- Кто у вас были свидетелями?
- Моя подружка и Подземельный.
- Интересно. Не подозревал, что покойник с Игорем дружили.
- Ну, какая дружба.
- Шафер в церкви на таинстве венчания — это нечто.
- Просто хорошие отношения.
- А почему такая конспирация? Я про женитьбу узнал, когда ты уже в нашем доме поселилась.
- По бедности, Петр, мы еще не были устроены, у Игоря даже приличного костюма не имелось.
- Вы ведь осенью обвенчались?
- В ноябре. Нас потрясли убийство и арест.
- Кто предложил перенести свадьбу?
- Это было наше совместное решение. Петр, я не понимаю смысла твоих вопросов.
«И слава Богу! — подумал Петр Романович. — Впрочем, рано или поздно поймешь.» — и выразился туманно:
- Пытаюсь нащупать причины и следствия, иногда самое незначительное обстоятельство может натолкнуть. В чем же венчался Игорь?
- Что?
- У него не имелось приличного костюма.
- Иван Ильич подарил из своих запасов.
- Коричневый костюм с «искрой»?
Тоня смотрела на собеседника во все глаза, с каким-то тайным испугом.
- В чем дело, Петр?
- Коричневый с «искрой»?
- Да.
- Это костюм нашего отца, в нем я нашел мертвого Павла.
Она схватилась обеими руками за лицо и молчала.
- Не очень-то твой муж и тебе доверяет. Где он?
- В Москве. Послушай! Это доказывает только то, что он виделся с другом.
- Еще в четверг, — перебил Петр Романович. — Вечером брат явился ко мне в этом костюме, а я, пьяный идиот, принял его за призрак отца. И напоил меня медик. Во сколько Игорь должен приехать?
- Наверное, поздно. Он собирался еще на квартиру за постельным бельем..
- Вот что. — Петр Романович раздумывал. — Вот что. Сделай для меня великое одолжение: не рассказывай мужу о нашем разговоре, пока я с ним не увижусь.
- Петр, мне почему-то страшно.
- Тонечка, мне тоже. Но я тебя очень прошу.
- Я согласна. Речь идет о твоей жизни.
- И о вашей.
Они расстались. О монахе «сыщик» в горячке следствия позабыл.
20
На романтическом «березовом» полустанке одиноко стоял полковник с лукошком малины. «Ты что это, меня выслеживаешь?» — «Не вас, Ипполит Матвеевич». — «А чего не зашел?» Петр только рукой махнул: в такой запарке, мол. Поехали вместе.
- Выкладывай новости!
Петр выложил реалистический, так сказать, срез событий, не вдаваясь в подробности и подозрения; он и вообще-то был человек недоверчивый, а последние события и вовсе настраивали против всех и каждого. Не против старика, разумеется. который, однако, и заварил эту чертову кашу много лет назад!
- Приношу соболезнования, — сказал полковник деревянно. — Помочь ничем не могу.
- Ипполит Матвеевич, когда у Поля начался припадок.
- Не начинай сначала. Я сидел в прихожей — и баста.
- Да, да. Ангелевич сразу ушел, а Игорь задержался, так?
- Этот мальчишка посмел выговаривать мне, что будто бы не он, а я заварил кашу. Будто не он помчался другу про невесту доносить.
- И долго вы с ним пререкались?
- Пререкаться я не привык. Кратко послал его подальше — и разговор окончен.
- И он сразу ушел к себе? Ну, например, дверь на площадке хлопнула.
- Не слыхал, я прислушивался к воплям ребенка.
- А Ольга раньше них ушла?
- После. Вот про нее помню, как каблучки вниз по ступенькам процокали.
- А где она потеряла гребень?
- Что?
- Испанский гребень, ну, подарок. В переулке у нее в волосах был один.
- Так я нашел — в прихожей обронила. Слушай, я тебя предупреждал: мою дочь в эти кровавые разборки не впутывать! Посуди сам, Петруш, может ли женщина такой нежной конституции до смерти забить здоровенную, как лошадь, девицу и двух мужиков?
- Она занимается теннисом, — машинально вымолвил Петр и образумился. — Нет, меня поражает направление ваших мыслей. Кому придет в голову подозревать Ольгу! — Он помолчал, давая Ипполиту Матвеевичу время остыть. — Кстати, она слышала шаги наверху в подъезде, когда спускалась встречать «скорую».
- Ну, мало ли кто из соседей. Я не слышал.
- А она помнит.
- Шаги убийцы? — перебил Ипполит Матвеевич с дрожью в голове; даже задубелого военного проняло — что уж говорить про созерцателя- философа: кошмар девятилетней давности — кошмар жизни его! — вернулся и сводит с ума.
Ипполит Матвеевич нарушил гипнотическую паузу:
- Убийца прошел к себе, в свою квартиру? — и бросил быстрый, исподлобья, взгляд на собеседника. — Я не слышал, ну понятно, он тихонько действовал, осторожненько.
- Наш убийца свободно проходит сквозь стены и двери, — вспомнил Петр усмешку следователя, чтоб разрядить нервное напряжение, — и оставляет окровавленное орудие убийство в Копьевском переулке.
Разрядка не получилась, за всеми этими несообразностями стояла смерть.
- Мертвую голову? — встрепенулся Ипполит Матвеевич. В чем, в чем, а в орудиях я толк знаю. Он пошутил, поиздевался над тобой.
- Ну, знаете!
- Или с ума сошел. Увидел на комоде того бронзового зайчика.
- Статуэтку я так и не забрал из «органов». Тут не зайчик действует, а зверь пострашнее.
