: «Подожди здесь». Пошел в дом, взял тысячу долларов и дал ему.
Он тяжело вздохнул:
– Большое спасибо за все.
– Прощай.
Опустив голову, он ушел.
Я по секрету рассказал маленькой Манушак, что собираюсь делать. Она слушала и смотрела на меня широко открытыми глазами.
– Я буду скучать по школьным друзьям, – сказала она, – у меня хорошие друзья.
– Знаю, но если мы хотим нормальной жизни, у нас нет другого выхода.
Потом мы купили в церкви свечи, пошли на кладбище и до темноты сидели на могиле Манушак.
66
На рассвете я разбудил маленькую Манушак, ее воспитательниц и Сурена. «Сюрприз! – весело объявил я. – Все вместе едем на неделю в Турцию отдыхать». Все сели в машину, я – за руль, и мы двинулись в путь. Ехали очень быстро, я был в напряжении, но чувствовал прилив энергии. Так проехали всю Западную Грузию, только раз остановились. «Бежишь?» – спросил меня Сурен, когда мы стояли у куста ежевики и писали.
Я не ответил, будто и не слышал.
– Не бойся, со мной проблем не будет, – пообещал он.
На границе нам без всяких проволочек поставили печати в паспорта. «Ну вот», – вздохнул я с облегчением. Пересекли границу и поехали по морскому побережью. Ехали долго и вечером остановились в Ризе в какой-то недорогой гостинице. В ресторане хорошо пообедали, когда принесли кофе, я объявил: «Мы с маленькой Манушак не собираемся возвращаться в Грузию. Если хотите, оставайтесь с нами, если – нет, возвращайтесь обратно в любое время, я заплачу вам за последний месяц плюс подарю по тысяче долларов».
Женщины не особенно удивились сказанному.
– А если останемся, тогда как? – спросила учительница английского.
– Подарок остается в силе, – ответил я.
Она засмеялась:
– Я эту девочку до конца жизни не оставлю.
– Именно так, – подтвердила вторая, – где она, там и я.
Что я мог сказать им, кроме спасибо. Девочка сначала одну обняла и расцеловала, потом другую. Когда закончилась эта сентиментальная сцена, я спросил Сурена:
– А ты что собираешься делать?
Он рассердился:
– Ты что, смеешься? Куда я, ненормальный, пойду один, с голоду помру.
Я заключил контракт с известной адвокатской фирмой и без консультации с ними шагу не ступал. В двух часах езды от Стамбула купил гостиницу на пятьдесят мест. Трехэтажное здание стоит на возвышенности и смотрит на море. В гостинице свободных мест почти никогда нет. Особенно эту местность любят немецкие туристы. За гостиницей большой двор, во дворе стоит длинный одноэтажный дом, в котором двенадцать комнат. В этом доме живем мы: я, маленькая Манушак, две воспитательницы, Сурен, домработница и водитель.
Мы еще только заселились, когда у нас гостили Тамаз и Жорик Момджян. Жорику срочно требовались деньги, чтобы заплатить налоговый штраф в недельный срок. В случае неуплаты ему грозила тюрьма. Я дал ему три тысячи долларов.
– Не знаю, когда смогу вернуть, – сказал он.
– Дарю.
– Большое спасибо. Я много добра помню от тебя, – ответил я.
Тамаз был обеспокоен создавшейся в стране ситуацией и вовсю ругал правительство: «Строят в основном здания полиции и тюрьмы, кто прав, кто виноват – на это им наплевать. Свое говно за сахар выдают. Одним словом, беспредел, не исключено, что дело и до оружия дойдет, и тогда опять гражданская война». Я расстроился, когда они засобирались в обратную дорогу: «Не забывайте, жду вас снова».
Для работы в гостинице я нанял пять женщин и троих мужчин. Это местные грузины-мусульмане, они худо-бедно говорят на ржавом грузинском, так что проблем с языком у нас нет. Доход от гостиницы с лихвой покрывает наши расходы – на жизнь хватает вполне. Поэтому банковские счета я не трогаю, и вклады растут.
Школа маленькой Манушак расположена не очень далеко от нашего дома – меньше получаса езды на машине. Это тоже американская школа, и она быстро привыкла к новой обстановке и людям. Помимо школы, к ней ходит учительница французского языка, Манушак нравится французский. «Похож на птичий щебет», – говорит она. Закончив школу, она продолжит учиться во Франции или в Англии. А может, и в Америку поедет, посмотрим, каким будет окончательный выбор, время еще есть.
Если она видит во сне бабушку, рассказывает мне этот сон как чудесную сказку, очень тихо, почти шепотом, а потом записывает в особую тетрадку, которую хранит в маленьком сундучке. По воскресеньям мы вместе обедаем, это уже стало традицией, иногда к нам присоединяется и Сурен. Он любит слушать маленькую Манушак, а она с воодушевлением с горящими глазами делится с нами своими впечатлениями от прочитанного или увиденного.
Я получил турецкие документы, в этих документах от моей старой фамилии осталось только две буквы, так что теперь мы с Манушак официально носим совсем другую фамилию. Кроме этого, я добился получения гражданства одной далекой страны, на всякий случай. Никто ведь не знает, что случится завтра, а тем более – послезавтра. Вместе с турецкими юристами я составил завещание, согласно которому все свое движимое и недвижимое имущество я оставляю маленькой Манушак. Теперь главное, как-нибудь дожить до ее совершеннолетия, не хочется оставлять ее одну раньше времени.