– Я думал, друг, ты – елка, а ты, оказывается, подводная лодка, – упрекнул он меня.
– Какая же из меня лодка, я и плавать-то не умею, – ответил я.
– И я так думал, но оказалось, что умеешь, мать твою… – выматерил он меня.
Я только диву давался: Трокадэро, да к тому ж постаревший Трокадэро, какого черта он мне приснился?
Когда я впервые его увидел, ему было четырнадцать лет. Седые волосы и морщины на лбу делали его похожим на состарившегося ребенка. Большеголовый, с кривыми зубами, я еще, помнится, подумал: «Кто же этот уродец?» На нем был старый плащ и обувь со стоптанными каблуками. Он появился у входа в сад и спросил: «Как мне найти Хаима?» Там стояли взрослые парни, он пришелся им не по душе.
Брат Баадура Тушури рявкнул: «По-твоему, мы должны знать, где сейчас ошивается этот выродок?!»
Трокадэро опешил, но не издал ни звука и уходить не собирался.
Тушури крикнул в раздражении: «А ну, дуй отсюда!»
Тот еще раз глянул на него и отвернулся.
Мы все, кто был там, решили, что на этом все кончено. Что же мы могли еще подумать, ведь Тушури лет на пять по меньшей мере был старше да на две головы выше.
Только я решил, догоню его и скажу: «Я знаю, где Хаим, пойдем, помогу его найти», как тот остановился и развернулся.
– Эй ты! Поди сюда! – крикнул он Тушури, подзывая того рукой. Позвал деловито, злости в нем не ощущалось.
– Я?
– Ну да, ты, мать твою… – выматерился он.
Они набросились друг на друга, и через какие-то секунды Тушури валялся на земле. Кроме носа, еще в двух местах у него было рассечено лицо. А ведь считалось, что он хорошо дерется.
Результат был настолько неожиданным, что все разинули рты. В такой ситуации, как было принято, все должны были как полагается наброситься на Трокадэро. Но ничего подобного не произошло, взрослые парни будто испугались. А этот седой мальчик и не посмотрел на них, вошел в сад, присел на скамейку и, как ни в чем не бывало, закурил. Только тогда кто-то узнал его: «Это же тот со Святой горы, как его, не то Трокадэро, не то Тракадэро».
Я побежал за Хаимом, нашел его. Когда мы подошли к саду, никого из тех парней уже не было, а Трокадэро все так же спокойно сидел на скамейке. Мне показалось, что за этим спокойствием скрывалось что-то нездоровое, больное, что-то, несвойственное обычному человеку.
– Что случилось? – спросил Хаим.
– Ничего, хамов везде хватает.
Он сказал это так просто, случившееся вообще ничего для него не значило, и это меня так сильно поразило, что с того дня я все годы старался заработать его хорошее отношение, но единственное, чего я добился, – было его пренебрежение. В его присутствии я становился сам не свой и выглядел придурковатым малым. Не знаю, почему так получалось.
Он появлялся в нашем квартале по меньшей мере раз в неделю. К Хаиму домой подниматься не любил, наверное, избегал его дядей. Сидели в саду либо в закусочной Кития и разговаривали, разговаривали часами. Я не смел подойти к ним, пока сами не позовут. А звали они меня очень редко; что было делать, я наблюдал за ними издали.
Я не нравился ему, и он не скрывал этого. А вот взял и приснился мне, и как? Постаревшим, лет пятидесяти по меньшей мере. «Что может значить этот сон?» – думал я.
Официанту я подарил два рубля.
Ему показалось мало:
– Это что такое?!
– А может, день рождения тебе справить? – спросил я.
Когда я проснулся на другое утро, поезд уже приближался к Сочи, из окна виднелось море. Страшно захотелось купаться. В этот момент поднялся шум, какой-то старик, сжимавший в руке крест, в бешенстве кричал на проводницу: «Изыди, сатана!» Но она не собиралась исчезать и стояла на своем: «Откуда ты взялся? Покажи билет!»
Я и отдал старику свой билет.
– А как же ты? – удивилась проводница.
– Я схожу, – ответил я.
– Мой крест – чудотворный, – объявил старик. – Если хочешь, припади.
Не стал я разочаровывать старика, наклонился и поцеловал крест.
Как только поезд остановился, я сошел и направился к пляжу. Плавал допоздна. «И на ночь здесь останусь», – решил я.
Деньги и обувь зарыл в песок, в разных местах. Затем устроился на деревянном лежаке, под голову положил сумку и только-только задремал, как над головой встал какой-то оборванец:
– Видно, не местный?
– Сегодня приехал.
– Скоро менты пойдут с рейдом, у тебя будут проблемы, замучают. Здесь, в Сочи, не менты, а злые собаки.
– А ты где ночуешь?
– У меня денег нет, поэтому забираюсь наверх, в лес, и сплю там под деревом. А если у тебя есть деньги, то иди в любой двор за пляжем, койки везде сдают.
Я поблагодарил его.
– Может, дашь рубль?
Я дал, и он ушел, по дороге высвечивая карманным фонариком пляжный мусор.
Я обулся, положил в карман деньги и скоро, всего в пятидесяти шагах от пляжа, уже говорил с полной женщиной возле выкрашенной в синий цвет калитки.
– В доме все занято, но если хочешь, постелю тебе на раскладушке под навесом, спи себе.
– Сколько вам заплатить?
– Два рубля за ночь.
Я остался на пять дней. Я все время проводил на пляже и ел там же, в закусочной. Купался и валялся на песке. На пятый день, вечером, начался дождь, пляж опустел. Я тогда впервые увидел бурное море и не отрывал от него глаз. Затем попрощался с хозяйкой и направился на вокзал. Купил дешевый билет в общий вагон на поезд Сочи – Тбилиси, взобрался на самую верхнюю, третью, полку и поутру был уже в Тбилиси.