- Да объясни же!
- Объясню, когда сам пойму. Кстати, о зайчиках. Внук ведь тогда обиделся, что вы ему Балаболку на дачу не привезли?
- Балаболку? — дед вспоминал. — Да, про какие-то игрушки шла речь.
- Значит, перед убийством Маргариты вы ездили в Москву?
- Значит, ездил. Разве теперь вспомнишь.
- И день не помните?
- Ну, через столько лет. Чего ты об этом допытываешься?
- Может, вы Маргариту видели.
- Я?!
- С кем-нибудь, — благоразумно добавил Петр (вспомнилось: «Ему было пятьдесят шесть, в полном соку.»).
- Неужели б я тогда скрыл? — Полковник побагровел. — Ты меня подозреваешь? — не возмущенно спросил, а скорбно.
- Нет, Ипполит Матвеевич, в разнообразнейших линиях я пытаюсь восстановить узор событий.
- Узор следующий: эту шлюху я впервые увидел в день убийства во дворе в трусах и мальчишеской кепке.
- В шортах и бейсболке.
- Один черт. Потом — уже мертвую в моих чайных розах.
- Больше не крали?
- Нет, каждое утро проверяю.
- А почему вы решили, что розы ребенок срезал?
- Скорее, подросток. Точно не скажу, в кустах не разглядел, но невысокий как будто, шустрый, перемахнул через штакетник.
- Павел высокий.
- Это да, ваша порода крупная, гвардейская, я бы сказал. Что отец твой, что мой зять. Ты цветы не выбросил?
- Нет.
- Я свои узнаю. — Ипполит Матвеевич прищурился. — Тут — элемент садизма.
- Где?
- В этом напоминании. Из всех гуманитарных дисциплин я признаю историю. Остальное — болтология, извини, философ.
- Извиняю.
- Помнишь убийство императора Павла? Золоченой табакеркой.
- Ею был нанесен первый удар, потом его удавили.
- Ну, не в том суть. Тебе, конечно, известно, что в деле был замешан его сын. Каждое утро по этикету Александр I ходил поздороваться в покои матери, где в комнате перед спальней она устроила своего рода музей, воссоздающий картину той мрачной ночи. Особенно пугала наследника окровавленная рубаха отца. Мороз по коже, а?
- Любопытная аналогия, — отдал должное Петр Романович оригинальному повороту беседы. — Носовой платок с синей каемочкой, который каждую ночь подкладывали Фриде, задушившей своего младенца.
- Ух ты, черт! Кто кому подкладывал?
- Помните бал сатаны в «Мастере и Маргарите»?
- Я думал, ты серьезно. Не люблю фантастику, — отмахнулся полковник.
- А розы через девять лет на месте преступления — это ли не фантастика?
- Вот я и говорю: садизм, напугать до смерти, до безумия. извращение, понял? Эх, Петруша, нам и не вообразить, сколько бедняга выстрадал за эти годы. Ожесточился, озлобился.
- Вы так думаете?
- А почему к родным своим не пришел?
- Почему?
- Явился тайно мстить.
- Но кто-то отомстил ему.
21
Второй месяц Москва задыхалась от жары, и вечер не подарил отрады, и ни дуновения не донеслось в распахнутые окна, в дверь на галерейку. Он сидел на кухне, глядел во двор и поджидал.
В девятом часу появился Ангелевич в белом смокинге, энергичная походка, затормозил у липы — портсигар блеснул банальным золотом, — закурил, задрав лысую голову к пыльно-желтому небу. И растворился в сумраке тоннеля, сквознув сизо-пепельной струйкой дыма на прощанье.
Почти следом из подъезда вылетела прелестная пара, подлетела к «синей птице», оживленно жестикулируя; Ипполит что-то говорил горячо, Варвара смеялась, нырнули в «Мерседес» и унеслись, одарив двор более ощутимым дымком. Спешат на священнодействие в «Китеж», подумалось безразлично, эти трое не интересовали Петра Романовича.
Наконец показался он — поначалу смутным силуэтом в арке — выступил в свет торопливо, невысокий, шустрый, как подросток. Философ вышел в прихожую, отворил дверь — быстрые восходящие шаги — сказал сдержанно, без преамбулы: «Входи!» Игорь, вмиг побледнев, повиновался; проследовали в кабинет, сели — гость на диван — все молча.
- У меня к тебе накопились вопросы.
Игорь кивнул.
- Почему ты скрываешь, что брат жил у тебя?
Ответ звонкий, четкий:
- Потому что он связал меня словом: ничего тебе не рассказывать.
Петр вздрогнул, как от пощечины, до того он был уязвлен.
- Это ложь?
- Рад, что ты догадался и я не нарушаю клятвы.
- Клятвы! — процедил Петр. — Детский сад!
- Не смей! — крикнул Игорь. — Он убит.
- Из-за детских этих идиотских игр!.. — и Петр чуть не впал в неистовство, однако расчетливо спохватился: «Не уподобляйся бесноватому, но по возможности расположи его к себе!» — Рассказывай, Игорек, смерть действительно освобождает от условностей.
- Ты уверен? — опять этот странноватый прицельный взор, как тогда на галерейке.
- Истина. Мне нужна истина.
- Ну ладно. Ты сказал. — Взор смягчился, замутился. — В прошлый четверг под вечер, — начал он монотонно, проникновенно, словно главу из Писания, — я заехал сюда и увидел на нашей площадке человека, и не узнал его «Только не пугайся, — сказал человек. — Никого дома нет — ни дяди, ни брата. Они живы?» Я испугался и узнал. Господи, как я испугался.