В вокзальном туалете я пересчитал деньги, у меня оставалось сто двадцать рублей. Оттуда я пошел на Молоканский базар, купил новые матрац, одеяло и подушку. Такое имущество нужно было охранять, поэтому ко всему я добавил замок. До дома добрался на такси.
На лестнице мне повстречалась Маквала, мы давно не здоровались друг с другом. Показалось, она обрадовалась, увидев меня. «Неужели что-то случилось с отцом?» – подумал я.
В чулане на моей постели разлеглась бездомная драная кошка, не собиравшаяся покидать насиженного места, я пнул ее и выкинул за дверь. Затем поднялся на крышу и осмотрел голубятню. Все как прежде, не заметно было ничего нового, никто не прикасался к загаженной фанере. «Значит, все хорошо», – с облегчением вздохнул я.
10
Я приладил замок к двери чулана. Прошел через чердак и спустился вниз. Припомнив реакцию Маквалы при виде меня, я успокоился было, увидев отца с сумками в дверях Мазовецкой.
– Осмелел и вылез наконец?! – рявкнул он.
Он был раздражен.
– А в чем дело?
– Будто не знаешь?! Тебя менты ищут!
«Ну и дела! Значит, чего ждал, то и случилось», – подумал я, и колени подкосились.
– Где ты прятался?
– Не прятался я.
– А где ж ты был, тебя не видно было.
– В России был, этим утром приехал.
– Когда уехал?
– Две недели уже.
Он удивился.
– Так, выходит, ты тут ни при чем.
Я не догадывался, что это значит, и вопросительно глядел на него.
– Шесть дней назад убили Рафика.
– Рафика убили?!
– Ну да. А зачем же тебя ищут, по-твоему?
– Меня ищут из-за убийства Рафика?! А ты ничего не напутал?
– Трижды наведывались к тебе менты, еще я же и напутал? Тебя и Хаима обвиняют.
– Какая ерунда. – У меня начался приступ нервного смеха.
– Во всяком случае, Хаим уже четыре дня как арестован.
– Ладно, с какой стати нам нужно было убивать Рафика?
Вот что я узнал, сначала от отца, а потом, более детально, от косого Тамаза.
Сурен, брат Манушак, играл в кости с парнями из нашего квартала. Он был пьян и проиграл все свои деньги. Просил сыграть в долг, но те не соглашались. Сурен не отставал, тогда Рафик сказал ему: если хочешь, сыграй со мной на свою сестру, проиграешь – приведешь ее ко мне на одну ночь.
Они сыграли, Сурен проиграл. На переговоры с Рафиком пришел Хаим, причем не один. Разговор был напряженным, но все-таки договорились: Хаим в течение месяца должен был отдать Рафику триста рублей, и на этом делу конец. Но на другое утро Рафика нашли в собственной постели с перерезанным горлом. Менты, зная о вчерашних событиях, взялись за Хаима, к тому же на него донесла соседка, которая видела его в три часа ночи за домом Рафика. Если он ни при чем, что он тогда там делал в такое время?
Это я услышал от отца и не знал, как быть.
– Зайди, воды попей, – пожалел он меня.
Я отказался, достал из кармана деньги и протянул ему:
– Здесь девяносто рублей. Время от времени присылай мне туда еду и сигареты.
У него глаза заблестели – жадный был человек.
– Я их тебе не дарю, – разозлился я.
Прежде чем положить деньги в карман, он пересчитал их, нашел среди купюр железнодорожный билет и вернул мне:
– Это тебе понадобится.
Косой Тамаз жил вместе со своей глухой бабкой в полуподвале возле русской школы. Во время войны его отец сбежал с фронта. Однажды ночью, когда за ним гнался патруль, мой отец спрятал его в своей мастерской, прикрыл старой тряпкой, а сверху накидал обуви, спас, если бы его нашли – ему грозил расстрел. Тамаз знал эту историю и был благодарен, несмотря на то, что собственного отца он ненавидел.
– То, что про Рафика говорят, неправда, – сказал он, поморщившись, он был с похмелья и не в духе. – Я там был, все случилось при мне. Сурен сам предложил: «Знаю, говорит, тебе моя сестра нравится. Давай на нее сыграем». Рафик отказался: «Убирайся домой и проспись!» Но Сурен не отставал. А в конце концов сказал: «Что, не встает у тебя уже?» И тут Рафик разозлился: «Сыграем, но если проиграешь и не выполнишь условия, найдут тебя, утопленника, в Куре».
Трижды бросили кости, и трижды у Рафика выпали дубли. Да разве можно с Рафиком играть! – Тамаз встал. – Чайник поставлю, – и направился на кухню; вернувшись, он продолжил: – Тем вечером Трокадэро послал к Рафику своего человека, дело, говорит, есть к тебе. Договорились о встрече. Об этом многие узнали, и на следующий день, когда Трокадэро и Хаим пришли к гаражам, кроме Рафика там уже была половина округи. Я тоже там был, хотел узнать, как дело пойдет. «Ты должен отказаться от выигрыша, – прямо заявил Трокадэро». – «Почему?» – «Потому, что ты не прав». – «Как это не прав? Я играл ради собственного достоинства, до этой жабы мне и дела нет. Выиграл, а теперь как захочу, так и поступлю. Мое право. У игры свои правила». – «С сумасшедших даже менты не спрашивают, а ты, значит, хуже их? Что значит, как хочу, так и поступлю? Никто не даст тебе на это права!» – «Не такой уж он и сумасшедший. А ну, поставь перед ним тарелку с дерьмом, не съест».